Дети августа - Доронин Алексей Алексеевич (читать хорошую книгу .TXT) 📗
— Палатка? Вот она, прошу, — Петруха указал ему на какие-то тюки, которые на их глазах сгрузили с очередного дровяного грузовика. – Разбирайте и ставьте сами на свободное место. И не благодарите меня.
«Ну и сволочи. Себе хотели оставить, а нас в сарай поселить. Ладно, ты мне еще ответишь. Но некогда качать права. Генерал ждать не будет».
— Пацаны, если будут проблемы или чего-то будет не хватать, найдите этого хитрожопого, — и, повернувшись к набычившемуся Упырю, добавил:
— Окей, веди к своему начальству.
Тем временем работа повара тоже была закончена. И очередь к полевой кухне выстроилась ничуть не меньше, чем к женской палатке. Хотя кухня, возможно, была не одна. Где-то вдалеке тоже кучковался народ с тарелками и вился ароматный дымок. Но и здесь навскидку стояло полторы сотни человек с алюминиевой посудой в руках.
Правда, это была не совсем очередь. Авторитетных бойцов и старшин пропускали сразу (последних Окурок научился отличать — они или цепляли дополнительные значки на грудь, или нашивали полоски на рукава, либо делали черную окантовку воротника с манжетами — кто во что горазд). Пропустили и дородного мужика в крутом камуфляже, похожем на довоенную офицерскую полевую форму. У него была окладистая борода и довольно длинные волосы, собранные на затылке в «конский хвост».
Остальные ломились толпой — отталкивая друг друга локтями по принципу «кто успел, тот и съел». Наверно, когда жратвы было много, ее хватало всем. Но нерасторопные получали свою порцию последними. Во время дележки стоял жуткий гвалт и ор. Повар и его помощник ловко наполняли протянутые миски с помощью черпака на длинной ручке, иногда прямо над головами людей. Если кто-то ронял или переворачивал свою миску — то под чужой гогот вынужден был подбирать еду с земли.
Сами миски, которые они подставляли, были настолько жирные, что в них можно было жарить лепешки, как на сковородке. В закопченные походные кружки наливалось питье, похожее по цвету на пиво или брагу.
Некоторые — судя по курткам, «бешеные» — получив свою долю, начали хватать из мисок пригоршнями, но зрелые ветераны из других отрядов подняли их на смех и оправили к деревянному ящику, где лежали россыпью вилки и ложки для тех, кто не имел своих столовых приборов.
Повар что было сил бил молотком в рельсу, стараясь перекричать орущие динамики.
Глава 4. Сабантуй
С удивлением Окурок увидел на площади знакомых женщин из Калачевки.
До этого он наблюдал — в свободной части деревни — как пришедшие за водой к колодцу девушки со страхом смотрят на вооруженных здоровяков в камуфляже, приехавших на зубастых БМП. Те скалили зубы в плотоядных ухмылках и показывали друг другу характерные жесты из двух кулаков. Но ничего не делали. Похоже, был дан строгий приказ не шалить.
Но здесь слабый пол присутствовал вполне добровольно. Некоторые даже накрасились, размочив водой старую засохшую косметику, которую они непонятно где нашли. В основном это были молодые вдовы, бабы-одиночки, девки на выданье. Но увидел он и несколько замужних теток. Интересно, а знают их благоверные, что они здесь? Или знают, но ничего не могут сделать?
Страшно прогневать могущественных гостей.
Внешне «сахалинцы» были настроены миролюбиво — никого не били и не выкручивали рук. Наоборот, угощали пловом, вяленым мясом, сухарями и щедро поили из бутылок и кружек каким-то напитком, явно алкогольным.
Где-то на другом конце лагеря поднялась дикая пальба. Окурок на секунду было подумал, что на них напали, когда и здесь принялись стрелять в воздух из ружей и пистолетов.
Нет, это начинался сабантуй, то есть гульбище.
Из громкоговорителей понеслась дурацкая, но заводная песня "За тебя калым отдам, душу дьяволу продам! Ты как будто бы с небес, все к тебе толкает бес!"
Несколько бойцов «Черепа» и «Смерча», обняв друг друга за плечи, нестройно подпевали, передавая по кругу бутыль с мутным самогоном.
