Завещание ночи - Бенедиктов Кирилл Станиславович (читать книги онлайн без регистрации txt) 📗
Лопухин довольно умело откупорил бутылку и разлил по бокалам вино. Это был «Букет Молдавии», редкостный и почти исчезнувший в наше время напиток.
— Дима, — спросила Наташа, — можно, я заберусь на тахту?
Прежде чем он успел пробормотать: «Конечно, конечно, разумеется», Наташа была уже там, свернулась клубочком и почти пропала в густой тени. Я протянул ей вино. Из тени появилась золотистая рука, взяла бокал и спряталась снова.
Лопухин провозгласил:
— За встречу!
Мы выпили. Вино было действительно отменное.
— Дима, вы обещали спеть, — напомнила из темноты Наташа. — У вас еще не пропало настроение?
— Ничуть, — ответил Лопухин, резво вскакивая со стула. Кажется, он снова стал прежним восторженным лопушком. — Боюсь, правда, мой репертуар покажется вам малоинтересным. Это ведь, в основном, полевые археологические песни, они сочиняются и поются зачастую прямо на раскопах, и тематика у них, как правило, историческая…
— Очень интересно, — заявила Наташа. — Никогда в жизни такого не слышала.
— Тогда слушайте, — улыбнулся Лопухин, взял гитару и начал перебирать струны, глядя на пламя свечи:
Это действительно была старая песня евпаторийской экспедиции, когда-то давным-давно я слышал ее, но потом, разумеется, забыл, и теперь неожиданно вспомнилась мне наша археологическая практика после первого курса, выгоревшие на солнце рыжие развалины Херсонеса, костры на берегу невидимого ночного моря, переборы гитары и прочая романтическая дребедень, казавшаяся тогда единственно прекрасной и стоящей штукой в мире.
Выпью критского вина, эх, вина, — заливался меж тем Лопухин, — Не смешав с водою, э-эй,
Загуляю до утра, до утра
С гетерой молодою…
Я представил себе загулявшего с гетерой ДД и улыбнулся в темноте. Затея с вечером, как ни странно, начинала мне нравится.
Когда Лопухин закончил петь, я налил каждому по второй рюмке вина. Разумеется, это была никакая не доза для меня, и все же я почувствовал, что начинаю испытывать непонятную тоску по времени, когда жизнь моя была иной, чем теперь, и поймал себя на том, что чуть ли не завидую ДД. Это была очевидная слабость, и я хлопнул еще рюмочку. Как раз к этому времени Лопухин добрался до некогда любимой мной песни про орла шестого легиона. Когда выяснилось, что орел шестого легиона все так же рвется к небесам, бутылка опустела окончательно.
В эту минуту громко хлопнула входная дверь, по полу ощутимо потянуло сквозняком и в коридоре зацокали о паркет твердые когти. В комнату ворвалась огромная, белая с рыжим собака и лая кинулась к Лопухину.
Поскольку никто не предупредил меня о размерах лучшего друга семейства Лопухиных, а память о чудовище из Малаховки была еще свежа, то я среагировал на появление собаки довольно своеобразно. Проще говоря, я необыкновенно быстро и ловко вспрыгнул на письменный стол, ухитрившись при этом не сбить ни одной свечи и не опрокинуть ни одного бокала.
— Ты что, Ким? — удивился ДД. — Это же Дарий, он добрый…
Добрый Дарий оскалил клыки и заворчал, напоминая, что собаки не любят, когда их боятся. Впрочем, теперь я его уже не боялся. Я осторожно слез со стола и потрепал Дария по холке.
— Хороший пес, — сказал я. — Только очень резвый.
— Никогда не думала, что ты боишься собак, — странным тоном произнесла в темноте Наташа. — Что это за порода, Дима?
— Московская сторожевая, — ДД повалил Дария на пол и стал почесывать его мягкий живот. — Он молодой совсем, ему чуть больше года… Дарька, Дарька, что же ты гостей так пугаешь…
— Дмитрий Дмитриевич, — сказал я деревянным голосом, — а у вас не найдется, случаем, чего-нибудь еще выпить?
ДД растерянно повертел в руках пустую бутылку.
