Плач по тем, кто остался жить - Юрьев Сергей Станиславович (онлайн книга без TXT, FB2) 📗
Китайцы свою водку потребляли в подогретом виде и из крохотных чашечек, емкостью где-то в десятую долю стакана. Разумеется, русская душа делала все по-другому, а когда китайское начальство бывало в полку в гостях, его тоже угощали от всей широты души. Обычно гости в этот день уехать не могли, да и утречком тоже не сразу. Было еще одно развлечение – предложить им похмелиться и показать, как это делается. Китайцы для такого не годились – у них на лицах читалось явное отвращение, смешанное со страхом.
Они, конечно, обычно столько сами не пили, но еще могли допустить, что можно показать невиданную отвагу в поглощении байцзю. Но не два дня подряд! Наверное, командир эскадрона Горячев, на их глазах выпивающий стакан водки, казался им потомком демонов огня…
Сон тек и тек и завершился звонком будильника. Пора было идти на службу. Александра уже приготовила завтрак и укрыла его, чтобы не остыл, а сама решила досыпать. Аиде оставалась еще неделя каникул, так что девочке можно было посмотреть утренний сон.
Николай Семенович считал новейшие изобретения вроде утренней зарядки блажью и причудой для эмансипированных баб. Зачем оно другим? Начнешь готовить снаряжение и коня к походу, так и не надо будет руками махать и ногами тоже. Та же баба, пока мужу и детям на стол все приготовит – зачем ей физкультура? Это безмужние активистки из женотдела могут долго приходить в тонус, как выражался лекпом Азольский. Работящая баба берет тяпку и на огород идет, если мало завтрака для семьи, чтобы стряхнуть остатки сна.
Но в нынешнее время больно много этих свиристелок слушают. И даже для бойцов такое непотребство внедрили!
Пока Николай Семенович в душе рождал сей внутренний монолог, он успел умыться и заняться завтраком. Сегодня не день для бритья, так что все сборы пойдут быстрее. Поел, надел форму, натянул сапоги и, стараясь не сильно греметь подковками на каблуках, вышел из дому.
А уже в палисаднике прицепил шпоры. Тоже трофей из Восточного Туркестана. Еще царские, савеловские! Не звон, а прямо музыка! Хоть и был Николай Семенович из казаков, а они, в отличие от армейской кавалерии, шпорами не пользовались, потому всю жизнь обходился без них, но вот такие шпоры отчего-то запали ему в душу. Поскольку учили его верховой езде без их помощи, оттого он и носил шпоры только тогда, когда не требовалось ездить верхом. А когда садился на коня, то уже без них.
И тут из-за угла показалась черная кошка, явно намеревающаяся пересечь дорогу бравому капитану. Ан нет, не на того напала! Отпустить этой скотине пинок было несподручно, поэтому он сработал на опережение, перескочив две линии оградки другого палисадника и опередив тем наглую тварь. Черная скотина и потоптанные цветы остались позади, и там уже явно кто-то негодовал, потому Николай Семенович ускорил шаг и быстро покинул поле брани. И действительно брани – слова «вислюк» и «харцызяка» он точно разобрал. И это было не в адрес Троцкого и кошки. Но – с глаз долой, из сердца вон.
До казарм оставалось еще четыре квартала, на душе было легко и свободно, аж даже снова вспомнилось лихое время загранкомандировки. Жаль, нельзя рассказать, хоть и малость прихвастнув, где он там был и что делал. Давал кучу подписок, а когда малость сболтнул лишнего в подпитии, так пожаловались в партбюро, что разное рассказывает, про какое не принято говорить. Он отругался, что, дескать, был на бровях и ничего не помнит, а потому если что и сделал, то не специально. Сам же втихую сказал секретарю партбюро, что на войне много чего делается негероического, особенно, когда восстания подавляют. Секретарь тоже негромко ответил: «Вот тут ты прав, Коля. Мне самому в плен попались ребята из нашего полка, что бандитствовать стали, и зачем их было в трибунал тащить, чтобы потом им после каждого революционного праздника отсидку на треть сбавляли?»
