Оборотни - Джонс Стивен (книги без сокращений TXT) 📗

— Поймите, — начал Калм, — английский в школьной системе Лос-Анджелеса — язык меньшинства. Я был вынужден отправить своих детей в дорогую частную школу, чтобы по возвращении домой они не принялись тараторить по-испански. Я хотел сказать, это шикарно, если они могут объясниться с прислугой, но в конце концов выйдет, что они не смогут объясниться со мной. Порой у меня такое чувство, что я последний белый в своем квартале.

Калм понял, что сморозил глупость, и сглотнул. В любом случае Стюарт был сыт по горло необходимостью отвечать за всю свою расу. У британских критиков только и разговоров было что о его цвете кожи, и издатели старались представить его куда более крутым, чем он был на самом деле. Всякий раз, когда в прессе заходила речь о его биографии, родители имели обыкновение журить его за то, что он пытается изображать из себя хулигана из распавшейся семьи, который стучит по клавиатуре текстового процессора, потому что или это, или торговать дурью.

— Именно это должно быть в «Крадущейся тени», — продолжал Калм, оправившись. — Ощущение угрозы от баррио и то, как они тянут свои щупальца к городу, губят его. Как чудовище, как болезнь. Теперь, Стюарт, вы знаете, почему это называют Джунглями. Это великолепный образ, Джунгли, которые разрастаются, поглощая все и вся. Вот за что мне симпатичен ваш проект, так это за возможность высказаться насчет того, куда катится Эл-Эй. [145]Мы не рвемся за «Оскаром», но, возможно, сумеем сделать важное дело.

— Смотрите, — произнесла вдруг Эллен Жанетт, — ну не прелесть ли!

Струи розового и голубого дыма взлетали к солнцезащитным экранам и устремлялись обратно вниз, точно следы невидимого реактивного самолета. Калм пришел в ужас. Он схватил какую-то штуковину и закричал в нее:

— Тэнси, отключи электричество и закупори здание! Там снова газ!

Стюарт взглянул из окна на площадь. Теперь все выглядело расплывчатым и беззвучным. Громилы надели маски с хоботами и поливали струями разноцветного дыма протестующих, которые тряслись и падали, словно в состоянии религиозного экстаза. Публика Миллениум-плаза разбежалась или нацепила респираторы. Некоторых протестантов выволакивали из общей кучи, подергивающихся, несмирившихся, и грузили на электрокар, как в старомодную тележку молочника. Крупная женщина, та самая, с петицией, сумела достаточно долго задержать дыхание в своих могучих легких, чтобы сопротивляться, и ее пришлось оглушить прикосновением электрической ладони полицейского, потом сковать ей руки за спиной пластиковыми наручниками. Папка с петицией, вероятно, безвозвратно затерялась в этой свалке.

— Хоть бы они уже нашли тех чертовых пропавших и избавили нас от этих гарпий, — сказал Калм. — Это уже третий раз за месяц. Должен же быть порядок!

Стюарт провожал взглядом дым, который обволакивал корчащихся протестантов, красиво вырисовывая свои пастельные волны на черном фоне.

Чиспа-дель-Оро был похож на любой другой поселок старателей. Он растянулся вдоль берегов речушки, в которой мужчины, женщины и дети мыли песок в поисках крупиц золота.

Это случилось за час до того, как солнце совсем село. Я был на ручье, промывал песок водой, гоняя ее в лотке по кругу, надеясь, что в последних красных лучах блеснет то, что упустили мои глаза. По мере того как луна поднималась над линией горизонта, мое зрение изменялось. Вода кружила в лотке тяжело, точно жидкое серебро.

В Диего незаметно входил Лис. Сначала каждое лунное превращение причиняло боль. Теперь я мог становиться Лисом с такой же легкостью, как другие надевают плащ. А если сосредоточиться, то Диего мог сопротивляться Лису и переждать лунную ночь в человеческом облике, хотя и с немалым трудом.

В ту пору у меня была женщина и дети. По меньшей мере один из детей, младший, был моим. Старших братьев малыша произвел на свет мужчина, которого казнили как одного из бесчисленных Хоакинов. Женщина, Джульетта, была частично индейской крови, как почти все мы. Она любила Лиса, но жила с Диего и даже начала относиться с симпатией и к нему тоже. Она пришла ко мне, потому что я уничтожил людей, убивших ее настоящего мужа. Я пометил их своим зигзагом.

