Город. Хроника осады (СИ) - Резвухин Евгений Юрьевич (книги полностью бесплатно txt) 📗
– Ну, что ж – Ольга, весьма довольная и улыбчивая откладывает дымящееся, раскаленное оружие, – было весело.
Уже подзывая дворецкого, она вдруг резко и строго смотрит на мужчин.
– Долго вы намеренны прятаться тут от внешнего мира?
Не дожидаясь ответа, Малахова удаляется.
Алексей прикрывает глаза. Как же права виконтесса. Не смотря на принятые отчаянные и решительные действия, Швецову трудно и (он признает) страшно сделать следующий шаг. Батальон до сих пор не заявляет о себе Симерии, даже не делает попыток связаться хоть с кем-то. Ни один военный голубь не покидает клеток и не прилетает.
– Ваше благородие! Господин подполковник!
На площадку перед штабом влетает всадник. Человек с погонами корнета с трудом останавливает животное, пустив разгоряченного коня по кругу. Норовистый жеребец долго трясет мордой и бьет копытами о воздух.
– Тут такое дело, – офицер едва говорит, не успев толком отдышаться, – вы велели всех военных, пробирающихся в город, задерживать…
– Ну? – на лице Алексея появляется румянец, он бросается к дереву, поспешно облачаясь.
– Говорит со штаба корпуса. Все угрожал да погонами своими тряс. Ну, ребята из первой роты его повязали.
Швецов жестом просит корнета спешиться и сам рывком влетает в седло.
– Он на вокзале? – штабс-офицер натягивает поводья, своевольный конь все не желает успокаиваться. – Я туда.
Швецов вот уже минуту наблюдает за меряющим контору Петром Дорошенко. Толстый адъютант его светлости то и дело промокает надушенным платком рассеченную губу. В служебной пристройке железнодорожной станции капитан и штабс-офицер остаются одни. Обиталище начальника станции не богато, если не сказать неприлично бедно. Оно и не мудрено – дорогу проложили недавно и строение представляет из себя нескладный сарай. Сквозь плохо подогнанные доски гуляет сквозняк, вороша наваленные кучами документы, пахнет плесенью и углем.
– Ну будет тебе, – скрипя и раскачиваясь на стуле, Алексей помешивает сахар на дне стакана.
Дорошенко прекращает брожение по коморке, с сожалением глядя на чай с вертящим водоворот лимоном. Зная о пристрастиях друга, надеяться на более серьезные напитки тщетно и капитан сбагривает стакан в подставке.
– Извини, – глядя на страдания капитана, Швецов смеется и поднимает обе руки. – Хлопцы перестарались, но я сам велел задерживать людей в форме.
Петр слишком уж шумно отпивает чай. Отставив стакан он берет со стола зеркало, морщась и шикая рассматривая глаз – синяк начинает все отчетливей синеть.
– Ладно, забыли, – адъютант, отложив зеркало возвращается к питью. – У нас тоже много чего случилось.
Рассказ Петра Дорошенко только теперь проливают свет на размах паучьей сети лжи предателей. И если бы не решительные действия правительства и отдельных командиров, добраться жирному пауку Готии до тела Симерии.
– В общем, – причмокивает губами, попивая чай, капитан, – Преображенский, Семеновский и Измайловский полки действительно вышли на площадь. Но большая часть гвардейцев даже не знали цель шествия. А когда государь вышел перед войском, солдаты начали петь здравицу.
– Значит Временный комитет не вынудил Александра отречься от престола?
– И тоже вы поверили пропаганде этих готских газеток? – хмыкает Дорошенко. – Оно и понятно. Чем дальше от Екатеринграда, тем легче врагу было посеять панику и неразбериху. Царь-батюшка, государь наш Александр Четвертый, – Петр богобоязненно крестится, – жив, цел и принял помазанье на правление.
Алексей хлопает ладони и в возбуждении встает со стула.
– Означает ли это, – подполковник смотрит в окно, где видно его молодцов на станции, вертящихся около капитановского автомобиля – что армия готова дать Готии отпор, – он поворачивается к товарищу, вскинув подбородок. – Мы выдвигаемся к границе. Ты ведь для этого приехал?
– Алеша, – поджав губы и жестко глядя на штабс-офицера говорит адъютант. – Все подразделения остаются на местах, никаких опасных движений у границы. Царь не хочет провоцировать Готию.
