Черный день. Книги 1-8 (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt, .fb2) 📗
В голове у Машеньки стоял малиновый звон, перед глазами расплывались разноцветные пятна и разводы, похожие на картины Кандинского, альбом с репродукциями которого долго пылился у них дома в Прокопьевске. Мир еще существовал. Это она поняла по эху. Только теперь оно не хохотало, а кричало на разные голоса — и столько было в этих криках боли и ужаса, что хотелось оглохнуть.
Потом вернулось зрение.
Девушка сразу поняла, что находится не дома. Наверное, из-за запаха, ведь каждое жилое помещение пахнет по-своему. Но тут запах был как раз нежилой — тяжелый и чужой. Пахло землей и затхлостью. Так может пахнуть на складе или в заброшенном доме, давно покинутом обитателями.
Но, как ни странно, к этому запаху примешивался другой, тоже неприятный, но гораздо более привычный — запах множества человеческих тел, пота и крови. Да, крови. Его не спутать ни с чем. Так может пахнуть только казенное помещение вроде больницы, вытрезвителя или «обезьянника».
«Нет, не может быть, — сразу отмела это предположение Машенька. — Для больницы здесь слишком темно. А остальные варианты просто нелепы».
В растерянности она шарахалась впотьмах в поисках ответа. И тут догадка как вспышка озарила ее разум. Подземный переход, железная дверь со штурвалом, лестница, уходящая вниз, длинный коридор, бункер…
Вспышка слева. Вспышка справа. Воздушная тревога. ГО — это гражданская оборона, а ЧС — чрезвычайная ситуация. Предмет — ОБЖ, второй год обучения. «Зачтено». «Способы оповещения населения о ядерной опасности». Сигнал подается всеми средствами…
Все стало на свои места. Или, наоборот, перевернулось с ног на голову. Сквозь туман она слышала голоса, вопли, шум. Постепенно к ней возвращалась способность воспринимать действительность. Но эта действительность нравилась Маше все меньше.
Это второе пробуждение за день было куда менее приятным — голова гудела, будто там поселился рой рассерженных пчел. Ей не хотелось шевелиться, не хотелось открывать рта, от одной мысли о еде тошнило. Только одно она знала точно — жить ей хотелось не меньше, чем утром этой сумасшедшей субботы. Мир постепенно приобретал четкость, глаза привыкали к полумраку.
Потом она заметила рядом с собой Ивана и тут же задала давно созревший вопрос:
— Что со мной? Сильно я?..
— Бровь рассекла. Скобку тебе наложили. — Парень покосился на немолодого доктора в белом халате, который чтото говорил старушке с соседней лавки, — Кровищи было...
— Вот блин, — вырвалось у Машеньки.
Словно не веря его словам, она потрогала голову и обнаружила на ней плотную повязку. Да, это определенно не сон, хоть и похоже.
— И долго я была в отключке?
— Да минут двадцать.
— И чего тут без меня произошло? — спросила она слабым голосом, приподнимаясь на лавке.
— Много всего… расскажу потом.
— А говорили, когда нас выпустят? — не отступалась Маша.
— Ты это… лежи, отдыхай. — На лице парня отразилось смятение. — Сказал, попозже тебе все расскажу.
— Говори сейчас, — настаивала девушка.
— Потрепи. Доктор сказал, тебе надо в покое побыть.
— Да я сама доктор, блин, — вскинулась она. — И знаю, что мне сейчас нужно. Мне нужно знать, что за дерьмо здесь произошло.
— Дерьмо, это ты верно сказала. Ну, как хочешь.
Иван сдался и рассказал все, что к этому моменту знал сам. Знал он не так уж много, но для нее оказалось достаточно.
Это была война. Атомная. По городу нанесен ядерный удар. Или несколько. Другие обстоятельства пока оставались неизвестны.
К слову, ненамного больше было известно и его новому командиру, хоть тот и был одним из тех, кому по долгу службы полагалось быть готовым не только к ЧС — Чемуто Страшному, но и к ГО — всеобщему gameover’у. Ведь мало кто всерьез думал, что эти приготовления понадобятся. Ни один нормальный человек, родившийся после первой «холодной войны» и благополучно прогуливавший лекции по современной истории, не мог представить, что «вторая холодная» в один прекрасный день станет настолько горячей.