Золото потихоньку капало, и я кормил свою семью. Вечерами, когда не было луны, я слушал, как Джульетта играет на флейте, а еще одна женщина — на гитаре. Это было все, чего может желать мужчина; я мечтал состариться и умереть, как другие, оплаканный моими детьми…

Диего почти мог заставить Лиса исчезнуть. Кроме лунных ночей. Тогда я в основном охотился на кроликов.

Один из братьев моего сына потянул меня за рукав, указывая наверх. Речушка бежала через долину, неся золото с гор. Наверху, на краю долины, появились семеро белых мужчин, пятеро из них верхом. У Чиспа-дель-Оро не было проблем с англосами. Мы находились слишком далеко от крупных приисков, и наша добыча была слишком жалкой. Мы мыли в основном шлихи, тонкий золотоносный пласт, и, чтобы извлечь из него золото, требовалось больше терпения и мастерства, чем обычно бывало у большинства англосов.

Семеро, стоявшие на фоне красного умирающего солнца, казались тенями. Но мне их лица виделись каплями сумрачного света. Я велел мальчику подать мне ружье. Он был едва ли в десяти ярдах от меня, когда сзади на шее у него вдруг появилось кровавое отверстие. У одного из мужчин была дальнобойная винтовка, и он умел из нее стрелять.

Я взревел от ярости и почувствовал толчок в грудь, настолько сильный, что он сбил меня с ног. Я выронил лоток и навзничь упал в ручей. Вода струилась вокруг меня, просачиваясь сквозь одежду, смывая волосы с лица.

Всадники подъехали, накрыв мое лицо холодной тенью.

— Гризер еще жив, — сказал один.

— А я, видимо, должен прикончить твоего недобитка, — ответил другой голос, ближе.

Человек опустился рядом со мной на колени, приблизив лицо к моему лицу. Кожа его сияла так ярко, что я не мог различить его черты. Сверкающий нож чиркнул у меня под подбородком. Я захлебнулся кровью, хлынувшей из перерезанного горла.

— Чистая работа, Хендрик, — сказал стрелок. — Еще до рассвета ручей вымоет из него всю кровь.

— Чисто и тихо, — ответил Хендрик.

Я лежал неподвижно, все слыша и чувствуя, но не в силах пошевелиться. Течение не давало краям раны слипнуться. Вода втекала в нее, словно в рыбьи жабры, и выливалась из моего рта.

Хендрик поднялся и снял широкополую шляпу. Он вытащил из внутреннего кармана рубахи маску и натянул ее на голову. Криво, как у пугала, вырезанные дыры для глаз горели в ночи, точно огоньки свечи. Теперь все они были в масках, эти бандиты.

— Пора вышвырнуть отсюда этих гризеров, — сказал кто-то. — Они поганят реку. Грязные мексикашки.

Налетчики двинулись прочь. Через некоторое время я снова услышал выстрелы, и вопли, и неспешное потрескивание огня.

Взошла луна, и дыра в моем горле затянулась. Лис выскользнул из мокрой одежды Диего и побежал к Чиспа-дель-Оро.

Хижины пылали, образовав освещенный круг. Повсюду валялись трупы. Мертвый Фра Джуниперро, наш священник, обмяк, упав на колени, из ран по бокам его головы струилась кровь. У него были отрезаны уши. Хуан Охоа, который бежал на север от солдат Санта-Ана, получил несколько пуль в живот и медленно умирал. Налетчики привязали мою Джульетту к столбу и разорвали на ней одежду. Они насиловали ее по очереди.

Лис выпрыгнул из темноты и вонзил острые как кинжалы когти в горло мужчины, державшего факел. Я швырнул его под ноги остальным. Взмахнув когтистой лапой, я зигзагом вспорол бок одной из лошадей, вырвав кусок мяса и обнажив ее ребра и внутренности. Животное заржало и забилось, заливая мне ноги кровью.

Мне в грудь разрядили пистолеты, и я ощутил словно укусы москитов. Я оторвал голову в маске от тела того мужчины, что стоял на коленях между ног Джульетты, орудуя длинным охотничьим ножом. Моя женщина была уже несколько минут как мертва. Я раздавил его голову, как гнилой грейпфрут.