Третье пришествие. Ангелы ада - Точинов Виктор Павлович (книги бесплатно без регистрации полные .TXT) 📗
Вторая наша беда – Мишкунец.
Он покончил со списком, говорит от себя, от души, от сердца… Особенно его заботят мука и масло, сожранные проклятым грибком (приставку «псевдо-» Мишкунец игнорирует), потому что, кроме персонала, ему, Мишкунцу, надо кормить подопытных, и иным подопытным у нас, сами знаете, палец в рот не клади и руки-ноги сквозь решетку тоже не просовывай, потому что сожрут (он, Мишкунец, извиняется за выражение), но натурально сожрут руку-ногу, откусят, прожуют и проглотят, и это понятно, им калории нужны, нашим подопытным, и много калорий, их травкой да овощами не прокормишь, потому как организм их так уж устроен, ничего не поделаешь; а вот были бы у него, Мишкунца, хотя бы масло и мука в прежнем количестве, он навел бы калорийной болтухи для подопытных, чтобы хотя бы перебиться первое время, но масло и муку сожрал проклятый грибок, и к подопытным теперь не зайти, воют, стонут, и их можно понять, голод не тетка и брюху не прикажешь, им калории нужны, подопытным, и хоть ты тресни, а дай им калорий, и были бы хотя бы масло и мука…
– Мы все поняли, Ставр Гирудович, – говорит Илья Эбенштейн пока еще спокойно (речь Мишкунца при этом не смолкает). – Я понял еще вчера, когда вы приходили ко мне с этим вопросом. Я принял меры.
Бесполезно. Набравшего разбег Мишкунца не остановить. Его нельзя перебить – он не останавливается, услышав чужую реплику, он продолжает говорить и не смолкнет, пока не закончит. Два, или три, или четыре голоса звучат одновременно с ним, ему без разницы, он говорит, пока не скажет, что хотел сказать. Его мысль плутает и кружит, как поляки, ведомые Сусаниным. Он повторяет одно и то же в разных вариантах, разжевывает по десять раз давно понятное…
Он уже в пятый или шестой раз извиняется за слово «жрать» и вновь переходит на муку и масло.
– Будут мука и масло, будут, – говорит Илья, и каждое слово произносит быстро, вклиниваясь в короткие паузы речи Мишкунца. – Я связался с Кронштадтом, они срочно высылают «Любомудр». Груз – масло и мука. Как просили.
Слова «Кронштадт» и «Любомудр» в паузы не помещаются, Эбенштейн произносит каждое в два приема.
Я радуюсь: хорошо, что придет «Любомудр», и дело вовсе не в масле с мукой.
«Любомудр» – крейсерская яхта-швербот, какого-то там класса, не помню я их классы… в общем, один из двух больших шверботов, переделанных в парусно-гребные транспортники (вторым была «Юрмала», вечная память ребятам).
Я люблю парней с «Любомудра», а этим чувством Питер Пэн направо и налево не разбрасывается. Дело вот в чем: хорошо быть героическим сталкером. Тяжело, опасно, порой смертельно опасно – но хорошо. О сталкерах сочиняют книги, их роли примеряют мальчишки в своих играх. О них поют баллады под гитару. Их (некоторых, не всех) девушки просят расписаться на груди…
Но будь ты хоть героем из героев – с пустым желудком долго не погеройствуешь.
Героев надо снабжать всем необходимым для их геройства. Нас, базу на Новой Голландии, снабжают по воде, из Кронштадта (Трасса для этого не годится, там перевозят пассажиров и легкие, но срочные грузы).
Нас снабжают они, парни с «Любомудра», мотаясь челноком через мутный, гнусный, местами заболоченный, местами черт-знает-чем-заполненный водоем – через бывшую Маркизову лужу. Эта та же Зона, только мокрая, и сгинуть там столь же легко, и страшная судьба «Юрмалы» тому свидетельство. По сути, ребята те же сталкеры.
Но о них не напишут книги, не споют баллады, девушки не будут предлагать грудь для автографа… Потому что возить тушенку, овощи, сахар, муку… и, черт возьми, туалетную бумагу (как ни странно, даже героям она нужна) – в чем тут романтика? Героизм в чем? Вот «триггер» отыскать – это да, это круто… Или мир спасти от Черного Властелина, самозародившегося в Зоне.
А я люблю ребят с «Любомудра»…
Пока я слагал панегирик шверботу и его экипажу, Мишкунец отнюдь не заткнулся, его нескончаемая песня продолжается.
