Люди огня - Волховский Олег (книги бесплатно полные версии TXT) 📗

Он выслушал внимательно, не перебивая.

— Вам надо сменить точку зрения.

Совет показался мне каким-то дзэнским, то есть непонятным.

— Как это?

— Ну, например: исповедь — это не психотерапия, а прошение о помиловании, молитва — не развлечение, а работа, за которую вознаграждение выдается не сию минуту, мы — не мучители, а Эммануил — не спаситель.

У меня слегка отвисла челюсть. Я никогда не говорил ему про психотерапию. У христианских святых тоже есть сиддхи, не только у индусов. Вообще все мистические техники в разных религиях словно под копирку делали. Не «слон в темноте», не разные пути к одной вершине, а один путь. Представления о цели разные. Можно ли, идя по одной дороге, прийти в совершенно разные места?

— Вы все в мире оцениваете с точки зрения пользы или удовольствия для себя, — продолжил Хуан де ля Крус. — Чтобы обрести спасение, нужно отречься от себя.

— Вы несправедливы, — сказал я. — Я не думал о себе, когда спасал людей в Палестине, во Франции и в Риме.

Иоанн улыбнулся. «Вы несправедливы» — фраза крайне неуместная на исповеди.

— Желание успокоить свою совесть — тоже довольно эгоистично.

— Значит, не надо успокаивать свою совесть? Делай, что хочешь?

— Надо трудиться не для себя, а для Бога. Вы даже Аквината читаете для того, чтобы кормить свою гордыню.

Он был в курсе моих философских упражнений. Ну конечно! Белозерский!

— Мне бросить?

— Почему же? Просто постарайтесь этим не гордиться.

Я помолчал, покусал губы, потом сказал:

— Отец Иоанн, мне кажется, что все бесполезно. Я повторяю слова, которые ничего для меня не значат. Словно кто-то выстроил глухую стену между моим миром и Богом. Мистическая смерть, засуха, ночь души. Когда-то, читая Фому Кемпийского, я чувствовал прикосновение горнего мира, теперь мертва и его книга. Есть же заранее обреченные на погибель. Еще Августин об этом писал. В конце концов в эволюционном отборе все определяется генетикой. А геном существует уже при рождении. От нас вообще ничего не зависит.

Я не очень надеялся, что средневековый святой поймет меня, но он оказался в курсе достижений науки и философии.

— Еще один тейярдист! — усмехнулся он. Вывел меня на улицу, указал вдаль по направлению к замку: — Во-он его палатка! Если хотите — сходите пообщайтесь. По-моему, вы не поняли его до конца. А эволюция души? Это уж в нашей власти и определяется не только генетикой. Августин был неправ.

Последнее было, очевидно, частным богословским мнением отца Иоанна Креста, но высказано с такой уверенностью, словно по этому вопросу существовало постановление церковного собора или решение папы.

— Спасибо, — сказал я.

Интересно, почему я воспринимаю своего духовника как человека исключительно приятного, мягкого и понимающего, несмотря на то что он только и делает, что меня распекает?

ГЛАВА 3

Направляясь к палатке месье Тейяра де Шардена, я размышлял о том, что его знаменитый прадед был, пожалуй, неправ, утверждая, что в аду компания лучше [154]. Не может она быть лучше, даже если состоит из одних крутых интеллектуалов. Психологическая атмосфера не та.

Додумать, равно как и дойти до Тейяровой палатки, мне не дали. В ущелье раздались выстрелы.

Матвей шел по лагерю и смеялся в лицо расстреливающим его рыцарям.

— Не устали, ребята? Не тратьте патроны! Я пришел к Пьетросу, а не к вам. Где он? Я знаю, что он у вас.

Я вышел к нему навстречу.

— Здравствуй, Матвей!

— А, привет! Пошли, потолкуем.

Меня не стали удерживать: ни Иоанна Креста, ни Жана, ни Франциска рядом не оказалось.

Мы вышли из ущелья и уселись на большом плоском камне. Чуть дальше был обрыв и пропасть.

— Насилу нашел тебя, — сказал Матвей. — Но разведка работает, слава Эммануилу.

Он закурил. Сигареты были куда дороже, чем при нашей первой встрече, несмотря на тяжелые времена.

— Как дела в Париже? — поинтересовался я.

— Как сажа бела! — огрызнулся он. — Нашел время для светского разговора!

— Слушай, ты давно знаешь?

— Кто такой Эммануил?

— Да.

