Владыка Ледяного сада. Носитель судьбы - Гжендович Ярослав (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Тварь с бичом указала нам место в углу, а потом, помогая себе древком, сбила нас в тесную кучу, заставив положить руки на плечи друг другу. Потом к нам подошел человек с длинными светлыми волосами, заплетенными в косу, и с бородой; в руках он держал рог некоего животного, окованный по краю серебром. С явным удовольствием отхлебывая из него, он присел на деревянном табурете и стал присматривать за нами, опираясь древком копья в пол. Лицо его пересекала полоска мастерски сделанной татуировки со сложным узором, свивавшимся на щеках, идя через нос.
Через какое-то время этот, с бичом, вернулся в компании еще одного мужа, который указывал на что-то на скальной стене повыше. Грыз при этом какой-то круглый плод, хрупая, как ковца. Тварь спрятала бич под мышку, а потом схватилась за голову, будто желала сорвать ее с плеч, и сняла шлем, после чего оказалось, что у твари обычное человеческое лицо, тоже перерезанное полосой татуировки, что бежала через веки и щеки, а еще у него – поросль под носом, похожая на пучки соломы. Потом он расстегнул панцирь и кольчугу, снял с себя косматый мех, оказавшийся ловко пошитым кафтаном, так, чтобы выглядеть, как его собственная шерсть. И я убедился, что Люди-Медведи – просто название народа, совершенно похожего на нас, только с другими чертами лица, обычаями, ну и, возможно, чуть более рослого.
Он отставил голову чудовища на стол рядом с очагом, приказал нам встать и повел по лестницам и скальным полкам к пещере, вырезанной над двором. Не слишком высоко, может на три роста лошади.
Одного за другим втолкнул нас в камеру и запер кованую железную решетку. Не было двери, только эта решетка и ряд узких отверстий в стене, будто бы окна; но отверстия эти узкие настолько, что в них никто не сумел бы протиснуться.
Мы были изможденные и озябшие, а потому просто упали на пол, завернувшись в порванные, иссеченные кнутом пустынные плащи. Какое-то время мы лежали в тишине, дрожа, слишком обессиленные, чтобы разговаривать или отзываться хотя бы словом, но слишком замерзшие, чтобы уснуть.
Лежали мы, прислушиваясь к гулу внизу, к крикам и реву животных. Теперь нам нужно было восстановить силы и не замерзнуть.
Через какое-то время решетка отворилась с ужасным скрипом, и вошел человек с бичом в сопровождении еще одного, широкоплечего с рыжей бородой и в шапке, которая казалась миской из войлока.
– Амистранд? – спросил он гортанно, указывая на нас.
Мы не ответили, не понимая, что он имеет в виду. Просто уселись под стеной.
– Амитрай? – повторил он, продолжая выговаривать слова так твердо, что мы с трудом различали их, но теперь смогли согласиться.
– Знаю амитрай, – сказал мужчина. Стукнул себя в грудь. – Ньорвин. Ньорвин много амитрай. Хорошие женщины амитрай. Фики-фики маленькая с большой моряк. Ньорвин много фики-фики амитрай. Много война амитрай.
Он расшнуровал рубаху на груди и чуть приспустил ее с плеча, показывая нам дыру под ключицей и шрам в форме звезды.
– Амитрай, – пояснил, сделав жест, словно стрелял из невидимого лука, и сказал, – фьюх!
Потом задрал рубаху на спине и показал нам два длинных, рваных шрама.
– Амитрай, – сказал. Махнул рукой. – Шух!
Тот, другой, обронил что-то, теряя терпение, потом похлопал себя по паху, тоже махнул двумя руками, говоря: «Шух!», а потом во фразе его снова прозвучало твердое «амитрай». Ньорвин фыркнул и что-то ему ответил.
– Не амитрай, – сказал я. – Говорим на амитрай. Но тут… – я похлопал себя в сердце, – не амитрай. Тут киренен.
Указал на себя, Бенкея и Снопа, повторяя «киренен», а потом указал на Н’Деле и сказал «кебир».
– Кебир… – повторил Ньорвин, а потом повернулся к приятелю и что-то сказал снова, тыча пальцем в Н’Деле, а во фразе его было слово «Кабирстранд». Из реплики второго, его легкомысленного тона и жеста, с каким он указал на свои глаза, я понял, что говорит он, что должен был бы ослепнуть, чтобы не заметить, что Н’Деле – кебириец, и что благодарит за такое пояснение.
– Киренен? – спросил Ньорвин, а потом махнул рукой и добавил «амитрай». А потом кивнул на Снопа и Н’Деле, приказав им встать, и вышел с ними. Когда они вернулись, Сноп тащил два больших ведра, а Н’Деле – охапку каких-то тряпок и еще одно ведро.
