Выбор оружия - Левицкий Андрей Юрьевич (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Когда вернулся, Пригоршня сидел под дверью, расставив согнутые в колене ноги. Куртку он успел снять, от рубахи оторвал левый рукав и теперь качался взад-вперед со страдальческим выражением на лице. У меня самого жгло в спине и ныли мышцы, но все же я первым делом перевязал мученика, залив рану перекисью водорода. Пуля не вошла в мясо, лишь прошила материю и взбороздила кожу, поэтому мне и показалось, что плечо взорвалось.
Во время медицинской процедуры он морщился, кряхтел и ойкал, как ребенок.
– Что, сильно болит? – спросил я, снимая с себя куртку. Оказалось, что сзади она теперь напоминает прожженное решето.
– Сильно! Не было в той аптечке ничего такого?
Я достал один шприц, посмотрел название и сказал:
– Ого! Это ж промедол.
– Что? – простонал он.
– Опиат такой синтетический. Сильная вещь.
– Давай!
– И вредная, да. Кроме прочего, может рвота быть, голова кружиться, да и целиться трудно будет, а еще…
– Он боль снимет?
– …При беременности его нельзя применять. Ты не беременный, Пригоршня?
– Химик! – взмолился он.
– Ну ладно, ладно.
Я свернул колпачок, вонзил иголку в предплечье и ввел лекарство.
Потом снял с себя изорванную рубашку, повернувшись к напарнику спиной, спросил:
– Что там у меня?
– Э… – протянул он после паузы. – В цяточках все в таких…
– В чем? Ну ты как ляпнешь иногда что-нибудь свое, хохловское, так без пол-литры не разберешь! Что за украинизмы, Никита?
– Никакие не украинизмы, а точечки у тебя там такие черные, пятнышки и красное вокруг них… Ну, ожоги, короче, но мелкие совсем, хотя их много, и еще синяки. И ссадины. И царапины. И шрамы, но это старое…
– Окалиной меня обожгло, которая с того сундука полетела, – пояснил я, раздумывая, не вколоть ли промедол и себе, но потом решил не делать этого. Ну его, слишком сильный, в голове совсем весело станет, лучше таблетку какую-нибудь. Я полез в карман, а Пригоршня спросил, разглядывая меня затуманенными болью глазами:
– Химик, что у тебя с этим… с торсом?
– А что с ним? – спросил я, присаживаясь рядом на корточки.
– Ну, я раньше тебя без рубахи ни разу не… Ты навроде того Фредди Крюгера, был такой старый фильм. Только какая у него рожа, такое у тебя все тело.
Я склонил голову, разглядывая свои шрамы. Один, самый длинный, извилисто тянулся от правого плеча, пересекал грудь и доходил почти до пупка, разделяя надвое татуировку в области диафрагмы.
– Откуда они все? – продолжал удивляться Пригоршня.
– Выращиваю, – пояснил я, вертя в руках упаковки таблеток, и ткнул пальцем в длинный шрам. – Это мой старшенький. Любимый…
– Не, у меня тоже есть, но…
– Да ты ж, считай, новичок в Зоне. А я – чуть ли не ветеран уже, тертый. Вот меня и того… – я провел ладонью по груди. – Потерло.
Среди таблеток нашелся пенталгин, и я бросил в рот две штуки. Воды не осталось, пришлось проглотить так. Положив куртку, сел на нее, после чего мы с напарником уставились на карусель. Ее спираль-ядро с тихим гудением раскручивалось примерно в метре над полом, а выше, до самого потолка, воздух вибрировал, сквозь наполняющую пространство муть почти ничего невозможно было разглядеть.
– А я ПДА разбил, – вдруг объявил напарник и стал расстегивать ремешок. – Даже и не помню когда. Экран совсем треснул, не работает.
– Так выбрось.
– Уже, – он бросил девайс под перегородкой и добавил: – Слушай, мне кажется, или эта хрень необычная какая-то?
– Не кажется. Я поначалу и не понял даже, что это карусель. Да и сейчас не очень-то уверен. Структура вроде как у нее. Обычно карусель и не разглядишь, но мы как-то изучали одну, шашку дымовую рядом подожгли, и когда она дым стала вращать, засасывать, рассмотрели как следует. Так что вроде она. Хотя…
– А разве нормально, что там огоньки эти?
– В том-то и дело, что ненормально. Это мясорубки искрят и озоном пышут, а карусели – нет.
