Реквием по мечте (СИ) - Корн Владимир Алексеевич (читаем книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Перед нашим выходом, я попросил девушек все время держаться рядом со мной, поскольку Грек недвусмысленно дал понять, что за их жизни отвечать именно мне. Сам он, прокладывая путь, пойдет первым, и вслед за ним должен идти человек куда более опытный, чем Даша. Ну а мы втроем займем место в середине цепочки. Два эмоционала, и девушка, которую люблю.
Заодно я размышлял о том, что как же все-таки изменила меня жизнь! Не так давно, буквально перед тем как сюда угодил, наша кошка родила котят. Они подросли, и настала пора разлучать их с матерью. И как же мне было жалко эти крошечные комочки, едва не до слез! Я готов был забрать котят у их новых хозяев, отлично понимая, что в новых домах им будет нисколько не хуже. Но теперь, по истечению каких-то считанных месяцев, способен убить человека. Только по одному подозрению, что он представляет для меня опасность. Вероятно, прав Слава Проф в своем утверждении, что от животного мира нас отделяет лишь тоненькая пленочка. Которая легко рвется, и тогда наружу вылезают все наши звериные инстинкты, где самый главный из них – стремление выжить, выжить любой ценой. И еще мне запомнилось вот что.
— Почему-то многими считается, что человечество двигает вперед наука, – Слава, когда начинает что-то рассказывать, всегда горячо жестикулирует. – Мол, наука развивает технологии, и, как следствие, развивается само человечество. Лично я убежден — совершеннейшая чепуха! Культура — вот что нами движет! Именно благодаря культуре мы стали тем, чем являемся сейчас, и кем станем в дальнейшем. Считаю, история нашей цивилизации началась не с рубила, не с умения приделать к палке каменный наконечник или развести в пещере костер, а с рисунка на ее стенах. Наука — это всего лишь рычаг, и находится она в руке, которая называется культурой. Именно культура и создала ту отделяющую нас от животных пленку, но не технологии, какими бы высокими они ни были.
— Странное заявление от человека, который собирается посвятить всю жизнь науке, – заметил тогда Янис. — Или собирался.
Он был прав. Чем-чем, но наукой Вячеславу заниматься здесь точно не придется, на Землю еще нужно вернуться, и теперь уже непонятно как.
Мы только что преодолели разделяющий острова очередной проливчик. Неширокий и неглубокий, но с таким вязким дном, что пришлось изрядно помучиться. Задержались на какое-то время, чтобы дать себе небольшой отдых. Сидели молча, экономя силы даже на разговорах. После чего Грек с Гудроном поднялись на ноги, и исчезли в зарослях. Едва только остальные успели последовать вслед за ними, как откуда-то из глубины «зеленки» послышался рев Гудрона:
— Контакт!
И сразу же раздались выстрелы, много выстрелов, целая перестрелка.
– Нет ничего поганее, чем встречный бой в «зеленке», — однажды рассказывал Борис. — Когда все происходит неожиданно, когда ты не знаешь, сколько их и где они. Но самое сложное в том, что ты понятия можешь не иметь — где свои, а где чужие.
Особенно непонятно было стать сейчас, когда противник не в мундирах вражеской армии.
Он может быть одет точно также, как любой из наших, и секундное замешательство при идентификации, будет стоить жизни.
Все происходило рядом, и я не знал, что мне делать. Бросить девушек, и броситься им на помощь? Туда, где единственный человек, или даже выстрел может переломить ситуацию в нашу пользу. Эти люди не родину защищают, чтобы держаться за каждую пядь земли. Получат урон, убедятся, что победа им дастся немалой ценой, и тут же уйдут.
Но приказ Грека звучал недвусмысленно: я полностью отвечаю за Дашу и Леру. Стрельба и не думала прекращаться, ее интенсивность даже увеличилась. Был отчетливо слышен чей-то истошный вскрик, стон, возня, сопровождаемая злобной руганью, как будто дело дошло уже до рукопашной. Рыча от бессилия, с оружием наготове, на коленях, я крутился по сторонам, а девушки вжимались в землю, испуганно вздрагивая всем телом при каждом новом выстреле или крике. В тот самый миг, когда вся моя выдержка закончилась, и я вскочил на ноги, чтобы броситься на помощь, враг нашел меня сам.
«Котят тебе жалко, говоришь?!» — в тот миг почему-то думалось мне, когда руки сами наводили оружие, а палец нажимал на спусковой крючок.
