Люди огня - Волховский Олег (книги бесплатно полные версии TXT) 📗

Он отдернул руку.

— Не стоит. Ему это не поможет, Мария.

Я посмотрел на девушку. Может быть, одна из тех Марий, что знали Христа. Нет. Смертная.

Боль в плечо вернулась. Я закусил губу.

— У нас плохо с лекарствами, — извиняющимся тоном сказала Мария.

Я осторожно приподнял правую руку. Знак был, конечно. А я уж думал, что меня излечило прикосновение Терезы, сожгло на моей руке Эммануилову печать. Как бы не так! Если ни колесо Екатерины, ни содранная кожа апостола Варфоломея, ни стрелы другого Варфоломея не аргумент для Него — как может быть аргументом такая мелочь!

— Есть водка, — добавила девушка.

Да, лекарство, конечно. Правда, по моему глубокому убеждению, исключительно наружное.

— Давайте что есть, — хрипло сказал я.

Боли это практически не сняло, но я заснул. И там в моем сне тоже была боль.

Когда я проснулся, голова раскалывалась. Да, отвык я от вина дешевле десяти солидов за бутылку. При этом по-прежнему ныло раненое плечо.

— Мы тут достали немного для вас, — сказала вчерашняя девушка и сделала мне укол.

Это помогло. Следующее мое пробуждение было менее неприятным. Меня накормили куриным бульоном и консервами не лучшего качества. Но по тому, с каким видом их подала Мария, я понял: от себя отрывают. Возможно, последнее. Есть было совестно, но необходимо для того, чтобы выжить.

Девушка улыбнулась, встала, крикнула кому-то:

— Государь!

И передо мной возник Жан Плантар. В потрепанных джинсах и рубашке, когда-то явно недешевой, но пережившей не одну стирку. Юный д'Артаньян, отправляющийся в Париж из своей Гаскони. По одежде. По чертам лица. Но не по глазам: слишком много мудрости и скорби. Д'Артаньян с глазами Христа. Я вспомнил Эммануила на развалинах Лубянки. Опять ведусь! Да хватит уж! До сих пор Плантар не производил на меня такого впечатления. Наверное, последствия обезболивания.

— Вы искали со мной встречи?

— Да… Кстати, как я здесь оказался?

— Вынесли по подземному ходу, потом перевезли сюда.

— Как?

Он пожал плечами:

— На машине.

— Это Иудейские горы?

— Да.

— Откуда у вас все это? Машины, продукты, лекарства. Все же денег стоит.

Он улыбнулся.

— У слуг Сатаны есть одна приятная особенность: они берут взятки.

Как ни странно, эта фраза очень расположила меня к нему. Так мог бы сказать Эммануил. Все-таки Плантар. реалист, хоть и рядится в одежды мистика. Значит, найдём общий язык.

— Зачем брать взятки? Имущество «погибших» все равно подлежит конфискации.

— Конфискованное идет в казну, а взятка — в карман.

— Логично. Но ведь не все берут.

— Где-нибудь совсем наверху, ближайшие приближенные Эммануила, может быть, и не берут. Но нам это и не нужно. Для легализации кредитки достаточно мелкого чиновника.

Я вспомнил свои перелеты с Енохом, потом с Тейяром и с Иоанном. Что это, как не взятка? Почему обязательно деньгами: можно жизнью, можно спасением.

— Моя карточка осталась в Яффе.

— Ее все равно было бы невозможно легализовать. Слишком заметный счет. Так что вы мне хотели сказать?

— Месье Плантар… — я поколебался, как к нему обращаться. «Государь» — слишком подобострастно, да и какой он мне государь! Мой государь по-прежнему Эммануил, с ним я или против него. «Месье Плантар» — тоже не идеальный вариант. Так обращаются к свергнутым властителям: «вдова Капет», «гражданин Романов». Но ничего лучше не приходило в голову. Я проследил за его реакцией. Нормальная реакция, то есть никакой.

— Месье Плантар, кажется, я знаю, где Копье.

ГЛАВА 3

Прошел месяц. Мы с Жаном как-то незаметно перешли на «ты». Наша дружба с Марком началась со взаимного неприятия, нарождающаяся дружба с Плантаром — со взаимной вражды. Но я понимал, что Жан не заменит мне Марка, не говоря уже об Эммануиле.

