Золотая лихорадка (СИ) - Иторр Кайл (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Дверь слева, ближе к противоположной (узкой) стене мазанки, а я соответственно в самом углу. Кстати, оказывается, не в одиночестве. Вон слева еще два неподвижных тела, подробностей в полумраке рассмотреть не могу. Живые? А кто ж их знает, энцефалограмму не проверял.
Серый прямоугольник входа на миг темнеет, закрытый парой силуэтов, а затем внутри становится заметно светлее: у одного из вошедших в барак при себе "фонарь" – стеклянная бутыль в веревочной оплетке, а в бутылке, аки в плафоне, горит кривая самодельная свеча.
Прикрываю глаза, наблюдая из-под век. Изобразить "пришел в себя" всегда успею, пока посмотрим, что тут за компания.
Явные латиносы, а то и вовсе чистокровные индейцы. Первый, с бутылочным светильником, тот самый "Чингачгук" – морщинистый, седой, волосы перехвачены пестрой лентой, одет в кожаные штаны и драную джинсовую тенниску; второй пониже, но заметно моложе, в камуфляжных штанах "рваной" тропической расцветки и серо-буром пончо, на плече ружжо, причем не висит, а лежит прикладом назад, придерживаемое рукой за ствол. Странный способ ношения.
Седой индеец подходит к одному из лежащих рядом со мной, привстает на цыпочки и цепляет бутыль-светильник за одну из веток на потолке. Спутник его останавливается примерно посреди барака и одним коротким движением стряхивает оружие себе в руки, отчего у меня челюсть отвисает. Карабин "бертье" образца седьмого дробь пятнадцатого года! Ошибиться невозможно, выступающий магазин под пятизарядную пачку в свете бутылки виден четко. Откуда такой раритет – а главное, откуда к этому раритету боеприпасы, лебелевскую "восьмерку" за ленточкой с вооружения сняли лет восемьдесят как?! Все страньше и страньше...
Седой тем временем опускается на корточки, протирает смоченной из фляги тряпицей лицо лежащего, затем ту же флягу прикладывает к его губам. То ли щупает, то ли простукивает грудь. Проверяет перебинтованную ногу и поливает из волшебной фляги, не удосуживаясь нять бинты; губы шевелятся – может, что-то шепчет, я по-прежнему не слышу ни хрена.
Затем индейский знахарь переходит к лежачему пациенту номер два и повторяет примерно ту же операцию. У этого ноги не трогает, но явно считает пульс на шее, сверяясь с собственными наручными часами. Кивает, легко поднимается, перевешивает бутыль-светильник на другую ветку, прямо надо мной, и протирает физиономию уже мне. Дает и попить – а я что, я не отказываюсь. Не вода, травяной настой вроде слабенького зеленого чая, с непонятным привкусом. Пол-глотка, только язык смочить, но больше и не хочется. Заодно всматриваюсь в электронный циферблат его часов, благо у индейца модель более навороченная, чем была у меня, с автоподсветкой. Время – шестой час утра, а день... а день первый. Ну ни хрена ж себе, то есть я валяюсь безгласной тушкой уже пятые сутки?
Вдруг, щелчком переключателя, возвращается слух: шелест ткани, дыхание.
Пальцы у меня на шее – индеец-знахарь проверяет пульс, потом встает и отходит на пару шагов.
Резкая команда на непонятном наречии, второй индеец вскидывает "бертье" к плечу и целится в меня.
Нет, не боюсь. Хотели бы убить – убили бы еще раньше, а тут вон даже лечат, ну или пытаются, в местной фитотерапии я не спец.
– No comprendo [36], – отвечаю я.
Седой что-то говорит – вот тут я уже разбираю, что по-испански, ну или на одном из латиноамериканских диалектов такового, только от этого мне не сильно легче.
– Yo no hablo espanol [37], – не вставая, развожу руками. – English? Русский?
Седой качает головой, и тут индеец с карабином неожиданно выдает:
– Шпрех'н дейч [38]?
Однако.
– Ja, ich kenne Deutsch, – привстаю на локте, энергично киваю головой, отчего та отзывается вспышкой боли. Ладно, пока терпимо. – Wo bin ich? [39]
– Асьенда [40] Рош-Нуар, – отвечает, и на том же примитивном немецком: – Ноги встать?