До разбирательства персонального дела не дошло.
А воспоминания о Восточном Туркестане сегодня аж плыли потоком. Сейчас пришел на память один паренек, что в тамошнем трактире (азиатское название что-то в голове не всплывало) наигрывал на двухструнном дутаре и что-то пел. Николай Семенович азиатские песни и музыку с трудом переносил, только политеса ради, но с этим парнем было как-то по-другому.
Потому он оторвал толмача от курения кальяна (тоже еще развлечение) и попросил перевести. Тот уже хорошо курнул, поэтому не сразу собрался и начал переводить. Знал толмач ихний диалект не очень, но кое-как смог, а потом Николай Семенович попробовал сделать что-то вроде песни. Вышло:
Разумеется, все у Николая Семеновича самого не получилось, пришлось привлекать другого «алтайца» с образованием получше. Вот так и вышло, и не совсем плохо. Вообще уйгур пел не «в поле», а «в степи», но поручик-«алтаец» сказал, что «в поле» будет лучше для русского человека. И пояснил, что русские больше лесные люди, то есть живут в лесу или на краю леса, оттого открытое пространство для них ограничено – либо поляна в лесу, либо поле от леса до леса. А азиатцы привыкли к степи или пустыне, которая суть та же степь, но совсем пересохшая.
Тогда Николай Семенович ощутил сначала желание поспорить, поскольку он почитал себя тоже русским, но, как уроженец станицы Боковской Войска Донского, к степи привык сызмальства. Но потом вспомнил, что на Дону многие считали казаков не русскими, а отдельным народом, даже не сословием, а прямо народом. По молодости он это слушал и не встревал поперек, но потом, пообщавшись с умными людьми и книжки почитав, подумал, что все же это не ко всем казакам относится.
Рассуждал он так, что когда-то казаки без царской власти жили. Только изредка на царскую службу шли или даже разбойничали на русской земле, но потом настало время, когда казаки царской власти покорились и стали жить в стране и царевыми верными слугами быть. До того они могли быть и не все русскими – жили они в степи, с азиатцами знались, когда воевали, когда суседились и на азиатских девках женились, так что частью казаки могли быть и нерусского вида и корня. Но большую часть казаков по рожам сильно от тех же москвичей не отличишь, говорят тоже по-русски, и рязанцы с тамбовцами их понимают.
В то же время татары казанские под русской рукой уже триста пятьдесят лет, а попрежнему магометане, и язык у них свой, хотя по-русски говорить тоже могут, но меж собой по-татарски говорят. Те же малороссы за тот же срок и видом, и хозяйством на русских меньше схожи, чем казаки на русских, и, значит, казаки в основном русского происхождения. Конечно, в каком-то одностаничнике и другая кровь намешана, а калмыки еще дальше, но никто калмыка ни с казаком, ни с русским не перепутает. А вот с торгоутом из Восточного Туркестана – уже можно.
Так что пришел Николай Семенович к такому выводу не сразу, путем раздумий, но своих усилий ему стыдно не было.
Надобно сказать, что Николай Семенович порхал, аки птица удод, вдоль тропинки бедствий, и не ведал, что составлен против него комплот с решительными целями, отчего благодать вокруг него только кажущаяся.
Некогда он был искушен, искушению поддался, и с тех пор копился грозный счет, который придется оплатить.
Спустя сорок три года выйдет роман, где прозвучат слова: «И псы ворчали на силу вражью, а он, бес, в сенцах, искушая преосвященного чистоту, смердел мерзко…»
Это уже не про сегодняшнего Николая Семеновича, это про молодого Кольку, которому тогда было двадцать три неполных года. Куга зеленая, как говорили тогда казаки, хлебнувшие Второй Отечественной войны. А он тогда нахлебался только сожаления, что войны на него уже не будет. И даже в этом ошибся, не поняв, что потихоньку заваривается вокруг.
