Мастиф (СИ) - Огнелис Елизавета (электронные книги без регистрации txt, fb2) 📗
Саша подумал, что вполне может подойти и пнуть трупы. Просто так, подойти и пнуть — ведь они тоже хотели его оскорбить, хотели, чтобы он лежал, жрал землю, может быть — молил о пощаде. Это их работа — унижать, пугать, убивать, это называлось законом и порядком, дисциплиной. И, в конце концов, они достойны этого. Они плохо выполняли свою работу. Они не умели, не знали, болваны, или оболваненные, все равно. Пришли к самым слабым, к самым маленьким людям, к женщинам и детям, живущим как мыши — без документов, без надежд не только на светлое, но и просто — на будущее. Огромное, великое государство, которому наплевать на людей, потому что государство это не люди, это даже не организации. Это просто фикция, все выживают, кто лучше, кто хуже. Но даже бесправные имеют право на защиту. В Америке, говорят, есть закон, по которому это право может подтверждаться оружием в руках. Но у Гаврилы нет никакого оружия. Он сам — как оружие, и когда защищается — ему все равно, кто и что противостоит сверхчеловеку.
— Понял меня, ублюдок? — сказал Александр.
— Ты понял меня, сука? — заорал он, и пнул мертвого «богатыря». — Прошло твое время, сволочь! Работа у тебя такая? Получи результат, падла!
Александр открыл глаза, когда точно понял, что все кончено. Он поднялся, отряхнулся, стараясь не смотреть в сторону тех, кто еще недавно думал, что все в их руках. В смерти нет ничего страшного. Но все равно смотреть не хотелось. Тогда он силой заставил себя поднять глаза. И точно, ничего страшного, просто два тела в голубых хаки валяются в траве. То, что у них почти нет голов — это не страшно. В жизни они, головы, может и были, но мозгов в них точно не хватало — злорадно думал Александр. Отец как-то рассказывал, что на занятиях по анатомии приходилось спускаться в холод анатомички, открывать чаны с формалином, доставать оттуда части, которые сегодня будут изучаться лабораторно. Говорил, что там плавали и целые тела, и просто руки, ноги, кишки, головы — по отдельности. И ничего страшного — маска, перчатки, багор — вот и все, что надо.
Жаль, что им не больно. Жаль, что нельзя воскресить и убить еще раз. Ведь они даже не поняли, даже не успели спросить: «За что?». Уж Саша бы объяснил, попробовал бы вбить в тупые головы, что и за что.
— Сладко есть, крепко спать? — ревел Сашка и бил беззащитные тела. — Жри землю, козел! Лежи смирно, мудила! Жить хорошо хотел — вот и сдохни!
Это было невероятно. Он чувствовал, как сладостно пахнет воздух, как мирно шелестит трава, как приятно стоять рядом со смертью и насмехаться над ней.
Глава 12
Зашуршала земля, тела начали проваливаться под землю, Саша даже отскочил от неожиданности, а потом спохватился, стал стаскивать автоматы, расстегнул подсумок. До бронежилета уже не добраться. Да и черт с ним, мешается только. Два ствола и пять полных магазинов — уже неплохо. И когда придут спрашивать — откуда взял, с кого снял — он ответит огнем.
Гаврила стоял на площадке, перед выбитой дверью, водил головой из стороны в сторону, и под его взглядом расступалась земля, проваливались голубые изломанные тела, провалился по кабину сплющенный грузовик. Остальные стояли нетронутыми. Гаврила посмотрел на подошедшего Сашу.
— Оружие тебе сдать, — угрюмо предложил, но ни в коем случае не спросил Александр.
Гаврила отрицательно покачал головой.
— Глупо, — произнес он, обозревая окрестности. Саша огляделся вокруг — ничего глупого в ситуации он не находил. Да, пекарня разрушена — это нормально, любая техника ломается, так или иначе. Зерно и мука рассыпаны по земле — тоже бывает. Хлеб горит, это, конечно, страшно… А потом Саша понял, куда смотрит, а точнее — старается не смотреть Гаврила. Маленький сверток, кулечек на траве. Видимо, мать положила, опростоволосилась. А поверх белоснежной простыни — рубчатый след солдатского сапога. Бывает. Не страшно. Жалко, что нельзя их еще раз воскресить, и уже не спрашивать, а вырвать ногти на пальцах рук и ног, вспороть с мягким треском живот и с наслаждением смотреть в глаза, наматывая на локоть вонючие кишки…
— Нормально, — сказал Саша. — Эй, Чжао, твои на работу пойдут сегодня?
— Са, — старый китаец всегда так называл его. — Са, много-много работа. Здесь работа.
— Понял, — угрюмо отозвался Александр, развернулся и пошел к грузовику. Странное дело, но мотор завелся.
