О чем молчит черная маска (СИ) - Корнеев Александр (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Положительное только одно сейчас – Аполлон меня тут не достанет никогда, а значит у меня есть время обдумать, как и куда бежать от него. А собственно, придется ли бежать? Астра говорила, что здесь демократия. Насколько я помню, в этом строе над преступником должен быть суд. Значит и у меня он будет. А вот какой дадут мне срок, вот от этого и буду отталкиваться. А дадут ли вообще? Безусловно. Я – боец Аполлона. Я был задержан в подполье. Сомневаюсь, что отделаюсь устным предупреждением и моим честным словом никогда не приходить сюда.
Астра.
Как она? Где она?
Она должна быть на свободе. Ведь у нее татуировки Аполлона нет. Ну, была со мной, ну общались и что с этого? Случайно познакомились в баре, взаимная симпатия, слово за слово, выпили, разговорились... По всякому можно оправдать ее нахождение рядом со мной. А Астра не глупая, должна что-нибудь сообразить.
Я поднес руку на уровень глаз, и поднял рукав. Посмотрел на татуировку. Потер запястье.
- Этче там у тебя? – Донеслось от стены напротив.
- Не твое дело. – Я опустил рукав.
- Дело может и не мое, но вдруг ты опущенный, а это метка.
Я повернулся к сокамернику. Снова тот самый высохший тип. Мы встретились взглядом. Судя по тому, как он смотрит на меня – хочет переглядеть. Показать, кто тут сильнее. Но я уступать ему даже не думаю. У него глаза карие, на выкате, читается за ними годы тюремной жизни. Интересно, а что читается в моих? Смерть, пытки, свинец? О, да. Именно так!
Как только я об этом подумал, сухой отвел взгляд на храпящегонадомной сокамерника. Видать за весь свой тюремный опыт не встречал он еще таких глаз как у меня. Откуда же тут им взяться?
- Эээ, Смола! Харэ сверлить, наш фраер тут заговорил.
- Ну так спрашивай, раз заговорил! – Недовольно пробурчал сверху Смола.
- Фраер-то наш, оказался меченый! Да вот, только, не предъявляет чем. Кажись опущенный.
- Опущенный говоришь? – Завозился наверху Смола. – Ну щас посмотрим...
Сверху, с края койки, свисли ноги. На кончике одного из носка, из дырки торчал смуглый большой палец. Спрыгнув вниз, Смола сел рядом с сухим.
Его кличка действительно ему подходила – Смола был чернее ночи. Белые яблоки глаз пристально изучали меня, а волосы курчавые с проседью, говорили о том, что ему уже перевалило за пятьдесят.
- Мой друг просто переживает за нас, - Смола чуть подался вперед, и уперся локтями в колени. – не принимай близко на счет. Видишь ли, в чем дело, хочешь ты того или нет, но кое-какие законы обязывают меня увидеть твою метку.
Все это время я смотрел точно вверх – в истертую поверхность кровати. В голосе Смолы что-то было: то ли признаки сохранившегося разума, то ли, богатый жизненный опыт, и кое-какой местный авторитет.
Поэтому игнорировать его было нельзя – это могут воспринять как знак неуважения, хотя мне глубоко все равно, что они подумают. Но мое молчание можно трактовать как согласие со словами сухого – что я опущенный. Сколько мне тут сидеть, неизвестно, поэтому такую репутацию с первых дней получать было никак нельзя.
- Твой друг не прав, - Сказал я, повернувшись к Смоле. – то, что он видел, не имеет никакого отношения к тюрьме.
- Раз не имеет, предъяви.
Я неспешно сел на край койки, посмотрел на лица сокамерников. Закатал рукав, и протянул запястье в сторону Смолы.
- Видал! Чеэт? – Штрих с изумлением рассматривал знак Аполлона. Этот точно не догадается, что татуировка означает. А вот судя по выражению лица Смолы, он уже все понял.
- А ну-ка, поставь чайку. - Смола пихнул локтем Штриха.
- Так аче это? – Выпучив глаза, Штрих кивнул на татуировку.
- Говорю, чай поставь!
- Так это, не опущенный он, да? Да все понял, понял! Не кипятись ты так, иду уже, иду...
- Сколько лет здесь, никогда не видел я еще такого. Ты располагайся, не стесняйся, будь как дома. Если что не знаешь, спрашивай. Сейчас Штрих чай организует, попьем, я вот у тебя хочу спросить кое о чем...– Вдруг задумчиво произнес в конце Смола.
