Пылающая полночь - Демченко Антон (книги .txt) 📗
— Оригинально… — А вот сейчас от соседа явственно потянуло брезгливостью. — То есть от черноты можно просто откупиться, предложив отцам церкви денег? Интересно, а если предложить больше, они могут вообще отменить наказание?
— Ты сейчас очень близок к ереси, дух. — Такое… искажение смысла меня просто взбесило. — Не золото отвращает зло, а искреннее покаяние. И святые отцы епитимьей не наказывают, они лишь указывают путь для очищения души от Тьмы. Деньги же отдают Церкви на добрые дела во имя Света. На содержание домов призрения, школ и госпиталей…
Часть вторая
Серебряная гайка
Глава 1
М-да, как-то криво у нас с носителем разговор пошел. Я, если честно, даже несколько испугался его фанатичности. Ну, может быть, и не испугался… но неприятно было. Очень. Да еще и воспоминания. Вот когда нужно, их не доищешься, а тут — бац, и ловите, будьте любезны. И ведь не сказать, что воспоминание оказалось каким-то страшным, вовсе нет. Возникло на миг перед внутренним взором очень милое женское лицо, с живым взглядом и чуть удлиненным, почти восточным, разрезом глаз, смуглой кожей и высокими скулами. Отозвалось в душе нежностью, а в следующий миг вдруг исказилось, в глазах плеснуло обжигающим яростным огнем, а на нежных розовых губах мелькнула снисходительная, скорее даже презрительная, усмешка. Так смотрят очередные «постигшие истину» на недостойных, что отказываются следовать их пути. Так усмехаются новообращенные фанатики, упиваясь своим превосходством в святости и ложной праведности и с их высоты взирая на окружающих грешников, слепцов, не зрящих истины. И вот она-то, эта улыбка, словно ножом по сердцу прошлась, резанула, опалила, и… видение исчезло. Кто была эта красавица, вызвавшая такую нежность и так неприятно поразившая фанатичным огнем и презрением в глазах? Не знаю. Не помню. Но, может, оно и к лучшему? Уж очень яркой болью отзывается во мне ее образ. Образ женщины, искренне гордящейся тем, что она стала овцой… пусть и в церковном стаде, что хоть стригут, но не забивают, и рабой… пусть даже и бога, виденного в последний раз две тысячи лет тому назад.
— Сосед? — Мысль Дима постучалась ко мне, вырывая из круговорота смутных воспоминаний и полустертых образов. — Ты чего затих?
— Думаю, — коротко ответил я. Особого желания общаться с носителем у меня сейчас не было. С другой стороны, киснуть от размытых картинок и обрывков ставших чужими эмоций тоже не дело.
— А… ты что-то вспомнил? — И куда только весь пыл подевался? Только что был готов чуть ли не на костер меня спровадить, и вдруг такое участие…
— Лучше бы не вспоминал, — отозвался я. — Фанатизм есть зло.
— Это ты о чем? — настороженно спросил Дим.
— О тебе… о моих воспоминаниях… о кострах из книг и криках: «Распни», — нехотя произнес я.
— Мм… сосед, ты в порядке? — В эмоциях носителя явно проскользнули нотки опасения.
— Что, боишься вместе со мной с катушек съехать? — Я зло рассмеялся… бы, если бы имел такую возможность.
— Прости, не понял?
— С ума, говорю, боишься сойти со мной на пару, да? Так уверяю, не дождешься. Я еще и тебе мозги вправлю, чтобы шарики за ролики не заезжали и не сбивался на проповеди посреди Искаженных пустошей!
— Фух, сосед… ты меня так больше не пугай. — А вот сейчас я почувствовал явное облегчение в чувствах моего носителя. — А то я уже хрен знает что думать начал.
— О, это полезное занятие. Но я бы рекомендовал им не злоупотреблять. Твой слабый мозг может не выдержать слишком большой нагрузки… и вытечет. Так соплями и изойдешь. А на кой мне сопливый носитель? Так что ты уж будь добр думай поаккуратнее, пожалуйста. Во избежание, так сказать…
— Вот язва, а?! — отозвался Дим. — Я тут, понимаешь, за него переживаю, а он надо мной еще и издевается.
— А что мне остается? — фыркнул я.