В мастерскую Саша приехал в восемь двадцать (он решил запомнить время — на всякий случай). Достал из кабины автоматы и магазины, бросил на верстак. Его до сих пор трясло, хорошо, что все уехали, иначе бы сорвался в истерику, начал бы орать и мазать сопли по лицу. Шпаков, верно, подумал, что Саша все равно привезет китайцев, и отправился на поле. А он так и сделает! Без китайцев, конечно, но приедет, и не будет ничего рассказывать. Зерно все равно надо убрать — предстоят тяжелые времена. Он чувствовал это, ощущал нутром, каждая жилка тела вибрировала от напряжения, но надо успокоится. План составлен уже давно, со всеми подробностями, с мелочами, которые иногда превращаются в гигантские проблемы. Надо только взять с собой оружие…
Шпак за шумом комбайна не пытался ничего сказать, только многозначительно показал на запястье левой руки, напоминая: «Время!»
— Знаю! — прокричал Саша и подстроился под рукав комбайна, принимая в кузов поток отливающего золотом зерна. Потом напряг легкие:
— Китайцев не будет! Потом расскажу!
Сергей понимающе кивнул и показал на горизонт. Но Саша уже и сам заметил дымку на востоке. Солнце всходило и палило, воздух дрожал, и духота, что бывает перед сильным дождем, наполняла пространство. Да, сегодня будет гроза, сильная гроза…
Первые крупныекапли забарабанили по земле, по крыше грузовика, но дождь уже не страшен, тем более что груз закрыт куском старого брезента. Сделано уже шесть ходок, это седьмая. Значит — по меньшей мере двадцать восемь тонн, шесть или семь гектаров. Хорошо! Александр заглушил мотор, забрался в кузов, сдернул брезент. Зерно в полумраке уже не казалось золотым, оно больше отливало белым, и стоял запах — пряный и сладкий одновременно, еще не пыльный, с примесью каленого железа и резкого солярочного перегара, запах только что убранного зерна. Кузов начал подниматься — видимо Андрюха решил не медлить. Александр скатился вместе с зерном, радуясь, как в детстве, малейшей шалости, схватил деревянную совковую лопату, стал выравнивать, направлять монолитно шуршащий поток.
— Отъезжай! — крикнул он, когда первая тонна легла на обитый тонкой металлической сеткой пол. Двигатель завелся, грузовик отодвинулся на пару метров, еще выше задрался кузов.
— Хорош! — закричал Саша. Он любил это время, любил работать допоздна, считать каждое зернышко, каждую картофелину, каждый мешок, каждую тонну. Это было невероятно приятно — видеть результаты своего труда, чувствовать, как отлилась в зерно каждая капля пота, как впиталась в светлый клубень усталость, как десятки литров топлива, центнеры удобрений, тонны навоза, тысячи часов непосильного труда превратились в самое настоящее золото. Это была жизнь — во всей ее красе и тяжести, упорная, желанная, великолепная в своей законченности. И смыслом этой жизни становились слова Шпакова, который каждый год подводил итог такими словами, оглядывая товарищей голубыми, веселыми, шальными от труда глазами:
— Куда лишку девать будем?
Андрей выпрыгнул из кабины, пошел к двигателям, чтобы запустить поток воздуха под настил, под зерно, взбить пыльные фонтанчики. Александр ждал рева вентиляторов, но ничего не происходило. Тогда он выбрался из зерна, отложил лопату и столкнулся с Серегой нос к носу.
— Электричества нет. Пойду генератор заведу, — произнес Павин будничным голосом и направился к мастерским.
Саша посмотрел ему вслед. Все-таки хороший парень — Андрюха Павин. Маленький, щуплый, но вовсе не худой. Одежда на нем всегда чуть болталась, и, не смотря на маленький рост, Андрей был плохо сложен. Зато он был, как это говорят — «крепко скроен». Сильная квадратная спина, толстая поясница, намек на живот, кривые ноги, маленькие, короткие руки с тонкими ладонями. И не смотря на все это, Серега запросто вскидывал на плечо пятидесятикилограммовый мешок, да и на сенокосе не отставал от остальных — копны брал не хуже вдвое больше весящего Шпакова. Еще у Андрея имелась удивительная и очень полезная способность. Стоило ему выпить водки — буквально стопку или две, — как его тянуло спать. Глаза становились осоловевшими, на лице появлялась глупая ухмылка; после третьей Павин переставал связно говорить, выговаривал только гласные. После четвертой Андрюха неукротимо валился на стол, на траву или под лавку, спал и просыпался свежим, как огурчик. Поэтому никогда не впадал в запой, не стыдился вчерашнего, не болел головой с похмелья.
