Сокровища звезд - Лаумер Джон Кейт (Кит) (библиотека книг .TXT) 📗
Я переключил температурный контроль костюма на уровень выше, но теплее не стало. Краткий осмотр показал, что энергоблок отсутствует. Все было сделано по плану: они не убивали меня в буквальном смысле, но и не помогали выжить. Как ни странно, это открытие не расстроило меня. Я постараюсь сделать все, что смогу. Замерзну так замерзну. Если сломаю ногу, поползу на коленях. Раз они хотят, чтобы я погиб, я выживу им назло. По звездам я сообразил, куда двигаться, и пошел.
Уже через несколько минут во рту у меня пересохло, появился привкус мела. Через час заболели ноги, легкие жгло, а мозг бился в черепной коробке, будто старался найти выход. Но выхода не было. Я оказался на самом дне ловушки, в которую начал проваливаться с того самого момента, когда коммодор Грейсон вызвал меня к себе и сделал весьма прозрачный намек, которого было бы вполне достаточно для того, чтобы любой нормальный офицер понял, куда дует ветер…
Такой мудрый взгляд на давно прошедшие события стал доступен мне только теперь.
Предположим, разговор с коммодором был предупреждением или даже его призывом о помощи? Предположим, что каким-то способом, непонятным мне до сих пор, он пытался мне что-то сказать? Что-то, чего я не понял, а не поняв, пошел в противоположном направлении. Предположим, что Грейсон неверно истолковал мое непонимание, неверно истолковал мои действия? Полагая, что я знаю, где Пол, мне намекнули, что «Тиран» собирается менять стоянку. В таком случае он мог считать мои действия прямым свидетельством связи с хетениками, и это объясняло ледяной взгляд, который Грейсон бросил на меня, когда я заявил о мятеже. Впрочем, даже этого обвинения было достаточно, чтобы любой уважающий себя командир почувствовал себя оскорбленным.
Я понял, что упал, когда стал выплевывать пыль. Я дал себе передохнуть, сделал несколько глотков воды, встал на ноющие от усталости ноги и двинулся дальше. Я попытался восстановить ход прерванных мыслей, но не мог, это оказалось слишком трудным, слишком сложным. Да это было и неважно. Важно продолжать идти. Сначала поставить одну ногу, потом другую, шаг за шагом, превозмогая боль от лямок, боль в ногах, жжение в горле. Передвижение пешком не должно быть таким трудным, не должно. В конце концов, миллионы лет человек передвигается пешком. Для человека ходить пешком должно быть так же естественно и легко, как для рыбы — плавать. Я думал о рыбах, холодных и зеленых, покрытых чешуей, легко скользящих в глубокой и спокойной воде, греющихся на отмелях, бессмысленно глядящих на свою вселенную. Вот что было бы настоящим счастьем: жить и быть здоровым, удовлетворять потребности в еде и общении и умереть спокойно, без осложнений, которые являются следствием избыточной конвульсивной деятельности нескольких унций серого вещества. Никогда не испытывать страха, потому что страх предполагает предвкушение, ожидание. Никогда не сожалеть, потому что если нет памяти, нет и прошлого. Никогда не желать недостижимого, никогда не мучиться вопросами, никогда не терять надежду.
Я вновь лежал лицом вниз. У меня было ощущение, что я пролежал так довольно долго. Мне показалось, что в пути я потерял что-то ценное. Я стал обшаривать песок, но не нашел ничего, кроме пыли, мела и гальки. И тогда я понял, что потерял не какую-то безделушку, купленную за несколько кредитов на распродаже. Во время своих приключений я растерял юность, здоровье и надежду на будущее. То есть те самые богатства, которыми мы так недолго владеем в начале жизни, а потом вдруг теряем сразу и навсегда. Я потерял их немного раньше, чем хотелось бы.
Лежать здесь, уткнувшись лицом в землю, и ждать, когда остановится сердце, показалось мне более мерзким, чем встать и идти туда, куда я не мог прийти. А там, даже если бы я добрался туда, было так же пустынно и голо, как в камере, высеченной в скале темницы, которой был весь мир.
Итак, я напряг ноги и встал, сделал шаг, потом другой. И пошел.
Как только первые слабые лучи восходящего солнца осветили небо, я увидел гряду утесов. Ослепительно засияли самые высокие вершины. Казалось, солнечный свет горящей полосой стекал вниз по гладкой поверхности разлома. Вдруг жар опалил мне спину.