Швецов не может сдержать хлещущей ярости, обнажая зубы в оскале.
– Провоцировать? Провоцировать?! – кричит он и указывает на улицу. – Готы вторглись к нам с оружием. Если не я, колбасники взяли бы под контроль переправу, закрепились в городе. И бунт бы только расширялся.
Дорошенко с силой стучит стаканом о стол, расплескивая чай. Он встает с не меньшим гневом.
– Да ты хоть понимаешь, что тут натворил? – кричит Петр, но в отличии от товарища быстро остывает. Капитан извлекает из офицерской сумки помятую газету. – На, полюбуйся. Их готы для бунтовщиков печатают.
Штабс-офицер разворачивает чтиво и каково же удивление увидеть себя на первой странице. Алексей стоит на трибуне, подобно античному оратору, взывая к народу и войску, а у ног жмутся поверженные. Искаженное гневом лицо Швецова разглаживается и вот, ведя глазами по строкам, начинает откровенно заливаться от смеха.
– Ольховский дьявол? – веселясь, подполковник возвращает газету. – А что, по моему звучит.
– Тебя обвиняют в преступлениях против человечества, – Дорошенко как раз не до смеха, он комкает и прячет плот готской типографии в планшете.
– С каких пор насильники и убийцы имеют хоть малейшее отношение к людям? – нехорошо улыбается подполковник, сузив глаза. – Я убил их всех и ни капли не жалею.
– Господи, – Петр хлопает себя по лбу, не зная, как достучаться до гордеца и упрямца. – Поставили бы мы их к стенке, но тихо. Тебе же нужно было спектакль устроить, перед журналистами заграничными, что б весь мир видел, какой ты красный молодец. В общем так, Алеша, – разговор начинает утомлять, – в стране восстанавливается порядок и законная власть, так что ты с этой анархией кончай. Царь объявил амнистию, всех задержанных велено отпустить и препятствий не чинить. Все, хватит крови.
И видя, что Швецов никак не успокоится, добавляет:
– Пойми, нельзя допустить большой войны с Готией. Они сейчас только и ищут повода, а ты своими действиями будоражишь весь континент. Твое имя благодаря готской прессе от Стентон-сити, до дворца императора Цинь известно. И на счет захваченных разведчиков...
Два дня в темном и сыром подвале, два дня из чистилища, где минута подобна вечности. Наедине с мыслями,наедине с витающим, шепчущими без умолку демонами. Только чернота и звук собственного кашля. Капитан Майкл до сих пор не знает участь людей взвода разведчиков. В первое время гот пытался рваться с опутавших его цепей, кричал караульным, требовал ответов, но долгие часы заточения и равнодушие узников истощают. Никогда не страдающий религиозностью офицер впервые вспоминает о Боге.
"Это я приказал сдаться, – корит себя без устали Майкл, готовый выть и рвать лицо ногтями от досады, – я обещал вернуть всех домой"
Лучше было умереть там, у моста, забрав как можно больше врагов с собой. А может и нет больше никого в живых? Может он последний?
– Отпирай, – гот узнает ненавистный голос Швецова из тысячи.
Клацает замок и на какое-то время ослепляет свет керосиновой лампы.
"Сейчас убьют", – приходит мысль.
Как ни старается офицер, умирать страшно и с губ сами срываются слова:
– Я есть готский военнослужащий и действую по приглашению Временного комитета государственного управления Симерии. Вы не имеете права.
Постепенно глаза привыкают и Майкл различает контуры посетителя. Ответом служит лишь смех монархиста.
– Да нет никакого Временного комитета, – устало говорит симериец. Он ставит лампу и садится прямо на пол рядом с разведчиком. – Да и какой ты военный? Документов нет, даже шевронов и нашивок на форме. Выходит ты, господин хороший, просто вооруженный бандит. Я бы тебя, как вора на ближайшем суку вздернул.
Мэтью собирает всю волю в кулак, хоть сердце и бьется с невероятной частотой. Но Алексей наклоняется лишь что бы отпереть замок кандалов. Бряцнув, падают цепи.
– Пшел прочь, – раздраженного говорит Швецов, поднимаясь и оттряхивая галифе. – И людей своих забери.
