Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Все идет как надо.
И воют сирены на маленькой площади перед разом опустевшей папертью. И пятнистые стрелки штурмуют церковь, натянув черные эластичные маски. И нет больше Сашки Чавдарова, и магистра… вот он взрыв, ахнуло, аж земля под ногами вздрогнула тяжело… нет больше магистра, никто не выживает после того, как взрываются обвязанные вокруг тела тротиловые шашки. Все сделано. Все сделано как надо, как хотелось, черт побери, ведь хотелось же, Зверь? Ведь так и нужно было? Ну? Ну, ответь! Сам себе ответь!
Да.
Отчего же так тоскливо на душе? Отчего выть хочется, в темный угол забившись? Жизнь закончилась, как заканчивается она для ребенка, за которым слишком долго не приходит в детсад задержавшаяся на работе мама.
Глупо это, Зверь. Глупо. Все человеческое должно быть чуждо тебе. Ты сделал то, что хотел? Ну так уходи. Жизнь продолжается. Другая, Чужая. Не твоя, но она продолжается, и ты, кажется, уже нашел в ней свое место. Уходи. Убегай. Пока не начали шерстить здесь всех без исключения, спрашивая документы, задерживая до выяснения, пока одурело выносят из церкви трупы, трупы, трупы… Уходи.
Высокий светловолосый мужчина неспешно шел по набережной. Жизнь кипела вокруг, вспыхивала яркими пятнами летних кафе, бликовала водой на солнце, вскрикивала и смеялась бездумно-веселыми голосами молодежи. Жизнь обтекала, не касаясь, не осмеливаясь задеть.
Задумчивая смерть отрешенно глядела на воду. Смерть удивлялась. Даже ей, оказывается, может быть больно.
А выпуски новостей ничем не радовали. Ну нисколько не радовали.
«Игорь Юрьевич Смольников, глава государственного департамента по работе с молодежью… бывший глава»… каким-то чудом он остался жив.
«Невероятный по жестокости террористический акт, совершенный в Вознесенской церкви города Екатеринбурга…» слова, слова. Невероятный по жестокости. Как же он выжил?
Господи, да понятно как! Зверь ожидал этого. Точнее, он был к этому готов. Ведь сам же щедро, не скупясь, делился с наставником силой, отнятой у жертв. Сорок Ритуалов за десять лет. Сорок раз магистр получал немалую толику от посмертного дара распятого на алтаре человека. И он, в отличие от Зверя, силу попусту не тратил. Да что там «попусту»! Он вообще не растрачивал полученного. Копил. Берег. Жить хотел если и не вечно – вечно жить никому не дано, – то, по крайней мере, очень, очень долго. И жил себе. Скромно так. Потихонечку.
Сколько жизней у него было в резерве? Ну, не сорок, конечно, что-то Зверь и себе оставлял, да еще и с остальными, допущенными до Ритуала, делиться приходилось. Не сорок. Однако их хватило, чтобы пережить взрыв и падение огромной храмовой люстры.
Стоит сделать паузу в унылых размышлениях и порадоваться тому, как точно, до секунды, были рассчитаны действия магистра. К моменту взрыва Игорь Юрьевич действительно оказался в самом центре молельного дома, и рухнувшая люстра накрыла то, что осталось от главы департамента.
Да. А после паузы стоит вспомнить, что даже это не убило мудрого наставника.
Зверь лежал на ковре, закинув руки за голову, и смотрел в экран телевизора, уже не видя и не слыша ведущих, в должной мере сознающих трагизм ситуации, в должной мере оживленных, в должной мере испуганных. Не до них было. Эти люди свою работу начали, и они ее продолжат уже помимо всего и всех.
Что дальше?
Вопрос неуместный. Год назад он и вовсе показался бы смешным. Что дальше, если все разложено по полочкам, все действия продуманы на неделю вперед до мелочей, а на год вперед – менее подробно, но не менее жестко.