Человек, даже очень здоровый человек, не выдержал бы и часа под палящим солнцем Розового Мира. Тот же самый древний инстинкт, который не позволял мне прервать ночной переход, заставил меня проковылять к убежищу в виде неглубокой лощины, которая пересекала равнину.
Там было если и не очень удобно, то во всяком случае прохладнее. Я позволил себе еще несколько глотков воды, прикинув, что запаса хватит максимум дня на два. И тогда я задумался, что лучше: выпить столько, сколько хочется, и тем самым ускорить приближение смерти, или уменьшить потребление воды и продлить мучения еще на полдня или больше. Я остановился на первом варианте, но с удивлением обнаружил, что вместо обычных четырех глотков сделал только два. Очевидно, подсознание собиралось бороться до конца.
Я проспал несколько часов и проснулся оттого, что солнце поджаривало мне ступни ног. Забившись в самую глубокую щель, я продержался еще час или два. Солнце было почти в зените, когда я понял, что совершил серьезную ошибку, если, конечно, собирался продолжать борьбу. После полудня мое убежище будет находиться на самом солнцепеке. Задолго до того, как солнце опустится, я умру от разрыва сердца.
Единственное спасение — добраться до утесов. Пройдет еще час, и у подножия появится тень. Сквозь марево расстояние определялось с трудом, но вряд ли оно превышало милю. Я мог преодолеть эту милю за двадцать минут, если не придется тратить время на падения. И чем скорее я двинусь, тем лучше. Я выпил воды, выполз из расщелины, которая едва не стала моей могилой, и пошел.
Ночью было плохо, но выяснилось, что это далеко не самое страшное. Не пройдя и десятка ярдов, я ощутил странный жар сквозь подошвы ботинок. Солнце жгло макушку раскаленным железом. Воздух стал походить на отравляющий газ. И вдруг мне стало смешно. Батарея пушек пытается уничтожить муху. Бедная мушка ползет по разогретой докрасна сковородке, чтобы добраться до такого же пекла, а кто-то бьет по ней кувалдой. Все это как-то слишком, чересчур, переиграно.
Как бифштекс, который жарился два лишних часа. Знаете ли вы, что человек может сидеть на деревянной скамье в сауне при температуре сто восемьдесят градусов по Фаренгейту и смотреть, как рядом, на этой же скамье, жарится кусок мяса? Умница этот человек! Зажарьте яичницу на тротуаре. Зажарьте ее в моем мозгу. Изжарьте мои мозги, мозги идиота с яичницей и ветчиной и большая кружка холодного пива на завтрак. Утонуть в холодном пиве? Или даже в холодной воде? Вы называете это смертью? Наполнить легкие ледяной морской водой и погрузиться в бездонную прозрачную синь, когда свет постепенно из синего и фиолетового сгущается до черноты…
Из ниоткуда вылетел грузовик и переехал меня. Я долго плыл, пока не пристал к песчаному пляжу под тропическим солнцем. У меня был соблазн остаться там полежать, но я все-таки пополз. На сей раз я не дам себя одурачить. Притаюсь и буду ждать прибытия лодки, а потом…
На моем пути построили стену. Это было нечестно. Это не по правилам. Пляж шел под уклон, потом начались деревья, какие-то кислые ягоды, тень, черная тень, и — изысканная еда. Я найду ее, и буду резать ее, погружаться в нее, и ничто меня не отвлечет.
Нет, не отвлечет.
Нет, не отвлечет, не уведет в другую сторону. Я вцепился в паутину, опутавшую мое сознание, разорвал ее и сконцентрировался на действительности.
Я не на пляже, я в пустыне. Я на пути к скалам, где смогу лежать в тени и нежиться в изумительной прохладе.
Но я не мог идти дальше из-за стены.
Я открыл глаза и увидел камень, валуны, сверкающую на солнце потрескавшуюся каменную поверхность, стремящуюся ввысь.
Что вы думаете? Я победил! Я добрался до скал. Но опять осечка. Тени там не было. По крайней мере сейчас.
Ну, сказал я себе, человек не может продержаться и часу на таком солнце. Но может быть, я ошибаюсь? Может быть, человек все-таки способен выдержать час на таком солнцепеке.