Какой-то боец, уже захмелевший, без куртки, порвав на груди полосатую тельняшку, так что видна стала синяя татуировка, начал стрелять из автомата очередями в низкое осеннее небо, где можно было увидеть удаляющийся птичий клин. Когда обойма закончилась, он вставил новую и продолжил пальбу. Он успел опустошить три, пока ему не дали по затылку и не выбили оружие, а самого не увели со связанными руками. Кто-то и в этом хаосе придирчиво следил, чтоб не тратили сверх меры дефицитные патроны. После этого палили только из пистолетов и ружей, а из «калашей» не стреляли даже одиночными. Как рассказал Упырь, патронов у Орды куры не клюют — и есть даже станки, на которых их штампуют.
Димон заметил, что из отряда «Казбек» пили далеко не все. Некоторые, рассевшись кружком на циновках и ковриках, пыхали дымом из трубок, больших и маленьких, а еще плясали. То вприсядку, то хороводом, под угрожающее многоголосое пение, сопровождавшееся хлопками и притопываниями. Другие рядом потрошили ножами толстые тюки, похоже, захваченные на фазенде — в одном оказались женские лифчики и трусы, зато во втором был упакованный в мелкие пакетики табак, который бойцы приветствовали радостными криками.
— Наташа, а ты что тут делаешь? — Димон увидел среди женщин соседскую веснушчатую девчонку, которую помнил еще, когда она ползала, и которой иногда приносил из своих вылазок слипшиеся в комок окаменевшие леденцы. Он и забыл, что в этом году ей уже исполнилось шестнадцать. Несмотря на прохладную погоду, на ней был короткий сарафан, и ножки покрылись от холода мурашками.
— Она со мной, — загородил от него девчушку какой-то хлыщ с песьей головой на плече, в кожаном мотоциклетном шлеме. Отряд «Цербер» — звучало, конечно, даже круче, чем «бешеные». Но суть от этого не менялась. Отморозки и живорезы.
Тип смотрел на Окурка с вызовом. Упырю кивнул как близкому знакомому. Глаза у него были навыкате, красные и нездоровые. Карманы оттопыривались. Куртка запачкана то ли жиром, то ли машинным маслом. За спиной стояли еще четверо таких же, разминали кулаки, один поигрывал ножом. Петруха незаметно наступил Окурку на ногу: мол, не связывайся.
— Дядя Дима, все хорошо, — не очень уверенно произнесла Наташка. На ее руке, где только что лежала лапа «бешеного», остались красные вдавленные пятна.
— Ну, раз хорошо, то замечательно, — растерянно произнес Окурок. — Удачно время провести. А мы пошли.
И хотя хорошая драка никогда не пугала его, он видел, что сделать тут было ничего нельзя. Все вроде бы по согласию.
Рядом худенькую рыжую девчонку еще младше Наташи, вел под руку немолодой лысоватый мужик из отряда «Казбек» — вроде бы тоже старшина, с толстым брюхом и красной полосой на рукаве.
Та не сопротивлялась, шла сама, хрупкая как тростинка.
«Это ты просто завидуешь, — сказал себе Димон. — Сам-то тоже не прочь задрать любую юбку».
Ну нет, это он наговаривает на себя. На такую зеленую — ни в жисть бы не залез. Совестно. Да и хотелось не трахать все, что движется, а устроить свою жизнь нормально. Чтоб жена-загляденье и куча ребятишек... Правда, не сейчас, а когда-нибудь потом. Пока же надо было потрудиться, выслужиться. А это, как всегда повторяла мама, возможно только у хорошего, сильного хозяина.
Хотя иногда Окурку казалось, что ему нужен не хозяин, а воля-вольная — такая, чтоб творить что хошь и ничего бы за это не было. И как тут разобраться в своих желаниях?
Но то, что происходило здесь, хоть и было ему понятно — однако сильно его раздражало.
Да, никакого принуждения. Просто у «сахалинцев» еда, у них и власть. А в семьях голод, и никуда он не денется до следующего урожая. Который могут и отобрать. А может снова случиться недород… Димон слишком хорошо знал, что голод делает с человеком, как ломает его, заставляя унижаться так, как никакое животное не станет.
— Димка, пошли быстрее, — поторопил его Упырь. — А то мне из-за тебя звездячек вставят.