— Тоже верно, — согласился носитель и, чуть помолчав, добавил: — Сосед, ты извини, что я вспылил. Не умею я своими словами объяснять все эти церковные заморочки. Получается только нашего святого отца цитировать. Вернемся в Ленбург — сходим к деду, поговорите, он тебе по-человечески все объяснит и на вопросы ответит, если сможет, конечно. Но ты же знаешь старого, он умный, знает много и рассказывать мастак…
— Ага, заодно и на черноту проверит, так? — подхватил я, и Дим ощутимо запнулся. — Да ладно, не дергайся. Понял я тебя. Вернемся — заглянем в гости к деду. Глядишь, действительно растолкует что к чему, без всяких лозунгов и пересказов воскресных проповедей.
— Вот и славно, — с облегчением вздохнул мой носитель и, исчезнув из поля нашей беседы, отправился будить Граммона.
Не знаю, как для Дима с баронским сыном, а для меня продолжившийся утром поход был совсем нескучным. Да, по пути нам не встретилось никаких терпящих бедствия новичков или голодных тварей, но меня так увлекли тревожащие мои куцые чувства переливы тьмы, ее переходы и полутона, тихо нашептывающие историю здешних мест и указывающие на окружающие нас аномалии, что… в общем, уроки понимания Искаженных пустошей шли полным ходом. К чести своей должен заметить, что первым одну из заказанных зельеварами трав почуял я. Причем в таком густом переплетении разнообразных эманаций, что можно только гордиться своими успехами на ниве изучения их различий и определения типов источников. Я же и привел носителя с его спутником к нужной поляне.
— Молодец, сосед, — радостно маякнул мне Дим, завидев под исковерканным, перекрученным стволом искаженной вербы небольшой стелющийся кустарник, усеянный довольно крупными бутонами полураспустившихся цветов насыщенного темно-синего цвета. — Без твоей помощи мы бы эту пакость могли сутками искать!
— Стараюсь. — Я бы и ножкой шаркнул, да вот беда, нету их у меня. Но если честно, то я был горд. Синий веер — действительно довольно редко встречающееся растение, к тому же присутствовавшее в нашем списке с пометкой «по возможности». Аромат во тьме у него очень тонкий… хотя и своеобразный. Собственно, потому я его так легко и узнал. Когда заходили за заказами к зельеварам, Зюйт демонстрировал распустившиеся цветы этого растения, действительно очень похожие на маленькие раскрытые веера. Вот я и запомнил их эманации, а здесь узнал. Повезло, можно сказать.
И вновь Пиру достались маска, перчатки и фронт работ, а Диму арбалет в руки — и вперед, в дозор, осторожно и не торопясь, но очень внимательно всматриваясь и вслушиваясь. Здесь уже не ближние места, чернота гуще и опаснее. Можно не только на шального жвальня нарваться, но и на юрков, свистунов, плотоедов или крикс, а от последних двух одним арбалетом не отмашешься. Налетят стаей — вмиг одни кости оставят, и «мама!» сказать не успеешь. Вот и работаю «радаром», кручу чуйку на все триста шестьдесят градусов. Но пока вроде бы тихо. Опять же рощица, в которой мы сейчас обретаемся, хоть и хиленькая да пожухлая, но от стайных летунов вроде тех же крикс или юрков защищает неплохо. А вот от подземных гадов, таких как плотоеды или свистуны… ну да, затем и щука в реке, чтобы карась не дремал. Вот и не дремлю.
Цветочки с кустика Граммон оборвал все до единого. И правильно, это же два десятка золотых, как с куста! Хм, почти каламбурчик, однако.
А как закончил бароний сын со сбором урожая, мы двинулись дальше, к той самой поляне, что Дим изначально посетить планировал. Благо до нее идти всего ничего оставалось. Но тут наше везение, очевидно, кончилось. Или Госпожа Удача решила похвастать своими нижними девяноста, уж не знаю. Факт остается фактом, стоило нам подобраться на расстояние моего чутья к нужной точке, как пришлось резко тормозить носителя и его спутника.
— Твари, — предупредил я Дима. — Похоже, кабаны.
— У-у… — чуть ли не вслух простонал мой носитель, и я его понимаю. Эти бронированные и плотоядные, как, впрочем, и большинство обитателей Пустошей, чудища хоть и уступают тому же жвальню в размерах, но передвигаются исключительно семьями, а толпой того же искаженного мишку они раскатают в блин без особого напряжения и даже, возможно, без потерь. В общем, неудачная встреча, что тут скажешь. Хорошо еще, что они нас пока не видят: мешает небольшой взгорок, отделяющий нас от заветной точки.
