Час негодяев - Афанасьев (Маркьянов) Александр "Werewolf" (книги без регистрации txt) 📗

Баррикада на Прорезной представляла из себя кучу всякого строительного хлама, укрепленного мешками со снегом, пролитыми водой, получался этакий снежно укрепленный монолит. Баррикады были невысокими, мне по плечо. Был проход примерно на два человека, и по нему шли киевляне, так же банально, как на прогулку. Майдановские боевики равнодушно смотрели на происходящее, ни во что не вмешиваясь. Один звонил по мобиле, разговаривал эмоционально…

Я набрал номер сына и тут же скинул. Это сигнал, что я здесь. Потом подошел к тому, говорящему, подождал, пока он закончит.

– Дай позвонить…

Он недоуменно посмотрел на меня.

– Там, там волонтеры.

– Позвонить, говорю, дай…

Мы посмотрели друг на друга, потом он нехотя протянул телефон.

Я умею быть убедительным, когда надо. Правда, к моей семье это не относится. Причем в полном составе…

Вячеслав появился минут через десять.

Он был похож на меня, Маринка пошла в мать, а он в меня. Только волосы, как и у матери, светло-пшеничные. К сожалению, и характер…

– Па…

Я молча протянул ему пакет.

– Я не просил…

– В детстве ты тоже много чего не просил.

Он смутился, взял пакет и тут же отдал одному из майдановцев. Я не знаю, зачем он это делает. Бунт против меня… это понятно. Но этот бунт…

– Здесь есть где посидеть?

Мы уселись в теплой и уютной кафешке, совсем недалеко отсюда. Были видны баррикады, идущие к ним люди, в кафе постоянно вваливались какие-то компании, было много молодежи. Вообще киевляне ощущали Майдан не как опасность, не как излом, а как аттракцион. Для меня это было дико, но есть, как оно есть.

– Зачем ты здесь? – в лоб спросил я.

Славик молчал. Пил горячий кофе, обхватив кружку обеими руками. Замерз.

– Помнишь, как я тебе говорил? То, что нельзя уместить в несколько слов, – скорее всего полная ерунда.

– Я здесь, потому что иначе нельзя.

– Нельзя? Почему тогда здесь нет меня?

– Па…

Я вдруг понял, что он хотел сказать, – потому что ты русский. Но промолчал.

– Здесь рождается новая страна, понимаешь? Страна без грязи, без лжи… Вот скажи, тебе понравилось, как с тобой обошлись, а?

Я вздохнул.

– Это жизнь. Она бьет – и ты бьешь в ответ. Я знал цену с самого начала.

– А я не хочу так, понимаешь! Не хочу!

– А как ты хочешь?

– Чтобы честно все было, понимаешь? Чтобы…

Он замолчал. Он видел, что я не понимаю, и…

– Маринка здесь?

– Нет. Я сказал ей, чтобы не ходила. Мама тоже.

– Молодец.

Мы пили кофе. Молчали. Потом Вячеслав выдал:

– Па. А давай к нам!

– Смерти моей хочешь? Или забыл…

– Они поймут! Понимаешь. Они поймут! Вот, смотри!

Он вынул какой-то бейдж, показал мне.

– Что это?

– Патрульно-постовая служба «Высота». Я уже гуртовой, я просто рассказал все, как есть, и они мне поверили. Пап. У тебя же военный опыт! У нас есть афганская палатка…

– Слав… я не верю во все это. Народ так не изменить.

Он с унылым видом кивнул:

– По крайней мере, честно.

– Я никогда тебе не лгал. И ты это знаешь. Не солгу и сейчас. То, что вы делаете, – ведет к беде.

– Кто-то должен.

– Да, должен. Кто-то должен остановиться. Вы не остановитесь. Они тоже. Это второй раз уже, каждый будет думать за первый раз рассчитаться. Будет кровь. Очень много крови.

Вячеслав шмыгнул носом, потом решительно и как-то обреченно сказал:

– Пусть. Но мы не уйдем…

– Ты носом шмыгаешь. Давай-ка…

На мне была куртка… с виду обычная, почти как китайский пуховик, но на деле это одна из моделей Сивера, специально пошитая по заказу… Там внутри не просто утеплитель, а еще и кевларовая прокладка. Эти куртки в магазинах не продают, их в свое время специально заказывали партией.

– Пап, ты чего?

– Надевай, надевай.

– Нет…

– Надевай, говорю!