По его приглашению мы сели за стол в углу камеры, хотя, столом это назвать никак было нельзя. На нем лишь кружки и помещались.
- Тебя это как угораздило-то сюда загреметь? – Смола отхлебнул горячего. – Не повезло тебе братишка, собаки – то, только спять и видят, как кого-нибудь из ваших загребсти. Мда... наверно даже в тюрьме по твоему случаю праздничный обед будет! Ну так как ты сюда умудрился загреметь?
- Бармен сдал.
- Это с сифилятника который? Эта сука может, прикормленный он собаками. Он там ведь не зря, бред пьяный слушает, кто и о чем по пьяни болтает, кто новый приходит. А потом эта сука все собакам и сливает. И тебя вот он тоже слил...
- Бляха, вспомнил! – Выпучив на меня глаза, воскликнул сидящий рядом Штрих. – это же тот самый, про которого Хриплый говорил!
- Цыц! – Смола злобно зыркнул на Штриха. – Ты не слушай этого индюка, у него бывают загоны.
- Да он это! Он! И Хриплый точно про такую метку говорил!
- Что за Хриплый? – Спросил я.
- Да был тут, - вздохнул Смола. – лет десять назад мужик один. Дар у него редкий имелся, будущее предсказывать. Первые месяцы как его к нам подселили, мы не верили ему, думали не в себе он. А потом у Штриха сбылось. – Смола чиркнул спичкой и прикурил.
- Все точь-в-точь! – Подтвердил Штрих. – До того как появился Хриплый, мне за хорошее поведение, неделю отпуска на волю дали. Загулял я тогда хорошо! У-ух! И дурак же, влюбился в блядь одну, с северного крыла она. Да вот только не успел я любовью полностью насладиться, время пришло мне обратно возвращаться. Эх бляха! Почему я ее в самый первый день не подцепил! Как уходил в тюрьму попросил блядь письма мне писать. Год ждал. А потом бросил нахер это дело. И вот как-то Хриплый говорит мне, скоро письмо тебе будет! И вправду, через два месяца, от бляди этой письмо пришло. Правда, в нем было не совсем то, что я ожидал... - Штрих потупил взгляд. – но не ошибся Хриплый!
- А потом и у меня сбылось, - Смола судорожно выдохнул дым. – он умный мужик был, много чего интересного говорил, где рассуждения его, где будущее предсказанное – нихера не разберешь! Заболел он как-то крепко. На глазах таял с каждым днем. А через четыре месяца помер. Но за неделю до этого, у него подъем был. Думали, что на поправку пошел. Тогда о будущем он много чего рассказывал. – Смола серпнул чаем. - И вот однажды говорит мне, что через десять лет к нам человека одного приведут. Будет человек этот судьбы не простой, плохой он будет. Много кого убивал он, мучил. Но однажды он руку на зверя сильного и страшного поднимет, чтобы миру свободу дать. Но по воле судьбы попадет он в камеру эту, по татуировке его вы узнаете, будет она особая, никогда такую не выдали вы до этого. Но вот потом человек этот... – Вдруг Смола запнулся, как будто осекся, словно продолжать говорить не хотел. Глубоко затянулся.
- Что человек этот? – Спросил я у Смолы.
- Что кончит он плохо тут. – Ответил Штрих.
- Ах ты индюк паршивый, - выдыхая дым, спокойно сказал Смола. – опять ты языком своим метешь...
- А что я такого сказ...- На полуслове Штрих замолк, поняв, что к чему.
Решетка камеры лязгнула замком.
- Аполлонец! На выход!
- Судя по роже, это из суда собака, - прошептал Смола. – кажись, тебе на суд пора...
Что я знаю о здешнем суде?
По закону тут степень вины устанавливают, не убивают на месте. По крайней мере, так было написано в книгах Аполлона, когда я проходил обучение. Вот, правда, бывают исключения, когда за особо тяжкие преступления приговаривают к смертной казни.
Но это ведь не мой случай. В данном подполье я еще не совершил ни одного преступления, а значит, высшая мера мне не грозит. Это точно.
Очередной отсек. К стене тут лицом. Конвоир решетку закроет. И дальше так еще два раза. А потом по лестнице вверх, этажа четыре, и вот на площадке меня в одну из дверей вводят. Потом еще одна и кабинет. Очень тесный кабинет. Меня поставили напротив стола, а за ним человек в черном костюме, сквозь узкие очки читает бумагу какую-то.