— С того самого момента, как умер и воскрес. Мы все об этом знали.

— Те, кого он воскресил?

— Угу. Воскрешенные им становились с ним слишком связанными, чтобы чего-то не знать. Так что я наврал тебе, что смерть и воскрешение не добавляет знаний. Еще как добавляет! Мы принимали в себя часть его души. Помнишь: «И Бог будет обитать в них»? В нас обитал Эммануил. Я всегда был немного люциферитом. Недаром он первым провел меня через смерть. Знал, что приму. И тебя хотел посвятить, да все колебался. Да и судьба тебя хранила. Он решил, что за тебя кто-то молится. Потом понял, кто. Твоя Тереза была обречена.

— Значит, всех обитателей Бет-Шеарима убили из-за одной Терезы?

— Не думай о себе слишком много. Там было полно других молельщиков. Но и из-за Терезы тоже. Вас с Марком Господь оставил на потом. Оба вы светлые, как лампочки. Иоанн ценил только интеллект, а не мистическую принадлежность к тьме или свету; Варфоломей — вообще буддист, и ему без разницы, что Бог, что Дьявол; Андрей верил в Кришну и получил Калки. Эммануил действительно Калки. Он последовательно называл свои имена, почти не лукавя. Плохо было Марку! Эммануил поставил ему «вилку». Да ты знаешь, наверное: изменить государю или убить друга. И Марк, как истинный самурай, должен был совершить сэппуку. Чего, собственно, и ждал Эммануил — он заполучил Марка окончательно и бесповоротно. Надеялся, что и ты не уйдешь, но оказался слишком самоуверен. Впрочем, ведь ничего еще не решено? — и он улыбнулся почти Эммануиловой улыбкой. — Марк мне сам рассказывал о своем самоубийстве, — продолжил он. — Несколько иронично, с усмешкой, после смерти, знаешь, отношение меняется. Марк не думал, что его воскресят против воли. Эммануил действительно старался не делать таких вещей. Добровольная смерть и воскрешение давали ему энергию, воскрешение против воли — жутко выматывало. Я всего-то помню два случая: Фатима и Марк.

— Якоб Заведевски.

— Нет. У него не было возможности спросить, но он бы согласился. На, возьми, — Матвей протянул мне толстую черную тетрадь. — У тебя это будет сохраннее.

— Что это?

— Записки Эммануила.

— И ты предлагаешь это мне?

Матвей улыбнулся.

— Больше некому. Ты прочитаешь и поймешь, что это не история демона, это история человека.

— Зачем ты это делаешь?

— Чтобы ты пожалел. Издеваюсь.

— Я не пожалею.

— Пожалеешь. Ты читай, читай! «Евангелие от Эммануила» вместо «Евангелия от Матвея», — он горько усмехнулся. — Я все уничтожил, как только ко мне попала эта тетрадь. Это единственное истинное Евангелие… Расскажи мне, как он умер,

Я рассказал, ожидая гнева, насмешек и обвинения в предательстве. Но Матвей реагировал неожиданным образом,

— Петр! Где Копье?

Его глаза блестели/

— Я не могу этого сказать.

— Ты не понимаешь! Жизнь без Него для нас пытка — для всех воскрешенных. Это зов через пропасть. Это боль, которая никогда не проходит, словно вынули сердце и оно у Него в руке. Я пытался стреляться, травиться и резать вены. Это тело ничего не берет! Копье — это надежда. Ведь Филипп умер? И Марк тоже, да?

— Да.

— Ты оказал им услугу. Окажи ее мне.

— Копье у Жана Плантара.

— Так, значит, здесь?

— Да.

— Достанешь?

— Нет, это невозможно.

— Пожалеешь! Я найду способ до него добраться!

— Я не распоряжаюсь Копьем.

— Ну что ж! Прощай!

Он встал и начал спускаться вниз к дороге, где его ждала машина, шофер и охрана (в общем-то, бесполезная). Как ему удалось сюда доехать? Впрочем, с глохнущим двигателем и зажиганием мучился явно не он.

— Постой! — крикнул я. — Останься, и ты сможешь спастись!

Он покачал головой.

— Ты что, смеешься? Или не понял слов твоего План-тара? Мертвых не спасают. Вторая смерть, смерть души, уже была. Я ищу первой. — Вдруг он рассмеялся. — Слушай, ты не знаешь, что за страна у нас такая дурацкая? Единственный попался правитель, умный и не параноик, и тот Антихрист!