Гильдия - Голотвина Ольга (серия книг txt) 📗
– Эй, ты мне горло не перережь!
– А не дергайся, так и не перережу. Думаешь, легко в темноте веревку чикнуть?
«Чикнуть» – это было слишком бойко сказано. Скорее уж – пилить, перетирать. Освобождение пленника от веревок и мешка продолжалось долго и сопровождалось сопением, пыхтением, вскриками боли (все-таки без порезов не обошлось). Щегол про себя мрачно назвал это «свежеванием козлиной туши».
Наконец Чешуйка неуверенно сказал:
– Вроде все…
– А чего ж я тогда ни рук, ни ног не чувствую?
– Господин долго в веревках пробыл. Разотри ноги-то, походи. Еще как почувствуешь… а ты терпи! И руки разомни. – Чешуйке не раз доводилось видеть, как невесело выглядят освобожденные от веревок люди. – А я пока позвеню мозгами, на чем тебе писульку нацарапать!
И босые пятки зашлепали по камню, удаляясь.
Пленник сдержался, чтобы не окликнуть Чешуйку: немыслимым казалось вновь остаться одному в темноте. Но он не дал воли слабости. У него было дело: заставить руки и ноги ожить.
И была боль: сначала острые иголочки, потом жуткая, как мука в Бездне.
И был страх: вдруг проклятые похитители на всю жизнь сделали его калекой?.. Да нет же, он предназначен на продажу, а эти гады в своем деле не новички, не станут портить товар. Вероятно, связан он был аккуратно и бережно, но сам затянул узлы, когда вертелся…
И было счастье встать на дрожащие, подкашивающиеся ноги и пройти несколько шагов вдоль решетки, опираясь на нее руками (тоже слушаются!).
И было спокойное, трезвое осмысление ситуации.
Он не пострадал. Да, ноги ему скрутили крепко, но сапоги, хоть и с мягкими голенищами, смягчили хватку веревки. Рукам досталось, но пальцы шевелятся, а стало быть, ничего страшного.
А что действительно страшно, так это огонек, приближающийся из тьмы. Маленький такой огонек… это что, уже идут за пленником, чтоб тащить его на корабль?
Но, господа, это только после хорошей драки!.. Или сначала поговорить с ними, посулить денег?
Каким же облегчением было увидеть, как приблизившийся огонек выхватил из мрака курносую рожицу!
«Чешуйка, лучший из беспризорников, серебром тебя осыплю, дай только отсюда выбраться…»
Чешуйка, не подозревающий о щедрых помыслах Щегла, поднял повыше сухую ветку с небольшим огоньком на коре.
– Вот! Скоро догорит, пиши быстрее.
– На чем и чем? – деловито отозвался пленник, усаживаясь на пол.
Чешуйка уселся по ту сторону решетки. Огонек спустился ниже – и Щегол едва не вскрикнул.
Беспризорник сидел на нешироком каменном карнизе. А дальше – обрыв и, наверное, море.
Как же он не боится сорваться, этот малыш? Как же храбро шлепает пятками во мраке, даже бегает… видно, и впрямь знает здесь каждый закоулок.
Грязная ладошка просунула сквозь решетку лоскут чистого холста (ай да Чешуйка, небось оторвал от рубахи, вывешенной на просушку неосторожной хозяйкой!) и уголек:
– Пиши!
Все правильно. Какие еще письменные принадлежности можно раздобыть на здешнем побережье? Смышленый парнишка.
Пальцы, еще не очень послушные и отчаянно ноющие, сомкнулись на угольке.
На лоскуте уместится несколько слов. А больше и не нужно.
О Гарх-то-Горх, всесильный Отец Богов, почему ты позволил своим детям сотворить столько никчемных заморских земель? Почему бы тебе не ограничиться Наррабаном?
Злобный чужой город, который топорщится неуклюжими, громоздкими домами и гудит от чужой речи, проглотил дитя наррабанского Светоча! Проглотил царственного ребенка, ненавистный дракон, и отдавать не желает!
«Отец Богов, спаси и сохрани юную Нитху-шиу, возьми жертвой за нее жизнь Рахсана, нерадивого слуги своего повелителя! Жизнь никчемного старого пса, который не устерег вверенную ему драгоценность!»
Рахсан-дэр метался из переулка в переулок, вставал на пути у прохожих, от волнения вставлял в речь наррабанские слова. От него шарахались и убегали, реже – отвечали, но ответы не давали надежды и отрады.
