"Фантастика 2023-94". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Ижевчанин Юрий (книги .TXT, .FB2) 📗
— Тогда запрети мне быть человеком, — негромко предложил он. Лицо пришельца стало встревоженным. — Ты живёшь, наверное, столько, сколько живёт Земля. А я — всего пятнадцать лет. Ты всесильный. А я и себя-то сейчас передвигаю с трудом. Запрети мне быть человеком.
— Не понимаю, — признался тот озабоченно.
Олег рассмеялся — искренне и легко:
— Я думаю… Но я объясню, не беспокойся. Можно приказать бросить оружие целой армии. Но нельзя заставить бросить оружие человека, который решил его не бросать. Такого надо сначала примитивно убить. Ну так убей и забери. Не жди, что я брошу его сам. Каких бы имён ты мне называл — моего среди них нет. И нет у тебя власти надо мной. А что до смерти — так я после некоторых встреч здесь не очень-то в неё верю.
— Утром на вас может наткнуться корабль. Остальных, конечно, продадут. Но я легко устрою так, что ты…
— Пошёл вон, — устало сказал Олег. — Надоел.
Он на миг прикрыл глаза. А когда открыл их — на краю плота никого не было.
Корабля утром не было.
Зато Артур вытащил из воды Генку.
Проснулся вовремя, чтобы увидеть, как тот молча, «солдатиком», уходит на глубину в прозрачную воду. Через полминуты Артур уже выволок его на плот и ударом между лопаток выбил из него солёную смерть, которой тот успел наглотаться. И только после этого понял — Генка собирался не пить, а утопиться.
Жуков плакал, скорчившись рядом. Артур, помедлив, положил руку ему на плечо:
— Тише, — сказал кадет. — Тише, разбудишь всех, а все устали.
Генка поднял на Артура измученное мокрое лицо. Облизнул полопавшиеся губы.
— Я… — дрожащим голосом начал Генка и, захлебнувшись слезами, уткнулся в грудь кадета. — Я не хотел… я просто не смог… я не хотел… я… понимаешь… я не смог… прости меня… прости, прости, прости…
— Давно простил, — сказал Артур. И сам поразился своим словам, прислушался к себе изумлённо: что это он плетёт?! Но понял вдруг, что это — правда. Не знал, давно или нет, но ни злости, ни ненависти, ни даже равнодушия к Генке не осталось. Была только жалость.
Генка поднял лицо. Мокрые глаза были огромными:
— П… равда?! — изумлённо выдохнул он.
Артур кивнул…
…Он ничего никому не рассказал. Даже Олегу, когда тот проснулся и они вместе лежали (умирали…) на носу плавно качающегося плота. Разговор шёл о совершенно отвлечённых вещах.
— Странно, — задумчиво сказал Олег, — где же клейма?
Артур приподнялся на локте и поинтересовался севшим голосом:
— Ты, что бредишь?
Олег хмыкнул, улёгся удобнее:
— Ты знаешь, что такое Х'сан'кор? — Артур помотал головой. — Ужасная флейта. В переводе с оркского, — Артур уже сидел, глядя на Олега с откровенным беспокойством. — Ты не читал Пехова?
— Нет, — отрезал Артур. — А тебе голову напекло…
— Ничего мне не напекло, — Олег сел по-турецки. — Я сдуру много читал. Живетьева, «Стальное княжество», Каплан, «Круги в пустоте»… Фабула везде одна: наш человек, мальчишка, иное пространство, рабство… Везде описываются клейма. Но никому из вас клейма и не думали ставить. Ну ладно — девчонки, не хотели уродовать. Ну ладно — Макс, там это, может, не принято. Но ты-то и Кирилл с Тимкой были в классическом рабстве…
— Большое тебе спасибо, — ядовито сказал Артур. — Тебе что, хотелось, чтобы в меня ещё и раскалённой железкой потыкали?
— Да ничего мне не хотелось, — Олег шлёпнул ладонью по воде. — Просто странно, вот и всё…
— Да тут этих странностей море, — сказал Артур. — Вон, океан целый вокруг… Хватит трёпа, послушай, как поёт.
Пел Макс. Пел плохо — он и так-то не умел, а тут ещё и еле сипел сухой глоткой. Но песня была — вызов. Мальчишка сидел на краю плота, смотрел в небо и пел:
— Он носил волчью шкуру и перед битвой пил волчью кровь, чтобы стать воплощением этого бесстрашного зверя и броситься на врага — и, если он погибал в бою, вслед валькириям, уносившим викинга, слышался прощальный волчий вой…
Рассвет над океаном был потрясающе красив. Непередаваемо. Сумасшедше. Синие, алые, чёрные и даже зелёные краски мешались в нём и не мешали друг другу.
Олег сидел на краю плота и смотрел, как восходит солнце. Наверное — одно для всех миров.
— Смешно, — сказал он негромко солнцу. — И тебя тоже создал он? И все фильмы, и все книги, и все песни, и моего деда создал он? И всё это служит ему?
Олег не удивился, когда человек в выгоревшей гимнастёрке подошёл к нему и сел рядом. Не скрипнули доски, не шевельнулся воздух… Ни этот, ни тот, другой, Олег не помнили деда, отца матери — он умер в начале восьмидесятых. И военных фоток не сохранилось, а на остальных был сутуловатый старик в хорошо сидящем пиджаке.
Этот дед был старше Олега на пять-шесть лет. И Олег улыбнулся — от него пахло горячим сукном, табаком, кожей, потом, нагретым металлом. Он улыбался — мальчишеской улыбкой, похожей на улыбку Ёлохова, зарытого в земле чужого пространства… и сейчас, наверное, уже вернувшегося домой.
Дед молчал. Тоже смотрел, как всё выше и выше взбирается солнце.
Дед, молча сказал Олег. И заплакал — тоже молча. Я не хочу, чтобы они умирали, дед. Мне не жалко себя и не страшно за себя, я сам заварил эту кашу. Но я не хочу, чтобы умерли они. И ничего не могу сделать. Ничего. Я знаю, это неправильно, но — ничего не могу. Неужели Он сказал правду, и всё напрасно, и ничего хорошего, справедливого, доброго больше не осталось в мире, а есть только тоска и красивый последний рассвет?
Дед встал. Он стоял на плоту, и солнце светило ему в лицо, но он не морщился. Может быть, он видел ту дорогу, которая ведёт и его по мирам и временам? Ведь не может быть, чтобы он умер совсем… Уж это Олег знает точно — Люди не умирают совсем… Совсем — для трусов и предателей…
И тогда Олег тоже встал и стал глядеть на солнце, не жмурясь. Слёзы высохли. Высохли на глазах, на склеенных солью ресницах, на щеках…
А потом Олег понял, что один на краю плота.
— Ты врёшь, — упрямо и негромко сказал он. — Ты врёшь.
— Олег, — услышал он голос. Чей — не поймёшь, от жажды все голоса стали одинаковыми, как будто из высохшего кувшина сыпался песок. Олег оглянулся.
Перед ним стоял Димка. Стоял, качаясь — то ли потому, что покачивался плот, то ли потому, что его не держали ноги. Мальчишка держал в руке свою фляжку — осторожно, как будто она была из тончайшего хрусталя.