Стреляя от бедра, нисколько не опасаясь, что промахнусь, и цель у них для всех была одна - животы. И попасть проще всего, и боль от мягкой свинцовой пули ружья двенадцатого калибра придет такая, что им уже точно будет ни до чего на свете. Кроме раздирающей внутренности боли. Все трое, они корчились у моих ног, когда я на миг задержался рядом с ними.
Уже отдалившись на добрый десяток шагов, в голове мелькнула мысль: «Жадры! Если у них они есть, а те имеются наверняка, жадры притупят им боль настолько, что какое-то время они смогут действовать». И тогда мне пришлось вернуться, чтобы добить. Вернуться вовремя: один из них успел прийти в себя настолько, что едва не встретил меня выстрелом. Потом потерял еще какое-то время на перезарядку: теперь из восьми патронов в магазине, оставалось только два. А стрельбы даже не думала заканчиваться, лишь передвинулась куда-то вглубь острова.
Первым, кого я увидел, был Гудрон. Он сидел скособочившись, и из-под пальцев, которые он прижимал к боку, сочилась кровь.
– Молодчина, Игорь! – встретил он меня. – Твоя "бенелька" работала? Трое их было?
– Трое, – удивляться тому, что Борис смог определить кто стрелял, из чего стрелял, и в скольких стрелял, было некогда: куда важнее была его рана.
– В самом начале зацепило, – страдальчески поморщился он. – Старею, наверное.
– Сейчас перевяжу, – сказал я, рывком извлекая бинты из кармана поясной разгрузки.
– Пусть лучше уж девушки. У них ручки нежные, – глядя мне за спину, и через силу улыбаясь, отказался Гудрон.
Дарья с Лерой, именно там и оказались – сзади меня. По-прежнему испуганные, с оружием, которое могло принести больше бед, чем пользы, но обе. – А ты помоги… тем, кто остался.
«Вот даже так! Значит, кого-то уже нет в живых», – мысль заставила меня нестись на теперь уже далекие выстрелы ещё быстрее.
На мертвое тело Паши Ставрополя я наткнулся практически сразу же. Он и сейчас походил на Демьяна больше родного брата, и, если бы не усы, за него бы я Павла и принял. Спина у него оказалась разворочена близкими выстрелами, и на светлой футболке остались опалины от пороха. Там, где она не промокла от крови. Его левая нога была согнута там, где совсем не должна сгибаться.
Наверное, все выглядело так. Пуля попала ему в голень, перебив кость. Павел в горячке боль не почувствовал, сделал очередной шаг, и раненая нога не выдержала вес тела. Затем он пытался уползти – обе ладони сжаты в кулаки, из которых торчит трава, но его догнали уже ползущего, расстреляв в спину. Сам же я в это время торчал рядом с девушками, старательно морща лоб: может, стоит побежать на помощь? И пока его морщил, Пашу убили.
И еще Глеба Малышева. Малыша, на тело которого наткнулся через несколько шагов. Наверное, далеко не самого смелого человека. Но всегда готового помочь даже без всякой просьбы. Глеб успел прихватить с собой одного, вот он валяется рядом с ним, едва не уткнувшись мордой ему в ноги. Кого-то еще ранил, поскольку вон те брызги крови, наверняка не могут принадлежать ни ему, ни тому, кто лежит с ним рядом. Может, он и убил его: где тут разберешь, от чьей руки именно сдох тот чужак поодаль? Но убей Глеб даже их всех, самого Малыша уже не вернуть.
Я бежал так быстро, как только мог. Совершенно не опасаясь, что в любой миг из-за ближайшего куста вдруг грянет выстрел. Который развернет на бегу и уронит лицом на землю. Все еще толком не просохшую после недавнего прилива. Где на ней то и дело попадались пучки увядающих водорослей. Нет, я боялся не выстрела – того, что увижу мертвым кого-нибудь еще.
Несколько чужих тел, мне уже успели попасться. Я перепрыгивал их на ходу, и одному из них даже наступил на руку. Бежал, и боялся увидеть. И увидел. Грек, который прошел в жизни все, что в ней только можно пройти, за исключением тюрьмы как Боря Гудрон, смог забрать с собой сразу троих. Возможно, и даже наверняка, на его счету их было куда больше, но именно эти валялись недалеко от него. Грек точно был мертв, поскольку у живых, но потерявших сознание людей, не может застыть на лице оскал. Страшный оскал, такой бывает у матерых волков, которых окружили со всех сторон. И которые уверены, что им уже не уйти, и потому твердо решили забрать как можно больше чужих жизней. И тогда я сам взвыл как волк. Громко, протяжно, тоскливо. Обратив лицо с разинутой пастью в безмятежное, и глубоко ко всему равнодушное, голубое-голубое небо.