До появления на сборном пункте еще три дня. Три дня до конца отпуска. В первоначальные планы входило на это время исчезнуть совсем, отлежаться где-нибудь, ничего не делая и, по возможности, ни о чем не думая. Что ж, планы придется подкорректировать. Эх, магистр! Даже сдохнуть так, чтобы проблем не доставить, он не может. Теперь его приятель, Весин, потенциальный работодатель, чтоб ему, вполне способен поверить в рассказы Смольникова о посмертных дарах. Только теперь. Ни один здравомыслящий человек без доказательств подобную лабуду не воспримет. А доказательство – вот оно, лежит себе в реанимации, и, если верить в меру трагичным сообщениям новостей, врачи за голову хватаются, пытаясь понять, каким же чудом удалось выжить этому человеку, устроившему кровавую бойню в церкви, а под конец взорвавшему себя самого.
До чего же заманчивая штука – бессмертие! Неуязвимость, здоровье, бесконечная молодость. Сколько людей мечтает об этом! Даже те, у кого жизнь не удалась, любовь не сложилась, денег нет и не будет никогда, даже они не хотят умирать и уж тем более не хотят стареть. А что говорить о таких, как Весин, многого достигших и еще большего достигнуть желающих?
Зверь хмыкнул задумчиво. Если министр поверит в посмертные дары, это станет дополнительной гарантией того, что орденского экзекутора будут брать живым. Обязательно живым. И это же послужит стимулом в поисках. Все как всегда. Если что-то плохо, оно же обычно хорошо. А если все хорошо, значит, «плохо» просто не бросается в глаза Сразу не бросается. Зато потом мало не покажется.
Уже лучше. Намного лучше. Рассуждать получается спокойно и чуть отстраненно, а боль забилась куда-то в далекий уголок души и тихонько там себе поскуливает. Ноет. Наберись смелости, убийца, и разложи по полочкам все, не только дальнейшие свои действия, не только ситуацию – темный лес, по которому с собаками и фонариками мечутся очумелые охотники. Во всем разберись. Плохо тебе, убийца? Грустно тебе? Страшно, может быть?
Да. И нет. На все три вопроса три одинаково дурацких ответа.
Год назад, когда вместе с домом в лесу сгорела и рухнула вся жизнь, действительно было и плохо, и грустно, и страшно. Все было. И еще раньше, десять лет назад… уже одиннадцать… Тогда умерла Маринка…
Умерла?
Зверь улыбнулся.
И тогда, давно, и год назад, было желание действовать. Нужно было убегать, прятаться, менять имена и личины. Не до мыслей с такой жизнью. И уж тем более не до переживаний. Злости хватало на десятерых, и было на кого эту злость выплеснуть. А сейчас все сделано. Виноватых нет. Виновные наказаны. Магистр умрет. Сегодня же и умрет. Его охраняют, конечно, но ведь нельзя охранять пациента от всех вообще. К Смольникову врачи ходят, медсестры, санитарки. Ну, от санитарок пользы никакой, а вот врач или медсестра поспособствуют нынче ночью святому делу воздаяния.
И с Орденом покончено.
Мелькают на экране знакомые лица, одурелые от кровавого хмеля взгляды, мечутся тени, отбрасываемые факельным пламенем.
Дикость какая, прости господи! А уж как пришлось повозиться с настройкой камер, дабы записи Ритуалов получились хоть сколько-нибудь качественными. Про монтаж и говорить не приходится. Но ведь не поставишь же в зал операторов, и софиты не включишь. Не поймет публика.
Публика, впрочем, и так не поймет.
Потрясающий сюрприз для орденских шишек! Для благополучных дядечек и блистательных тетечек, для стаи, жадной до крови, до боли, до криков распятой на алтаре жертвы. Как они смотрят! А вон и мадам-кинодива, по обыкновению присевшая у кровостока. Окунает в желоб точеный пальчик и облизывает с томной хищностью. Нельзя не уважать! Так привыкла красавица работать на публику, что даже во время Ритуалов, где остальные полностью теряли контроль над собой, она вела себя так, словно за ней следила камера и миллионы поклонников.
И ведь камера действительно следила.
А дамочке и невдомек, сколько на самом деле дерьма и грязи течет по кровостоку, пока экзекутор работает с жертвой. Ведь не зря же он всегда перчатках. Гигиена, знаете ли, прежде всего.
М-да. Был Орден. Вообще, нашли кому доверять проверку ритуальных залов на наличие записывающей аппаратуры! Это ж додуматься надо было – отдать столь важное дело человеку, на котором крови раз в десять больше, чем на всех остальных, вместе взятых. Да для такого же ничего святого нет.
