Сквозь Тьму и… Тьму - Краснов Антон (читать хорошую книгу .txt) 📗

Из пары отверстий в груди божества (высоко, почти под потолком) шел теплый вонючий дым. Откуда-то доносился непрестанный гул, то почти утихающий, то разрастающийся до рева, от которого вибрировали плиты пола и стены.

В общем и целом статуя бога Берла представляла собой малосимпатичное сооружение, и потому Ингер обрадовался, когда провонявший местными миазмами жрец передал ему теплый «палец» и напутствовал:

– Иди! Теперь надолго хватит… Печку топить не надо и воду греть не надо, деревенщина!

Еще два часа ушли на покупки. Зашел Ингер и к травнику за снадобьем. Когда он вернулся к своим товарищам, те хором объявили, что и не чаяли его сегодня увидеть.

– Мы думали, что ты на радостях-то нажрался винища в кабаке и уже лежишь в постельке с теплой сдобной бабой! – огласил ему мнение общественности весельчак Лайбо. – Ну-ка дыхни… Э, мужики, да и он и не пил! Трезвый, как наш староста!

Ингер промолчал.

Едва телега миновала стражную будку на выезде из города, народ принялся было подбивать Ингера все-таки обмыть удачный торговый день. Раз он такой недогадливый!.. Но Ингер только молча покачал головой и шумно вздохнул. Товарищи подобного отступления от традиции в общем-то не одобрили, но настаивать не стали. Сидящий рядом с Ингером дед Кукинк жестом дал понять своим молодым спутникам, чтобы не лезли и утихомирились. У человека, чать, такое дело закрутилось, пусть отойдет, отмякнет, а там уж и… опять поспрошать можно. Пока же пусть себе посидит…

А Ингер крепко зажал подбородок в кулаке и наморщил лоб. Да уж… Ни один из сельчан не мог даже и близко похвастаться тем, что произошло с ним сегодня. Большая часть жителей родной деревни Ингера вообще знала о грозных Ревнителях благолепия только понаслышке. А тут… Клятва! Страшная клятва, которую нельзя нарушить, вне зависимости от того, кому она давалась, жалкому бедняку или могущественному правителю! Что, что же вынудило младшего Ревнителя благолепия пойти на такой шаг? Какое отношение имеет муравьиная суета родной деревни Ингера к интересам Ревнителей и делам церкви и государства? Ингер, с его довольно ограниченным, хотя и по-мужицки практичным умом, не мог представить этого.

От этих мыслей у кожевенника даже начала побаливать голова. Поэтому он на полдороге перестал думать о младшем Ревнителе благолепия Моолнаре и наконец принял предложение попутчиков. Телега притормозила у ближайшего Столпа Благодарения (того, что возле загородного трактира старика Клеппа), Ингер бросил в прорезь несколько мелких монет и получил большой кувшин, в котором бултыхалось не меньше пяти кляммов [3] кисловатого вина. Столп Благодарения, похожий на одноглазого железного великана с огромной дырой вместо брюха и двумя прорезями для монет вместо глаз, кажется, даже чуть пошатнулся от могучего тычка, которым наделил его при этом Ингер. Явление кувшина было встречено земляками восторженным воплем, а все тот же весельчак Лайбо возопил:

– Благодарение богам, что на свете существуют неизменные вещи – небо над головой, мир вокруг и доброе вино в кувшине! Распечатывай, друг Ингер!

Все одобрительно загомонили. После третьего глотка (видели вы бы эти глотки) Ингер уже и сам был готов посмеяться над собственными страхами. Винцо-то оказалось забористым, как и все то пойло, что извергается из Столпов Благодарения! А что? На ярмарку съездил удачно, сбыл товар по отличной цене, купил все, что надо, и теперь – героем в родное поселение. А о происшествии с незадачливым стражником Хербурком и служителем Храма Моолнаром можно и забыть. Тем более что теперь Хербурк никогда не посмеет трогать Ингера и мешать ему торговать.

Но хмельной напиток развязал людям языки, и потому забыть кожевеннику ни о чем не дали. Тем более что город, с его Храмом и страшными Ревнителями, уже скрылся за холмами и перелесками… Первым на этот счет высказался Лайбо, у которого и без того имелся язык ну совершенно без костей, а обильная выпивка развязала его и того пуще:

– А скажи вот мне, старина Ингер, правда ли, что с тобой говорил сам «красный пояс»?

