Тень Ветра - Ахманов Михаил Сергеевич (книга бесплатный формат .txt) 📗
Однако предстоящий вояж скорей вдохновлял Ричарда Саймона, чем тревожил. Вот сны – другое дело… Сны являлись напоминанием о тех временах, когда он был Диком и руки его еще не обагрила кровь.
Он погрузился в цехара, чтоб успокоиться и поразмыслить. А лучший час для такого занятия – рассветный; счастливый час, когда все кажется легким, и даже прощание с жизнью мнится не трагедией, а чем-то вроде сборов в далекий путь, в странствие к тем мирам, что закрыты для Пандуса и еще никем не созданных звездолетов… Правы тайят с их благим пожеланием: пусть придет к тебе смерть на рассвете!
Но думать о смерти ему было рано. Он размышлял о жизни, о последних семнадцати месяцах, проведенных в лесу.
Как– то, еще в период ученичества у Чочинги, он попытался выяснить, почему мужчины-тай спускаются в лес и в чем смысл той вечной неутихающей войны, что ведется кланами из века в век, из поколения в поколение. Возможно, отец объяснил бы ему это лучше, но Дик всегда стремился к первоисточнику; в конце концов, Саймон-старший был лишь сторонним наблюдателем, а Чочинга -участником драмы, что разыгрывалась в лесах Тайяхата.
Сказанное Учителем он запомнил навсегда. Мир зиждется на равновесии меж жизнью и смертью, объяснял тот; мир подобен реке с плавным течением, где убыль должна в точности замещаться прибылью, дабы не случилось разлива или губительного оскудения вод. Это первый из законов: сколько пришло, столько должно уйти, и уйти быстро, так как водный поток нельзя остановить. Но есть и второй закон, состоящий в том, что слабый уступает место сильному, а сильный – сильнейшему. И это справедливо, говорил Чочинга, ибо речные воды должны оставаться ясными и прозрачными, не замутненными примесью ила и грязи. Но поддерживать свой поток в чистоте могут лишь сильные и сильнейшие – а мужчины-тай как раз таковы. Сила бродит в них точно перегретый пар под крышкой котла, и пар этот необходимо выпустить – но так, чтоб не разнес он всего котла. Вот почему есть лес и есть женские селения, есть земли войн и земли перемирий, и есть свой срок и для того и для другого.
И, спустившись в эти земли войн, Ричард Саймон убедился, что Наставник говорил правду. Многие, очень многие мужчины Тайяхата были слишком сильны, чтоб заниматься лепкой глиняных горшков или плетением циновок; и многие из них хотели стать сильнейшими. Не для того, чтоб властвовать и устрашать, но ради почетного права считаться лучшим” первым, искуснейшим среди искусных.
Это тоже являлось игрой с определенными законами, в которых Дик разобрался не сразу. Вначале ему казалось, что все тут воюют против всех; он не мог уловить разницы кланов и понять, какой является враждебным, какой принадлежит к временным или постоянным союзникам, а кто поддерживает нейтралитет. Чочинга говорил ему об этом, но, в отличие от наставлений в воинском мастерстве, сказанное не подкреплялось практикой и было для Дика лишь мертвым перечнем имен и фактов.
Но он по крайней мере запомнил эти факты и имена, а теперь сухие комментарии Учителя вдруг обрели цвет, объем, вкус и запах. Теперь он на собственном опыте убеждался, что каждый из кланов имеет свои секреты, свое излюбленное оружие и свой Путь, – и Пути их были различными, как повадки зверей и полет птиц в бирюзовом небе Тайяхата. Звенящие Воды отличались необычайной гибкостью движений, низкой стойкой и точными сильными ударами, подобными тем, что любил наносить Каа, зеленый питон Учителя; воины Извилистого Оврага резко изгибали конечности, так что не всякий мог предугадать, в какую точку целят их секиры и короткие изогнутые ножи; Смятые Листы были отменными хитрецами, способными убедить противника, что нет у них сил даже помочиться – а затем вдруг перейти в стремительную и неотразимую атаку; бойцы Горького Камня считались лучшими пращниками и метателями дротиков на всем континенте, Холодные Капли искусно владели длинными двузубыми пиками, Быстроногие в резвости не уступали скакунам, а клан Четырех Звезд таил особое умение – отбивать клинок и стрелу голой рукой. Впрочем, все Пути Кланов являлись тайными, но секрет, разумеется, был заключен не в проявлениях внешних и видимых, а в том, какими способами достигался необходимый результат. Лишь великим искусникам вроде Чочинги было открыто тайное, и знали они, как странствовать по чужим дорогам, не забывая и собственного Пути.
