Тигр и Дракон (СИ) - "The Very Hungry Caterpillar" (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗
— Податливы и отзывчивы стали стены тайной комнаты, и применяет император стиль орла, балансирующего в небе и бросающегося к земле, охотясь за неуловимым зайцем. А после использует глубокие толчки и резкие дразнящие удары, быстро чередуя, будто воробей, клюющий остатки риса в чашке. Варвар же, подобно воину, рвущемуся в бой, встречает нефритовый стержень с жадностью…
Встречает, ох встречает. После орла да воробья вообще ничего другого в мире не помнит, кроме как нефритовый стержень жадно встречать. Реальный Шэрхан зуб даёт.
— …сталкиваются они словно две снежные лавины. После ста толчков…
Аж ста? Шэрхан после всего этого и десятка бы не выдержал.
— …рычит тигр, копьём охотника проткнутый. Рассеивает сын дракона силу нефритовую по стенам тайной комнаты. Прячется небо за тучей, дождём исходящей. Два аиста летят в согласии. — Император перевел дыхание. — Закончили. Иди.
Так и не подняв голову, тётка собрала свои записки и из комнаты просеменила. Поклонилась и дверь за собой закрыла.
Посидели в тишине.
Руки пришлось сцепить, чтобы за член не схватиться. Еле держался Шэрхан, в паху все так и горело.
Император сидел не двигаясь, на Шэрхана даже не смотрел. Рассердился, что ли, что про язык не признался раньше? Или делает вид, что не заметил? Неужто так со стояком и заставит в шахматы играть? Или выгонит?
Шэрхан подумывал уже за одеялом подорваться, когда услышал:
— Можешь кончить.
Встретился с глазами чёрными.
— А ты?
— А я посмотрю.
Да на здоровье. Порог неловкости остался далеко позади, за раскрывающимися цветками хризантемы и неуловимым зайцем, так что Шэрхан уверенно взялся за член. Только размусоливать не стал, и так чуть не плавился. Сжал пальцы вокруг ствола и задвигал вверх-вниз. Глаза закрыл, голову опустил. А как удовольствие подступило, большим пальцем стал головку поглаживать. И вроде готовился, и движения рассчитывал, а ощущение колкого неотрывного взгляда все равно макнуло в оргазм неожиданно и резко, будто головой в купальню. Спермой аж грудь заляпал.
Пока в себя приходил, зашуршали по полу мягкие носки, лязгнул кованый сундук, брякнула на пол доска, застучали фигуры. Когда Шэрхан глаза открыл, уже для игры все готово было и даже одеяло рядом сугробом мягким лежало.
— Дин Чиа языку научил? — спросил император, пешку белую как ни в чем не бывало беря.
Обтерся Шэрхан одеялом, другой стороной перевернул и закутался.
— Он, — сделал ход. — Хороший парень. Только говорит, не зовешь его к себе. Переживает.
Император задумчиво потеребил пешку.
— Он и Лиу Лин были подарком от князя И. Вернуть их здесь было некому, вот и оставил в гареме.
— Это я знаю. Не зовешь-то почему?
Поставил император фигурку. Сказал негромко:
— Вкус другой.
Шэрхан откровенности удивился, но пытать не стал, а то щеки императорские все еще горели.
— Народу много сменилось во дворце, — сказал, милостиво меняя тему. — Прислуги да стражников.
— Арестов много, — кивнул император. — Весь день на допросах провел. Да толку мало. Никто ничего не знает, хоть запытайся. Только и нашли, что девять трупов женских в колодце — настоящих танцовщиц из Ксен-Цы. А самозванки будто из воздуха возникли.
— Но ведь кто-то же их в зал пустил.
— Главный церемониймейстер отравился еще вчера. Виновным был или просто участи страшился уже не понять. Никаких улик не осталось.
— Да разве не те это танцовщицы, про которых императрица тогда тебе плешь проела?
— Они.
— Так не императрица ли…
— Жизнью Чжень Дана бы не рискнула. Она, конечно, кобра, но с головы наследника волоску не дала бы упасть. Да и Ю Луа она по-своему любит.
Шэрхан почесал подбородок.
— Хорошая у тебя дочка. Упертая. Неужто не хочешь ее наследницей?
— Не могу.