– Так что же оно тогда такое?
Я помолчал.
– По-моему, все же карусель. Но необычной… ну, модификации. Разновидности. Или, может, она срослась с мясорубкой.
– Да разве такое бывает?
– Выходит, что да. Или нет? Не знаю я, Пригоршня!
– Но ведь кровь камня вокруг каруселей обычно вырастает?
– Где ты кровь камня увидел? – удивился я.
– Да вон, – он махнул рукой. – И не только, там еще что-то…
Должно быть, после всех приключений у меня с головой не совсем в порядке было, раз я первым их не заметил, уступив беспокойному тугодуму Никите. Но теперь я поднялся, по-прежнему прижимаясь к стене, вперил взгляд туда, куда он показал.
И присвистнул.
На стене слева метрах в трех-четырех от перегородки росли грозди артефактов под названием «кровь камня»: довольно безобразненькая красноватая штуковина, которая, насколько я понимал, состояла из всяких природных ингредиентов вроде остатков растений, земли, иногда – костей и мяса. Все это сжималось, слипалось в общую массу, полимеризировалось – это когда низкомолекулярные вещества срастаются в макромолекулы полимера… Откуда же оно здесь взялось? Я присел на корточки, потом лег, прижавшись щекой к полу. В клубящейся вокруг аномалии полутьме лежал скелет с жалкими остатками мяса и сухожилий на костях. Вот откуда карусель ингредиенты взяла… А вместо земли что-то другое использовала, к примеру верхний слой железа со стены… «Использовала». Я в который раз поймал себя на том, что думаю об аномалии как о живом существе, обладающем пусть примитивными и отличными от человеческих, но все же оформленными устремлениями и волей. Когда приходилось непосредственно работать с артефактами, я тоже воспринимал их как организмы, да и вся Зона зачастую представала перед мысленным взором в виде огромного разума, чье прозрачное аморфное тело расползлось по ограниченному району на поверхности планеты, слилось с ландшафтом и само стало ландшафтом, всеми его холмами, горами, руслами рек, лугами, долинами, брошенными базами, разграбленными поселками и всем прочим, из чего состояла Зона…
– И не достать их никак, а, Химик, вот беда? – спросил знающий мою страсть Пригоршня чуть ли не издевательски.
Постаравшись сделать равнодушное лицо, я ответил:
– Да он дешевый. Курильщик за одну «кровь» не больше червонца дает. Хотя тебе артефакт не помешал бы сейчас, конечно…
– Почему?
– Он, понимаешь, раны заживляет хорошо. Облучает их чем-то, и они очень быстро срастаются, кровь останавливается… Твоя б дыра на плече уже к вечеру стала бы затягиваться, если к ней бинтом кровь камня прижать. Но не достать их никак, а, Пригоршня? Вот беда…
Я подмигнул ему (страдальческое выражение уже покинуло небритое лицо напарника, оно разгладилось, а в глазах даже появился блеск), пробрался вдоль перегородки и стал разглядывать другую стену.
– Ну что? – спросил он вскоре.
Я ответил:
– Шутки шутками, а там на стене целая гроздь мясных ломтей висит. Они, правда, тоже дешевые, но вон выше… Эх!
– Что – эх?
– Там почти под потолком душа прилипла.
Он помолчал, вспоминая, должно быть, мои рассказы. Потом воскликнул:
– А! Мы ж ее видели один раз, Хемуль показывал, да? Такое… красно-желтое такое, вроде кровь с желтком яичным смешали? Оно, да? Ты тогда говорил, от него бодряк накатывает, правильно?
– Если б тебе душу на пояс, Никита, ты бы тут скакал, как кенгуру, до потолка, а темных голыми руками бы всех растерзал и стволы их узлами позавязывал. Правда, потом сутки пластом лежал бы и биологически постарел года на два-три, но это потом, часов через семь-восемь.
– Это круто! – откликнулся он, и что-то в голосе напарника заставило меня поглядеть на него. Он как раз повернулся ко мне, так что я увидел искрящиеся, будто пьяные глаза – ага, поплыл Никита. Нет, его не тошнило и голова не кружилась, на него промедол иначе подействовал. Главное, чтоб он теперь голову не потерял и не полез бы на эту карусель кататься…
– Ты как себя чувствуешь? – на всякий случай спросил я, возвращаясь к двери.
