Черный Легион (ЛП) - Дембски-Боуден Аарон (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗

Лучшей пищей является мозг. Он позволяет совершить ни с чем не сравнимое погружение в галерею похищенных эмоций и памяти. Видишь чужие воспоминания так, будто они твои собственные – неверные, зачастую размытые, порой мучительно яркие. Их инстинкты накладываются поверх твоих, чувства и разум переплетаются с жизнью, которую ты никогда не вел.

Необходима дисциплина, чтобы подавлять наркотические свойства подобного слияния. К этому ощущению слишком легко пристраститься, поскольку наряду с силой оно дарит и удовольствие. В Тысяче Сынов мы окружали это действие ритуалами и торжественностью – восхваляя «познание своего врага» как добродетель воина-ученого и подавляя всякое постыдное удовольствие от акта каннибализма.

Разумеется, подобные пиршества едва ли являются чем-то необычным, когда одна группировка берет верх над другой. Посмотрите даже на перечень орденов самого Империума, считающихся лояльными – особенно на тех, кто является генетическими потомками Легиона Кровавых Ангелов. Пожиратели Плоти. Кровопийцы. Каким образом, спрашивается, отряды воинов заслуживают такие вот названия?

Впрочем, я забегаю вперед. От той ночи на борту разбитого боевого корабля до этих названий оставалось еще много лет.

В ту ночь мои чувства плыли среди отраженных осколков чужой жизни.

Я бегу по лесу, остывая в пятнах тени под стоящим в зените солнцем. Камень у меня в кулаке покраснел от темной крови, которая течет из пробитого черепа.

Лежа в высокой траве, я гляжу на звезды и гадаю: где же Терра? Какая из звезд согревает Тронный Мир Императора?

Я стою перед воином, который выше всех, кого мне случалось видеть. Он говорит мне, что я избран, что должен пойти с ним. Клинок моего бронзового ножа ломается о его броню. Сопротивляясь, я срываю себе ногти до крови. Он говорит, что это хорошо. Говорит, что сделал правильный выбор.

Я сижу в каменной комнате, где стены, пол и даже сам воздух холодны, как лед. Бормоча почтительные слова, я натираю зубья отключенного цепного меча священными маслами. Я провожу ритуал голыми пальцами, добавляя к смазке кровь из порезов.

В десантную капсулу врывается свет, и я поднимаюсь с фиксирующего кресла. Болтер дергается в руках, ревя на нечеловеческих существ, которые бросаются на нас. Каждое попадание снаряда рвет на части их хитиновые шкуры. Грязная кровь покрывает меня, покрывает всех нас, окрашивая нашу броню омерзительной мякотью и пятная наши табарды. Убивая, я кричу, и слова подобны солнечному свету, жизни и грохоту адреналина в согретой битвой крови. Слова – воплощение меня самого, моих братьев и тех героев, которым мы стремимся подражать. Слова – это все.

Без пощады.

Без жалости.

Без страха.

Я преклоняю колено перед моим маршалом, склоняя голову к эфесу обращенного вниз меча. Вдыхаю тяжелый аромат мирра из дымящихся курильниц и произношу обеты верности, доблести, отваги, рвения. Перед нами шагает капеллан, руководящий хоровым пением. Я чувствую на себе его взгляд, он следит, нет ли изъянов в моем поведении, слушает, не прошуршит ли хоть одно неискреннее слово.

Он не найдет изъянов и не услышит лжи. Я достоин этой чести. Я не подведу моих братьев. Не подведу моего лорда Дорна. Не подведу Верхновного Маршала Сигизмунда. Не подведу Бессмертного Императора.

Я стою перед моими рабами-оруженосцами в личном святилище. Шунты брони взвизгивают и крепко фиксируются в разъемах, уже хирургически вживленных в мою плоть. Я облачен в керамит. Отягощен им, завершен его святым бременем.

Мой меч вставляют мне в левую руку и приковывают, намертво соединяя его с предплечьем. Вокруг меня слуги монашескими баритонами выводят мое имя.

Я стою на мостике, собравшись вместе с братьями перед троном маршала Авата. Мы глядим в порченую пустоту по курсу, где реальность сминается и рвется в хватке незримых сил. Вот тюрьма, куда наши предки низвергли наших вероломных предшественников. Мы стоим перед самой пастью преисподней.

Я сражаюсь в рушащихся коридорах гибнущего корабля. Мое оружие сломано, мой доспех разбит, от тела остались одни красные останки. Существа – демоны, это демоны, они могут быть только демонами – вцепляются в меня, тянут вниз, раздирают на части, а я еще дышу, чувствуя вкус крови.

Без пощады.

Зубы смыкаются на моем лице, вгрызаются, перемалывают, сжимают, скребут, раскалывают.

Без жалости.

Я вгоняю расщепленные остатки меча в подрагивающую жирную плоть.

Без ст…

Я снова был собой, украденные воспоминания переработались. Телемахон с Амураэлем также удовлетворяли свое любопытство. Мне было видно, что они проживают проглоченные жизни, вылавливая в памяти наиболее осмысленные фрагменты. Телемахон, разумеется, был в шлеме, но я видел, как лицо Амураэля подергивается от непроизвольной реакции мышц на эмоции и травмы из долгой жизни мертвого Черного Храмовника.

– Ангевин, – произнес он. – Воина звали Ангевин.

Я ощутил такое же восприятие личности, когда только попробовал память на вкус.

– Они явились в Око добровольно, – добавил он. – Разведывали и исследовали.

– Охотились, – поправил Телемахон. – Охотились на нас.

– Мы должны предупредить Эзекиля, – я не собирался произносить этих слов, но, прозвучав вслух, они уязвляли своей справедливостью. – Если эти Храмовники стерегут Око снаружи, это может все изменить.

Телемахон покачал головой.

– Не имеет значения, сколько их ждет нас; пусть даже они встретят нас всеми кораблями, что есть во флоте Имперских Кулаков – им не хватит железа в пустоте, чтобы помешать нам вырваться на свободу.

– Может и нет, – согласился я. – Но их будет достаточно, чтобы оставить нам глубокие шрамы. Ты считаешь, Абаддону захочется потерять сотни, даже тысячи воинов, которых мы так кропотливо набирали?

– Не говоря уже о потерях, которые мы понесем, когда Ашур-Кай поведет нас наружу из Ока, – предостерег Амураэль. И это также было правдой. Немало группировок теряло корабли в страшных штормах, бушующих на границе Ока. Наша темница чрезвычайно хорошо умела удерживать нас в клетке. – Если выйдем перед вражеским флотом по частям… – Амураэль позволил фразе повиснуть в воздухе.

– Догадки, – спокойно отозвался Телемахон.

– Подготовка и размышление, – ответил я.

Заговорил Амураэль, выступивший в поддержку моих слов. Я не до конца уверен, что именно он сказал. Телемахон ответил ему. Что он сказал, я тоже не знаю. Голос, который я слушал, не принадлежал ни одному из них.