Некоторое время за ним хвостом таскались двое оборванцев, привлеченные нарядной одеждой вельможи. Но, пошушукавшись, все же не решились тронуть этого странного старика с двумя кривыми саблями за поясом.
Неподалеку от Старого Рынка наррабанского вельможу остановил патруль – как раз из-за сабель. Другого бы скрутили и без разговоров уволокли в городскую тюрьму, но богатая одежда и явно не гурлианский вид старца заставили стражу быть почтительнее. Командир поинтересовался: по какому праву господин ходит по городу с оружием?
Рахсан-дэр извлек из кожаного мешочка на поясе свое главное достояние: украшенный печатями цветного сургуча пергамент, на коем рукой Светоча было изъявлено повеление любому встречному содействовать Рахсан-дэру, посланному для свершения дела, великого в очах богов и Светоча.
Стражники не читали по-наррабански, но пергамент выглядел солидно, а старец – уверенно.
Рахсан-дэр поставил стражников в известность, что с этого мгновения они обязаны, отложив прочие дела, разыскивать пятнадцатилетнюю девочку, смуглую, черноволосую и кареглазую, в пестром платье и алом покрывале с серебряными цветами.
Стражники ушли, покачивая головами и негромко переговариваясь. Рахсан-дэр вскользь подумал, что эти люди, должно быть, сочли его безумцем. И тут же забыл о них.
Он и впрямь был близок к безумию. В глазах плыли бесчисленные заборы, ограды, стены, двери с нанесенными на них нелепыми рисунками. Рахсан-дэр заподозрил, что ходит по кругу. Помянув Гхуруха, наррабанец заставил себя сосредоточиться и свернул в ближайший переулок.
Нет, здесь он точно не был.
Легкая (но явно прочная) решетка отделяла от улицы чистенький дворик… нет, не так: она отделяла от горластого и буйного города крошечный мирок уюта и спокойствия.
У решетки на удобной скамье восседал благообразный ухоженный старичок, с удовольствием созерцающий маленькую клумбу с поздними цветами.
Старик поднял выцветшие приветливые глаза на невозмутимого наррабанца – и Рахсан-дэр почувствовал, как на его измученную душу снисходит покой.
Эти голубые, чуть слезящиеся глаза взирали на мир благожелательно и спокойно. В них не было желания куда-то бежать, с кем-то драться, чего-то требовать. Человек просто жил, пробуя на вкус каждое из отпущенных ему мгновений и оставаясь ими доволен.
– Мир тебе, о хозяин этого дома! – поклонился старцу Рахсан.
– И тебе мир, добрый путник! – охотно откликнулся старик.
– Плохие дела творятся сегодня в твоем городе.
– Сегодня? Я вижу такое не впервые и давно ничему не удивляюсь. Шум, крики, злоба – все это проходит. Время течет сквозь нас.
– Ты воистину мудр, – кивнул Рахсан. – Мы малы, вселенная огромна. Она не замечает нас.
Оба старца помолчали, наслаждаясь глубоким взаимным пониманием.
Но злая действительность волчицей ворвалась в светлый круг спокойствия, вцепилась в сердце бедного Рахсана.
– Да будет долгой и мирной твоя старость… скажи, не проходила ли сегодня мимо твоего дома девушка лет пятнадцати – смуглая, черноволосая, в пестром платье… еще покрывало приметное – алое, с серебряными лилиями…
Старик не лгал: он действительно ничему уже не удивлялся. Ответил предупредительно и ровно:
– Я видел сегодня черноволосую девушку в подобном покрывале. Она проехала мимо моего дома верхом на медведе. Ее сопровождал тролль с дубиной. И еще мужчина, у которого из штанов торчал песий хвост.
Рахсан-дэр оскорбленно вскинул голову, расправил плечи.
Так ошибиться в человеке!..
– Да прибудет тебе столько добра и здоровья, сколько правды в твоих словах! – сухо бросил он, резко обернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь.
Выцветшие голубые глаза ласково смотрели ему вслед.
«Какую славную встречу подарили мне Безымянные! – думал старик. – Этот наррабанец – мудрый человек, чуткий собеседник, видящий суть вещей, к тому же воспитанный и учтивый. Только почему он поблагодарил меня таким желчным тоном?»