«Красными поясами», по соответствующему элементу одежды, опоясывающему храмовое одеяние, называли Ревнителей Благолепия. Само же слово «Ревнитель» предпочитали лишний раз не произносить. Сельчане были суеверны: дескать, помяни, потревожь чье имя, тут оно и появится…

Ингер осоловело повел головой и ответил:

– А и не спрашивай, земляк. Думал, тут мой и конец настал.

Народ затих, навострив уши. Лайбо понимающе кивнул, подмигнул притихшим спутникам и продолжил расспросы:

– И о чем он с тобой разговаривал?

– Он почему-то стал расспрашивать про нашу деревню, про все-все, что там творится. – Ингер попытался глубокомысленно нахмурить брови, но они отчего-то упорно пытались разъехаться в разные стороны, поэтому он оставил попытки и продолжил мысль: – Я так думаю… а может, там у него родня, а он стесняется признаться?

Все захохотали.

– Кто? «Красный пояс» боится чего-то?

– Да разве он может кого-то бояться?

– А если у него в нашем селе зазноба? – ернически предположил весельчак Лайбо. – Он, дескать, сам из себя мужчина видный, и вообще… Кстати, Ингер! Ведь у тебя сестрица на выданье! Красавица, умница! Помнишь, о прошлом годе я к ней подкатывал, а ты взял да и перекинул меня через забор? Не понравился я в свойстве жениха, видать. Ну, мы мужики скромные, а мужчина с красным поясом – совсем другое, эге? С таким и породниться не грех?

Снова раздался хохот. Видно, версия Лайбо о симпатии Ревнителя к сестре кожевенника Ингера понравилась присутствующим. Насмешник между тем продолжал с видимым увлечением:

– А я-то думаю, что это Ревнитель прямо к тебе?.. А он, верно, думал разузнать! Скромный попался! Ух, скромник какой! Ему, видать, в Храме скучно живется, вот он и решил развлечься. Помнится, рассказывали мне одну похожую историю…

Тут заскрипел старик Кукинк, самый сдержанный из всех сидящих в телеге. Поговаривали, ему в молодости сильно досталось от Ревнителей, с тех пор он боялся даже упоминать их. А если упоминал, то непременно с раздавленной, рабской ноткой в голосе, даже если при этом его высказывании присутствовала, скажем, лишь домашняя свинья или злая старуха-жена, давно уже оглохшая от избытка желчи. Старик Кукинк и тогда не давал воли языку. Он щелкнул немногими оставшимися в наличии зубами, выставил вперед нижнюю челюсть и замолотил:

– Клянусь великим Ааааму, чье истинное Имя неназываемо [4]… ты глупец, юноша Лайбо. – Для Кукинка все были юношами, даже те, у кого росла полуседая борода. – Не смей так говорить о Ревнителях благолепия. – Сказав это, он вжал плешивую голову в плечи, словно ожидая удара. – Помни о том, что они наделены великой силой, которую мы, простые люди, и представить себе не можем. Известно ли вам, юноши, что, к примеру, младший Ревнитель способен без труда справиться с двумя десятками таких, как вы, даже будучи без оружия?

– Что, даже с пятью сыновьями нашего деревенского старосты Бокбы, самый слабый из которых гнет подковы и вырывает с корнем молодое дерево? – насмешливо спросил Лайбо. – Да ни в жизнь не поверю! Ну «красный пояс», ну из Храма, ну грозен. Но ведь не демон же он, чтобы иметь такую нечеловеческую силу и ловкость, как ты тут нам расписываешь, старик Кукинк. Такой же человек, как и мы. Только с детства воспитывали его в храмовых залах, научили разным хитромудрым искусствам, которые нам неведомы. Вот и все.

Старик зашипел, как вода, которую плеснули на раскаленные камни. Казалось, над его реденькими седыми волосами даже закурился пар.

– Тсс!.. – выдохнул он. – Да отсохнет твой несносный язык, Лайбо-болтун! Ты навлечешь беды на всех нас, хотя отмечен печатью скорби только один из нас.

– Это кто же?

– Это кто ж такой, а?

– Он!

И морщинистый палец старика Кукинка, трясясь мелкой дрожью, завис в воздухе в направлении Ингера.