— Да, — произнес он после короткого раздумья. — Да, кажется… Сейчас посмотрю…
Он встал и вышел. Собака направилась за ним.
Я обернулся к Наташе.
— Послушай, Натуль, я совсем не боюсь собак… Просто вышло так, что на днях меня сильно покусал один пес… ну, те царапины, которые ты видела… и теперь я… — тут я замялся.
Никогда не надо оправдываться. И уж совсем никогда не надо оправдываться, запинаясь. Потому что стоило мне сделать паузу, как Наташа тут же сказала:
— И теперь ты их боишься. Включая щенков.
Она протянула руку и взяла гитару. Струны тихонько запели в темноте. Лица я ее не видел, но голос ее мне не понравился.
В результате я напился. Вторая бутылка, принесенная ДД, оказалась хорошим ликерным вином, рюмочку которого обычно цедят весь вечер. Я покончил с ней за час, заплатив за это невыносимо-сладким привкусом во рту. Поскольку ДД главным образом пел, а не пил, а Наташа к своей рюмке притронулась раз или два, можно смело сказать, что бутылку я сделал в одиночку.
Я сидел, отодвинувшись вместе со своим стулом в глухую тень, почти в самый дальний угол Димкиного кабинета, и меланхолично перебирал шерсть на загривке разлегшегося у моих ног Дария. Как это ни странно, я не чувствовал к нему неприязни, хотя именно он был виновником моего унижения. Это был большой, хорошо откормленный и действительно добродушный пес, совершенно не виноватый в том, что мне почудился в нем страшный лунный зверь из ночных кошмаров. Я не испытывал неприязни и к Лопухину, столь легко и нагло завладевшему вниманием моей девушки. Зато я испытывал сильнейшую неприязнь к самому себе.
Я слушал, как красиво поет ДД, как спокойно и уверенно звучит его гитара, как тихим, родным и печальным голосом подпевает ему Наташа, и презирал себя. Я смотрел на свои руки, на свои большие, сильные руки, и ненавидел их. Эти руки не умели почти ничего — они не умели перебирать струны гитары и писать умные ученые труды, они умели только сжиматься в кулаки и бить. Только к такой работе они и были приспособлены. Когда-то давным-давно у меня была возможность выбирать, и я сделал выбор.
Пальцы, гладившие загривок Дария, сжались и разжались. Минуту пес лежал неподвижно, а потом я почувствовал, как что-то мокрое и шершавое коснулось моей ладони — Дарий лизнул мне руку.
— Спасибо, дружище, — шепнул я. — Ты один меня понимаешь.
Я потянулся за бутылкой, посмотреть, не осталось ли еще какой малости на донышке, и уронил свечу. Это был плохой признак, следовало слегка прийти в форму.
— Пойду умоюсь, — сообщил я, поднимаясь. ДД повел грифом гитары в сторону, давая мне дорогу.
— Давно пора, — язвительно сказала с тахты Наташа.
Приговаривая «смейтесь, смейтесь», я выбрался в коридор и отправился в ванную. Ее мне удалось найти не сразу, так как сначала я попал в кухню, а затем надолго остановился в раздумье перед неплотно прикрытыми дверьми полупрозрачного стекла, за которыми неразборчиво бубнили что-то незнакомые голоса. Сообразив, что если это и ванна, то она наверняка занята, я побрел дальше и нашел, наконец, искомое в конце длинного темного коридора, загроможденного всяким хламом.
В ванной я закрылся изнутри и в течение десяти минут приводил себя в чувство. Делать это несложно, если есть опыт, а его как раз у меня было навалом. Через десять минут я до боли растер свою пьяную морду жестким полотенцем, взглянул на мир значительно более трезвыми глазами и поразился, как это я так быстро сломался с каких-то жалких двух бутылочек винца.
Причесавшись перед огромным, почерневшим от старости и влаги зеркалом, я тихо, стараясь не задевать громоздившиеся на дороге баррикады, вернулся обратно. Перед стеклянными дверями я почему-то снова остановился и прислушался. На этот раз голоса не бубнили, а говорили довольно отчетливо, и уж по крайней мере один из них не был мне незнаком!