Мудаки мы оба… Мудаки.

– А ты как? Холодно же.

– Как, как… кверху каком! Сейчас простужусь и сдохну от воспаления легких. А ты будешь в этом виноват, понял.

…

– Не вздумай. Я пошутил…

…

– Пошли. Только я заплачу.

– Не надо…

– Это почему?

– Нас тут бесплатно кормят…

Мы вышли на улицу. Пошел снежок – мягкий такой…

– Отец… короче…

– Не надо ничего говорить. Если ты считаешь, что должен тут быть, – будь. Просто помни – ни один политик не стоит того, чтобы из-за него лить кровь.

– А Украина?

– Украина? Наверное, Украина стоит…

Он хотел еще что-то сказать… но не сказал. Просто достал из кармана свой бейдж и сунул мне. Не знаю зачем. Потом пошел к баррикадам.

О том, что я больше его не увижу, я тогда не знал…

За некоторое время до основных событий.

Нью-Йорк.

Аэропорт имени Джона Фицджеральда Кеннеди, второй терминал.

20 мая 2019 года

– Здесь оставим?

– Ага… Давай здесь…

Двое неприметных мужчин: один – сорок с чем-то, другой – тридцать с чем-то, – выбрались из просторного темно-серого цвета «Шевроле Тахо». Один из них, тот, что постарше, поставил под лобовое стекло табличку «полицейский на задании». Иначе оставлять тут машину было немыслимо…

Второй подождал его, все это время он внимательно осматривался по сторонам…

– Пошли… – Первый махнул кому-то рукой. – И не смотри так по сторонам. Бомбы тут точно нет, а людей ты пугаешь.

– Никогда не знаешь наверняка…

Старший чуть поморщился. Как и все копы, что отставные, что действующие, он обладал определенным чувством юмора и жизнерадостности, некой душевной броней, позволявшей встречать во всеоружии все жизненные невзгоды, начиная от лейтенанта в дурном настроении и заканчивая тем, что иногда можно встретить на вызове. Новичкам в полиции Нью-Йорка первым делом втолковывали, что жизнь такова, какова она есть, и переделать ее не стоит даже и пытаться. Просто надо принимать все таким, каково оно есть, и ни в коем случае не пытаться тащить проблемы в дом. Если ты будешь воспринимать все всерьез и задаваться вопросом, почему, например, двадцатиоднолетний нарколыга пичкал своего грудного ребенка метом [11] или почему обширявшийся подросток убил мясорубкой свою мамочку, съедет крыша или в один прекрасный день ты сунешь в рот ствол табельного оружия и нажмешь на спуск. Надо просто жить. И оставлять все это дерьмо за бортом, только и всего…

На входе уже не было рамок, но, очевидно, какая-то система была, поскольку не успели они пройти внутрь второго терминала, как их тотчас остановили неприметные парни в штатском.

– Простите, сэр… не могли бы вы пройти с нами…

– Легче, парни… – Старший привычным жестом показал удостоверение, продемонстрировав заодно и кобуру с «глок-19» впереди справа. – Мы и так собирались пройти к вам. Большой Джек на месте?

– Да, сэр.

– Он нас вызывал. Скажи, что пришли Дюбуа и Козак.

– Да, сэр… – Старший группы досмотра покосился на неподвижно стоящего второго. – А этот джентльмен… с вами?

– Да… он со мной.

Начальник службы безопасности JFK Джек О’Мелли встретил их в своем рабочем кабинете. Он был, как и все ирландцы в его годах, полноват, лысоват и жизнерадостен. От некогда густой рыжей шевелюры осталось не более половины, которую он тщательно зачесывал, чтобы скрыть лысину.

– Француз… сколько не виделись.

Они обнялись.

– Семь месяцев. И я думаю, тому была причина…

???

– Триста пятьдесят долларов, Джек… забыл?

О’Мелли с кривой усмешкой достал бумажник.

– Я наделся, ты забудешь, французская ты задница.

– С такого пархатого, как ты, я стрясу еще и с процентами.

О’Мелли был в общем-то не уникумом в этом городе – перекрестке миров. Отец – полицейский, мать – младшая дочь адвоката-еврея, вытаскивающего из камер самых отъявленных сукиных сынов. Говорили, что когда отец узнал, за кого выходит дочь, он бросился к самому Даниэлу Пагано, авторитету из семьи Дженовезе, чтобы заказать нежданного зятя. Но у старшего О’Мелли были свои возможности…