— Почему? Если молодец девчонка — и умная, и сердцем чуткая, и книжки правильные читает…
— Да кто ей, по-твоему, эти книжки подсовывает? Если не хотел бы я, чтобы моя дочь с оружием тренировалась, думаешь, смогла бы она хоть палку найти? Не в этом дело… В древних текстах…
— Да погоди ты с ними. Бабушка-то ее ведь правила?
Император потер лоб.
— Моя мать была женщиной с планами. Она отравила отца, чтобы стать императрицей. Много возмущений было, не пристало женщине на троне сидеть, но всех несогласных она уничтожила. Семьями вырезала. Кто остался — вздохнуть против ее воли боялся. Правила строго, но хорошо. Указы разумные издала, дороги новые построила, систему орошения наладила. Реформы везде провела, от дворца до последнего уезда. А все равно не смирились князья, объединились против нее. Няньку мою подкупили и подкараулили наш конвой, когда с инспекцией по деревням ехали, и убили. И ее, и брата старшего. На куски при мне разрезали. Меня согласились в живых оставить, потому что смог убедить, что все реформы отменю и свято древние тексты почитать буду.
— Сколько ж тебе было?
— Двенадцать. — Император помедлил. — Много времени прошло, а по сей день мне мои обещания припоминают. Вот и приходится все показушные традиции рьяно блюсти, чтобы настоящие перемены можно было исподтишка вводить. Любое новшество ведь против шерсти гладит. Круговую подотчетность ведомств пять лет вводил. Единую меру веса и денег по стране — десять. Чтобы чиновники при вступлении в должность экзамены сдавали до сих пор бьюсь. Все надеются, что спущу. Да у меня терпения много.
— Я заметил.
— Одна радость — в шахматы с тобой играть, — горько сказал император. — Повезло мне с тобой, Тигр. И не только потому что жизнь спас. — Поднял глаза и наклонился ближе: — Подарить тебе что-нибудь хочу. Скажи, чем порадовать? Коня хорошего? Драгоценности? Наряд новый?
Поостыла жалость. Вспомнилось гадливенькое, «Любит император покладистых. Будет тебя наряжать-напомаживать, часто в покои свои вызывать. И будешь ты у него самая любимая кошечка».
— Не нужны мне твои подарки. Лучше, позволь старику Вэю палку нефритовую в зад вставить.
— Прости, не смогу, — невесело улыбнулся император. — Он обо мне с детства заботится. Перед князьями в тот день за меня поручился. Ближе и нет никого. Так что пока поберегу.
Как же это жить, когда самый близкий человек — старикашка Вэй? Это как если бы у Шэрхана единственной родственной душой Сколопендра была. Печально.
Интересно, столкнись Вэй со Сколопендрой, спелись бы или глотки друг другу перерезали? Скорее, второе. Сколопендра женщина немолодая, но, по слухам, к любовным утехам не чуждая. На кой ей обрубыш?
Шэрхан поерзал на ковре, новое желание обдумывая.
— Тогда… имя свое скажи.
— Имя?
— Я поначалу думал, Лон Ченг Хуанди — это имя у тебя, а это кличка. Властитель-император сын дракона, верно? Но ведь не всегда тебя так звали.
— Потерялось мое имя после восхождения на трон. С двенадцати лет никто по нему не обращается. Нет силы в старом имени, стало неважным и незначимым. Принадлежит оно тому, кто смертей ещё не видел.
Зубы заговаривает. Не скажет. Пожал Шэрхан устало плечами:
— Да ты уж сам скажи тогда, что я могу пожелать. А то на все мои пожелания у тебя древние тексты имеются. Только ни цацки, ни шмотье мне не надобны. Не собачка комнатная.
Наклонился император, взял Шэрхана за бритый подбородок. Не так, как в прошлый раз. Нежно. Большим пальцем над верхней губой провел.
— Ну хочешь, отрасти свои усы. К чёрному дракону всех. Кто посмеет слово сказать… в масалу искрошу.
Рассмеялся Шэрхан, растянул губы под прикосновением. Присосался император взглядом к его улыбке. Посмотрел так истомленно, будто из последних сил сдерживался. Пальцем снова по губам провел. А потом вскочил и у окна встал, притворяясь, что жуть как его там что-то интересует.
Ах да, это же Шэрхану было милостиво позволено спустить, а сам бедолага так и остался с соглядатаем на стреме. Да неужто так хочется и так колется? Эх ты, император. Ну не можешь прямо сказать, так ты намекни, знак дай. А то кто вас разберёт? Сегодня хризантему императорскую раскрываешь, а завтра — фарш для тигров.