Она знала, что это означает. Конец всему. И бесполезно себя успокаивать. От нервного срыва Машеньку спасла ее приземленность и отсутствие рефлексии. Она не умела переживать одну и ту же эмоцию дважды. Ее жизнь всегда была так насыщена ими, что долго мусолить каждую не получалось. Еще у нее было не очень богатое воображение. Тысячу долларов и тысячу трупов Маша могла представить себе, а миллиард — уже никак.
Она не стала себя жалеть и хоронить заживо. Второе уже сделали за нее, а на первое у нее в ближайшие дни не будет времени. Вместо этого девушка твердо решила жить дальше во что бы то ни стало.
Может, настоящая боль придет к ней позднее, когда наступит осознание случившегося. А может, и не придет. В этот первый день, ставший для ее прежней жизни последним, она не проронила ни слезинки. Она вообще редко плакала. Внешне Маша осталась прежней. Может, в душе, в какомто ее потаенном уголке, чтото и заледенело, но об этом она вряд ли кому-нибудь расскажет.
А наверху бушевала огненная смерть. Город горел. Огонь поглощал все новые и новые кварталы, добираясь до тех, которым удалось выдержать ударную волну. Его аппетит не иссякал. Ему было безразлично — спальные районы, университеты и НИИ с мировым именем, сараи, школы и детсады. Он был всеяден. Там, где к городу примыкали лесные массивы, пламя охватывало их и быстро распространялось по кронам деревьев, подгоняемое усиливающимся ветром.
И запылает тайга, и все пространство от Уральских гор до Тихого океана превратится в гигантский костер, подожженный с нескольких сторон и подпитываемый новыми взрывами. Патриота мог бы утешить тот факт, что то же самое творилось на Североамериканском континенте. Сильные дожди могли бы остановить катаклизм и спасти то, что осталось от биосферы и от цивилизации. Но небо не проронило ни слезинки.
Огонь разгорался, и в нем горело все то, что природа и человек создавали на протяжении своей истории. Все превращалось в дым и пепел и поднималось к низкому серому небу. А небо становилось темнее и темнее, словно вбирало в себя всю последнюю боль невинных, сгоревших в адском пламени за чужие грехи, и все зло тех, кто даже в этот последний час проклинал и ненавидел. Налетевший северо-западный ветер гнал тяжелые тучи в сторону бывшего Академгородка, туда, где глубоко под землей укрылась от бури тысячелетия жалкая горстка живых существ — несколько тысяч на весь миллионный город.
Их жизнь уже никогда не будет прежней. Судилище свершилось. И хорошие, и плохие, и виновные, и не виноватые ни в чем, кроме того, что родились не вовремя, — все понесли одинаковое наказание. Никогда им не узнать, кто выступил в роли судьи, а кто — палача. Пламя поглотило все следы.
Потом все стихло. Пепелище медленно остывало. Налетавшие порывы, завывая, кружили вихри невесомого праха в пустых комнатах и коридорах.
Не всех поглотил огонь. Кое-кто остался. Среди мертвых развалин серыми тенями то тут, то там крались немногие уцелевшие, будто стыдясь того, что выжили, когда других развеяло по ветру. Они были живы, но от смерти их отделяла невидимая нить, которая в любое мгновение могла оборваться. Кроме огненной вспышки и ударной волны у ядерного взрыва существовала еще третья ипостась, самая коварная.
Смерть следовала за ними по пятам: невидимая, но такая же реальная, как опустошающее пламя. Ее невозможно было почувствовать до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Убивала она медленнее, чем огонь, но гораздо мучительнее.
Глава 5. Идущий
«Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела».
Строчки из «Откровения» отражали действительность точнее любой военной сводки.
Это началось двадцать третьего августа, приблизительно в десять часов по московскому времени. Для большинства — с низкого басовитого гула за окном и дребезжания стекол, реже с тревожного рева сирен ГО и короткого сообщения по радио, похожего на первоапрельский розыгрыш. Вспышку наблюдал мало кто из уцелевших. Еще меньшее число людей могло похвастать тем, что испытали на себе действие ударной волны и остались живы.