Путь же Теней Ветра заключался во многих умениях: в том, как расслаблять мышцы – для отдыха или чтоб выскользнуть из захвата в рукопашном поединке; в том, как скрыться с глаз противника – прыгнуть, прилечь на землю, метнуться змеей, обойти со спины, стать невидимым на мгновение, а после продлить этот миг, сделавшись отблеском лунных лучей в быстрых водах; в том, как нанести удар, вложив в стремительное движение ровно столько силы, сколько нужно, чтоб добиться своего – ранить, прикончить, оглушить, продемонстрировать превосходство. Впрочем, основой основ все-таки являлась быстрота. Те, кто прошел обучение у Чочинги, умели двигаться с поразительной скоростью, присутствуя будто бы в трех местах разом: и перед противником, и за его спиной, и в некотором безопасном отдалении, где не могли их настичь ни секира, ни копье. Они действительно уподоблялись тени ветра, ибо невидимый ветер все-таки можно ощутить, тогда как тень его незрима и неощутима. Но удары этих призрачных теней были смертоносными.
Ударов – не приемов, а именно ударов – насчитывалось три. Первый – удар на поражение, приводивший к молниеносной смерти, который полагалось наносить в сердце, в горло, в висок, в затылок или спинной хребет. Прочие области тоже не были под запретом, но считалось, что убийство двумя или тремя ударами говорит о недостаточном мастерстве победителя. Убивать надо было быстро и сразу, не продлевая агонии противника, дабы он не испытывал ни телесных, ни душевных мук.
Второй тип удара демонстрировал превосходство над врагом, для чего полагалось нанести ему ранение. Раны у воинов-тай не рассматривались как признак доблести, и любой шрам в их глазах был лишь свидетельством неуклюжести и неумения защищаться. Самым позорным считался рубец на животе, над пахом; о таких бойцах говорили, что их детородный орган висит на кончике вражеского клинка.
Наконец, был милосердный удар, которым противника оглушали, дабы, оставив его в живых, отрезать полагавшийся трофей – палец, ухо или то и другое вместе. Такая потеря не считалась позорной, и редкий боец, доживший до сорока, мог похвастать всеми пальцами и ушами. Если мог, то это свидетельствовало о великом искусстве и немалой удаче, о том, что этот воин – сильнейший среди сильных, достойный сделаться Наставником. Титул Наставника ценился превыше прочих, и в каждом клане их было десятка два или три; а таких, как Чочинга, со Шнуром Доблести до колен, не больше дюжины на весь огромный материк.
Выбор между тремя ударами, между смертью, позором или контрибуцией, также подчинялся строгим правилам. Молодых близнецов-умма, впервые спустившихся в лес, почти никогда не убивали; им полагалось вернуться через год-другой в женские селения, завести семью, зачать потомство, после чего их долг перед родом считался исполненным. Теперь они могли избрать мирное занятие либо спуститься в лес за воинской славой или смертью; теперь в их Песне говорилось не только о старших родичах и побежденных врагах, но и о том, что стали они отцами. А значит, воды в реке прибыло, и пора ей убывать…
Под неусыпным надзором Чоча Дик разобрался с подобными тонкостями и заодно уяснил, что Холодные Капли, Звенящие Воды, Быстроногие и еще три десятка кланов числятся в традиционных врагах Теней Ветра, Четыре Звезды – в давних союзниках, с Парящими и Горькими Камнями заключено перемирие, а остальные воинские братства обитают слишком далеко и пребывают в состоянии нейтралитета. Уяснил он и другие нюансы, связанные лично с ним. Во-первых, он был обязан поддерживать реноме Чочинги и честь называться его учеником; а это значило, что уши его и пальцы – особо лакомый трофей для воинов враждебных кланов. Во-вторых, каждый палец являлся для Дика драгоценностью, так как было их не двадцать, а только десять, и, лишившись двух-трех, он мог превратиться в калеку. Потеря же уха, не входившая для тай в список уродств, совсем иначе выглядела в человеческих глазах (хотя ее, разумеется, можно было компенсировать протезом). В-третьих, обычай, не поощрявший гибели молодых, на Дика Саймона не распространялся. Он, двурукий ко-тохара, не мог оплодотворить тайятскую женщину а потому был бесполезным, как сухая ветвь на цветущей яблоне. Или как мутная струйка в широком и чистом потоке… А это значило, что лес был для него не тренировочной ареной, но местом битвы – жестокой, не признающей компромиссов, заставлявшей держаться в постоянном напряжении.