Они поставили все это на землю а Ньорвин принялся объяснять.
– Это есть, – сказал, указывая на один подойник. – А это купаться, – показал на второй. – И пись-пись. А там пиво. Надо пиво. Куча пол, много бичи… бити… быти. Куча ведро – хорошо. – Похлопал себя по груди. – Мореходы Смарсельстранд – чистый люди. Нельзя куча пол. Еда надо. Горячо. Тут зима, амитрай. Амитрай – малый человек. Слабый. Амитрай болей, плохо дело. Мало гильдинг. Не надо болей. Болей амитрай… – тут он снова показал «шах!», на этот раз проведя ладонью по глотке, и указал на двор, где в пещере за решеткой сидели чудовища. – Еда нифлинг. Понимай? Теперь одежда, – махнул рукой в сторону кучи тряпья. – Одежда тепло, одеяло. Одежда нужно. Одежда амитрай – куча. Плохо зима амитрай, все амитрай одежда. Кабир очень хорошо. Кабир сильный люди. Но зима тоже не умей. Кабир тоже одежда. Нет одежда – сильно бей. Теперь все люди спать. Отдыхать. Не надо слабый, болей. Слабый, болей – мало гильдинг, еда нифлинг, шах! Завтра мало работа. Завтра говорит закон: сколько неволя и моряки большой дело. Завтра продать люди. Ночь, амитрай. Ночь, кабир-человек.
Он отвернулся от решетки, когда второй что-то сказал:
– Ана. Амитрай-люди и кабир-человек теперь невольны. Не надо бегать. Не знай горы, сразу поймай. Взяли собаки, нифлинг, поймай до завтрак. Потом много бей, много боли, нифлинг фики-фики амитрай и кабир-человек, потом все: еда нифлинг. Шах! Не надо. Хорошо работал и послушный – нет проблема. Дали всегда еда, дали одежда и хорошо. Нет биты. Понимай? Теперь ночь.
Оба мужчины вышли, закрыли решетку и забрали лестницу, что вела на полку.
– Невероятно, – сказал Сноп. – А он оратор.
Бенкей заглянул в подойники с едой и с пивом.
– Еда большой куча. Пиво – пись-пись.
– Фики-фики такой одежда, – подхватил Н’Деле, осматривая принесенные одеяла.
И мы начали думать, что делать дальше. Балахоны были пошиты из толстой, косматой шерсти – просто прямоугольные одеяла с дырой для головы, сшитые по бокам. Я надел свой, поверху набросил порванный пустынный плащ и понял, что мне стало немного теплее.
В подойнике с едой мы нашли деревянную мисочку, которую использовали как ложку, передавая друг другу по кругу, чтобы каждый зачерпнул трижды, а потом отдал следующему. Ведро было почти полным, а потому миска обошла круг несколько раз, пока не начали мы скрести по дну. Еда же представляла собой какой-то суп с особенным вкусом, как бы подкисшим – а может, он и должен был таким быть. На вкус настолько странный, что никто из нас не мог сказать, хороший он или ужасный. Не напоминал ничего из того, что нам приходилось есть раньше. Однако в нем плавало и что-то густое, будто куски каких-то овощей и листьев, а еще много размякших от варки зерен, чувствовался острый привкус странного мяса.
Благодаря горячей пище мы почувствовали себя лучше, а потому выпили и принесенное пиво. Было оно лишь чуть крепче тех опивок, которыми поили нас днем, но в нем все так же чувствовались вода и привкус старой деревянной бочки.
Я долго не мог уснуть, несмотря на чудовищную усталость и боль во всех членах. Я свернулся у решетки, укутанный в плащ и шерстяную накидку, в месте, откуда я видел двор и большой, ревущий огонь, который там разожгли. Люди-Медведи сидели за столами, над огнем вращалась коричневая от пламени и истекающая жиром туша какой-то животины с торчащими ногами, от которой отрезали куски розового мяса и складывали на деревянные тарелки. Вокруг стояли треноги, на которых в установленных мисках тоже пылало пламя. Выкатили бочки, поставили их на подпорки и принялись наполнять кувшины. Я смотрел на рослых бородатых людей и высоких, под стать им, женщин, как они сидят вместе, перекрикиваются друг с другом и то и дело возносят кубки и рога, дико при этом вопя. В этой стране, когда у людей есть, что есть, – они едят много и жадно. И редко тут случаются сложные блюда. Чаще всего они вымачивают мясо в соли и травах, от которых оно становится странного розового цвета, а потом варят тушу целиком или запекают над огнем большие куски мяса, натертые приправами. Запивают это кувшинами пива. Орут и слушают музыку. Там, во дворе, у них тоже были музыканты, играющие на флейтах, барабанах и арфах странной формы, для одной руки.