Мы с Жаном ближе по уровню образования, правда, он гуманитарий и носит старомодный титул «Магистр искусств». Но, по сути, тогда нас связывала только любовь к французскому вину. Такового здесь не водилось, одно дешевое местное и только для причастия. То есть мне пришлось стать совершенным трезвенником и предаваться с Жаном ностальгическим воспоминаниям о бордо и шабли. Хотя, честно говоря, отсутствие кофе я переживал гораздо острее.

С мессой был полный облом. Мне по-прежнему становилось плохо, и я уходил задолго до начала причастия. Меня не удерживали, за что я был благодарен.

Не знаю, доставалось ли Плантару причастное вино. У нас в колледже во время причастия на край престола ставили чашу с вином: «Подходи, кто смелый!» Жан был человеком, безусловно, храбрым, раз осмелился появиться без Знака в соборе Парижской богоматери, но здесь нужна другая храбрость. Я подозревал, что он ведет столь же трезвый образ жизни, что и я.

За месяц я перезнакомился с его сподвижниками. Рыцари Грааля. Тусовка многонациональная и весьма аристократическая. Был даже один русский: Дмитрий Раевский, граф. Тот самый парень, что первым заметил меня на мессе в Яффе. При встречах я улыбался ему несколько теплее остальных, и пару раз мы с ним предавались совместным воспоминаниям о любимой родине. Марка он напоминал только на первый взгляд: те же черные волосы, военная выправка и прямота суждений. Как и Марк, он играл на гитаре, правда, аккордов знал раз в пять больше и тексты предпочитал посложнее. Но изысканные манеры и правильная речь, полностью лишенная брани, практически сводили на нет это сходство.

Близко мы не сошлись. Всякий раз, когда я обращался к Плантару по имени, Раевский просто выходил из себя.

— Господин Болотов, вы хоть понимаете, с кем разговариваете?!

— По крайней мере не с Люцифером. И не с Богом.

— Дима, оставь! — одергивал Жан. Он старательно выговаривал «Дима», но все равно получалось с чудовищным французским акцентом.

— Да, государь, простите.

Другим интересным персонажем был колоритный усатый чех по имени Вацлав. Он, несомненно, тоже был аристократом, но внешне это никак не проявлялось. Рост под два метра, здоровенные плечи и вечная трубка в зубах. Типичный казачий атаман.

Из остальных мне запомнились австриец Франц, любивший говорить, что он именно австриец, а не немец, и соотечественник Плантара по имени Мишель. Было еще несколько французов, с которыми я почти не общался.

Рыцари Грааля. Ни один из них в подметки не годился д'Амени. Или просто я не смог сойтись с ними ближе. Скорее последнее. Меня окружала стена отчуждения, как чумного или прокаженного. Я так и не научился говорить об общине «мы». Я говорил «они». Жан оказался из них самым милосердным.

Мы сидели у костра недалеко от входа в пещеру, похожего на жерло печи. Багровое небо. Оно теперь всегда такое: рассвет, закат или полдень. И только ночью тьма без звезд или кровавая луна сквозь струи пепла.

Дима играл на гитаре что-то классическое. Потом сменил музыкальную тему и запел. Низкий с хрипотцой голос:

У белых ангельских врат

Целует солнце луну.

Зачем мне, любимая, врать?

Я видел эту страну.

Я падал в эту траву,

Высокую, до бедра,

Где шьет небесам канву

Веселый звон комара.

Я вернулся, Господи, в руки Твои,

Встречай!

[151]

Они уже не боялись зажигать костры. Вечные сумерки, холод. Да и Эммануилу не до систематической ловли «погибших». Две недели назад отложились Североамериканские Штаты, потом Южная Африка и Скандинавия. От Эммануиловой Империи методично отламывались кусочки по краям. Штаты всегда и были полунезависимы, об отделении они не объявляли, просто прекратили отчисления в бюджет. Эммануил готовил карательную экспедицию.

Почему так долго? Дварака по-прежнему лежала на востоке от Иерусалима и только ждала своего часа. Почему он медлит? Устал, растерял силы? Две недели, как это случилось. Раньше он был скор на расправу.