– Едут!!! – громогласно вопит Илья. – Едут к нам мука и масло! Вернее, плывут!!!
Это он зря. Мишкунца не перекричать, проверено. Если оппонент начинает прибавлять громкость и заглушать зампотыла, то Мишкунец тоже подкинет децибелов, ему еще громче, он тоже, и еще, и еще, – ставки растут, стены дрожат, беруши не спасают…
Но теперь в его симфонию вплетается новая музыкальная тема (прежние тоже никуда не делись). Мол, отплывшая из Кронштадта мука, равно как и масло, – это совсем не то, что мука, лежащая на складе, и в котлы с болтушкой плывущую муку не положишь, и масло плывущее тоже, да еще и не факт, что плывут, потому как лишь высылают, а не выслали, может, и не плывут еще никуда мука с маслом, а без масла никак, калорийное оно, масло, а нашим подопытным калории ой как нужны, голодают подопытные, они (извините за выражение) люто жрать хотят, и он, Мишкунец, в Бутылку уже не заходит, потому как…
В такие моменты мне хочется, чтобы филиалом командовал какой-нибудь армейский полковник, а Илья чтоб был его замом по науке. Трудно представить: Питеру Пэну, при всей его «любви» к жабам, – и хочется такого?! Хочется… Бардак и тогда здесь был бы, что за армия без бардака, – но все же не такой всеподавляющий…
Леденец (он у нас запор, зам по полевым работам) сидит с выражением «убейте меня!» на лице.
Г-жа фон Лихтенгаузен царапает что-то на листке из блокнота, складывает его вчетверо, щелчком переправляет мне через стол. Разворачиваю, читаю: «Петенька, при оказии подгони два лимончика к чаю, за мной не заржавеет», – и киваю. Я мотаюсь из Вивария за Периметр чаще других, мне не сложно порадовать Авдотью ее излюбленными фруктами. Хоть и знаю: вовсе не чай она пьет с теми лимонами…
Она мне симпатична – Авдотья Лихтенгаузен, начальник над медиками филиала, зампомед, как официально именовалась ее должность («фон» – это я для красоты).
…Тем временем в масляно-мучной саге наметилась новая сюжетная линия. Илья Эбенштейн (бледный, жалкие остатки волос слиплись от пота) капитулирует. Он сулит сообщить Мишкунцу и время отплытия, и ориентировочное время прибытия «Любомудра», лишь бы тот заткнулся, – и, не откладывая, связывается с Кронштадтом.
Это не просто. База ЦАЯ в Кронштадте – секретный спецобъект, Новая Голландия – тоже. Прямой связи нет. Звонок перекидывают с одного секретного коммутатора на другой, дважды теряют, Илья начинает все сначала.
Дозвонился. Переключает на громкую. Мишкунец не замолкает, но тактично убавляет звук до самого малого, тихонечко бубнит под нос.
Разговор слышат все. И выясняется, что все не так плохо, как нам отсюда казалось, – все значительно хуже.
«Любомудр» отправился еще сутки назад – ударно загрузили, экипаж отказался от законного отдыха. Связь накрылась в расчетное время – как только яхта исчезла из прямой видимости. По расчетам, груз должен бы уже прибыть… Но позже случился еще один внеплановый и короткий сеанс связи, «Любомудр» доложил о своих проблемах.
Яхту атаковали летучие свинки. Эти бестии, над сушей не встречающиеся, людей убивают редко, только если те вскарабкаются на мачты. Экипаж цел, но рангоуту досталось крепко и такелажу тоже, о парусах и речи нет, на решето они не похожи только потому, что в решете дырки мелкие, а в парусах, после атаки свинок, – наоборот… Доложив Кронштадту обстановку, капитан добавил, что парусное вооружение они восстановят своими силами. Не попытаются, не попробуют – восстановят. Потому что их несет к банке Ю-27, и без парусов прочь от нее не выгрести…
После этого оптимистичного обещания капитана связь накрылась окончательно.
Вы держитесь, ободряет нас Кронштадт, помощь придет… но не сразу. Как только «Любомудр» доковыляет до кронштадтского рейда, там уже с инструментами наперевес будут ждать ремонтники. Ремонтно-восстановительных им – на неделю. Люди выложатся, лягут костьми и сделают все за пять дней. Сроки прибытия считайте сами.
Кронштадт все понимает. Кронштадт сожалеет. Кронштадт сделает, что сможет, но выше головы не прыгнет.