Обеими руками на земле, привстаю на колено, потихоньку выпрямляюсь, чудом не задев головой бутыль-светильник. Тут таки меньше двух метров, от моей макушки до плетеного потолка чуть больше ладони, индеец с базовыми познаниями в германском наречии достает мне едва до плеча, а лишенный даже таковых седой знахарь – примерно до носа.
– Вперед, дурить нет, стрелять, – предлагает индеец, указывая стволом карабина в сторону выхода.
– Никаких глупостей, – соглашаюсь, бросаю взгляд через плечо на тех, кто остался лежать в бараке. Плосколицый товарищ в джинсовом комбезе – вроде был такой в конвое, если склероз не изменяет, в бежевом "козлике" ехал, из "наших" среднеазиатских человек, звали его, кажись, Рашидом; а рядом с ним не кто иной как Крук, левая нога в лубках. – Как они?
– Живой. Пока, – недвусмысленно отвечает индеец, и дульный срез "бертье" снова дергается. Лады, не будем раздражать человека.
Шаркаю к выходу, у самой двери спотыкаюсь и хватаюсь за косяк. Массаракш, далеко мне так не уковылять... трость бы хоть какую дали, что ли. Ноги как ватные.
Шатаясь, вылезаю наружу. Все так же придерживаясь за стенку барака, оглядываюсь, изучаю окружение. Свежо; светлеющее рассветное небо над головой, солнце уже встало где-то на востоке, но лучи его сюда пока не попадают, перекрытые солидным черным монолитом. Вокруг вижу несколько таких же плетено-глинобитных сараев-ангаров, функциональное назначение сих мазанок-переросток остается скрытым. Чуть поодаль более солидного вида длинный одноэтажный каменный дом, а на крыше у него укреплен знакомый по Европам большой бак водонагревателя. Ну, по крайней мере в сухой сезон горячая вода тут в наличии, какой-никакой, а все признак цивилизации... Трехъярусная деревянная вышка – наблюдательный пост; к ней же прикручена раздвоенная антенна. Навес, под ним коновязь; у перекладины философски переминаются с ноги на ногу три мохнатых лошаденки и несколько ослов, а может, мулов, в скотине не разбираюсь. Под тем же навесом отдыхает пародия на орденский "ди-пи-ви" – облезлый багги, где вместо штатной безоткатки воткнут непонятный пулемет, издалека не могу опознать систему...
Тычок под ребра. Стволом карабина. Хорошо еще, штык этому индейцу не выдали – или к "бертье" он вообще не полагался? вот не помню; к "лебелю" точно был, игольчатый, подлиннее мосинского... ладно, массаракш, вот более насущных вопросов нет, кроме как вспоминать штатное французское вооружение времен империалистической.
Так вот, сопровождаемый убедительным индейцем-конвоиром с антикварным карабином, и добираюсь до большого каменного дома. Индеец-знахарь обгоняет нас и скрывается за дверью, а конвоир еще раз толкает меня карабином в бок:
– Туда, – указывает на расположенный неподалеку колодец.
С одной стороны, разумно, последний раз я принимал нормальный душ, когда конвой Демченко встал на ночевку на заправке в Конфедерации, где-то неделю назад, сейчас мне сия гигиеническая процедура совсем не помешает. С другой стороны, в моем контуженном состоянии да ледяной колодезной водой – шпарило бы солнце, еще куда ни шло, но пока вся эта асьенда с шоколадным французским именем "Рош-Нуар" прячется в тени черного монолита...
Не знаю как там окситанский Каркассон, где стоит неведомая мне шоколадная фабрика, но откуда название "черная скала" здесь, невооруженным глазом видно. Имеем интересный вопрос: это что за индейцы-латиносы такие обитают на северных склонах Сьерра-Гранде, у которых как минимум вторым языком является французский, английского они не знают вовсе, зато попался условный знаток немецкого?
Под эти размышления останавливаюсь у колодезной дыры – опалубки и сруба нет, просто пробитое в скале неровное отверстие и перекладина с воротом, падай сколько пожелаешь. Ворот обычный, почти как у нас в селах; берусь за рукоятку и, сам себе удивляясь – осталась еще кое-какая силушка, – вытягиваю кожаное ведро. Веревка короткая, метра четыре от силы; ведро самодельное, сшито из остатков шкуры неведомого зверя, протекает, но – вода. Ледяная, само собой. С усилием приподнимаю над головой и опрокидываю на себя. Ухххх!
