Пропавший линкор - Вильямс Роберт Мур (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
Смутно, очень смутно Пещерный Рэнд начал понимать, что происходит. То, что все окружающее смазывалось и исчезало, было как-то связано с его способностью, думать об экспрессе, с его способностью думать об оружии, которое нужно прижимать к плечу, и тогда из него вырывается огонь, дым и гром, и это оружие принадлежит к совершенно другому миру.
Рэнд стал постепенно понимать, что происходит. Это происходило уже много раз и всегда раздражало его. Он хотел быть Пещерным Рэндом больше, чем Джоном Рэндом из двадцатого века, но ничего не мог с этим поделать. Когда появлялась непреодолимая тяга, он вынужден был ей повиноваться, и знал это.
Мир пещерных людей уже исчез. Исчезла высокая гора, исчез Великий Пещерный Медведь, исчезла Пег, и исчезли столпившиеся вокруг охотники.
Рэнда захватил бурный поток и понес куда-то.
Он закрыл глаза, будучи Пещерным Рэндом, и снова открыл их уже Джоном Рэндом из двадцатого века.
III
Он открыл глаза как Джон Рэнд из двадцатого века. Где-то на тусклых задворках его сознания была память о Пещерном Рэнде. Неопределенные, смутные, бесформенные воспоминания, которые всегда оставались с ним. Он не был уверен, что может в них разобраться, но никогда не забывал, что он Джон Рэнд из двадцатого века и одновременно Пещерный Рэнд.
Он лежал на кушетке в своем кабинете. Нос и нижнюю часть лица закрывала резиновая маска. Резиновая трубка тянулась от маски к несложному аппаратику, стоявшему на столике у кушетки, аппаратику, предназначенному контролировать подачу в легкие закиси азота.
Вдохнув точно отмеренную порцию закиси азота, он засыпал и видел сны.
Вернее, один и тот же сон. И в этом сне он был Пещерным Рэндом. Вернее, он сам не считал это сном. Он считал это реальностью. Он думал, что закись азота открывает на время какую-то дверь, и он попадает через эту дверь в прошлое, во времена пещерных людей.
Его жена Дженни считала, что это всего лишь сны. Она считала, что ее муж свихнулся. Точнее, что он псих ненормальный. Но не опасный псих, не такой, чтобы волноваться по этому поводу, а что-то такое, о чем не хотелось бы, чтобы узнали знакомые.
Она и вызвала известного психиатра доктора Пекоффа, чтобы вылечить Рэнда.
Открыв глаза, Рэнд увидел, что в комнату вошли Дженни и доктор Пекофф. Они включили свет и глядели на него.
Это их голоса он услышал в первобытном мире. Эти голоса выдернули его из прошлого. Голоса и включенный свет, давление света на закрытые веки — вот что переместило его обратно в настоящее. Они заметили, что он очнулся.
Доктор Пекофф сделал легкий жест рукой, говорящий: «В этом весь ваш чокнутый муженек. Вон он лежит на кушетке. Мы стараемся его вылечить, а он снова надышался закисью азота. Как только мы уходим, он продолжает свои штучки».
В этом жесте было презрение. Сам по себе, он говорил больше, чем любые слова: «Зачем вам нужен этот человек, Дженни? Он на грани безумия. Я психиатр и разбираюсь в этом. Его нужно поместить в клинику, где лежит много таких. И тогда мы с тобой…»
Дженни вошла в кабинет и притворилась, что не замечает маску и аппарат на столике, дозирующий закись азота.
— Привет, дорогой, — сказала она. — Подремал?
Рэнд сел на кушетке, снял маску и положил ее на столик. У него слегка кружилась голова — остаточное действие газа.
Он сделал вид, что не замечает, что они вновь застукали его за использованием закиси азота.
— Да, — подтвердил он. — Немного подремал. Ну, и как спектакль?
Жена с Пекоффом ходили в театр.
— Доставил большое удовольствие, — ответила Дженни. — Жаль, что ты не пошел с нами. Мне кажется, тебе бы тоже понравилось.
Она продолжала притворяться, что не замечает маску, и этим подчеркивала растущее между ними разногласие. Ему было жаль, что он не мог устранить это разногласие. Ему было жаль, что они не могли снова стать близкими, жаль, что между ними уже не вспыхивала любовь, которая когда-то была, когда-то, пока он не начал экспериментировать с закисью азота.
Трудно было решить, что для него важнее — его эксперименты, вечный поиск истины, спрятанной где-то в тени, или его жена. Он боялся, что то и другое не совместимо.
Мысли его все еще путались с воспоминаниями о Пещерном Рэнде, Мраке и Пег, которая спасла ему жизнь в давно минувшие времена.
Однако те времена не были давно минувшими. Люди думают, что настоящее превращается в прошлое, что время проходит мимо и исчезает навсегда. Но Джон Рэнд считал, что это не так. Он считал, что нет никакого прошлого и нет никакого будущего. Было лишь настоящее. Пещерный Рэнд и Джон Рэнд из двадцатого века существовали одновременно. Они лишь разделены странной завесой между измерениями, пропастью между измерениями, которые человеческое сознание неправильно считает прошлым и будущим, хотя и то и другое является настоящим. Джон Рэнд не мог сформулировать это яснее, но для него оно было вполне понятно.
И закись азота была путем через завесу, мостиком через пропасть между измерениями.
Было ли это на самом деле?
Он полагал, что было. Он считал, что одновременно существовал и Джоном Рэндом из двадцатого века, и Пещерным Рэндом. Он считал, что жил одновременно в обоих мирах, хотя ему больше нравился мир Пещерного Рэнда. Жизнь Пещерного Рэнда была гораздо насыщеннее, чем жизнь Джона Рэнда, богатого, хотя несколько эксцентричного биржевого маклера.
Джон Рэнд унаследовал свое богатство. Ему не пришлось бороться за него. Возможно, именно поэтому деньги его не интересовали.
Пещерный Рэнд должен был бороться за все, что имел. Первобытным людям ничто не давалось легко. Если им нужен был лук, то они должны были вручную срезать деревце и очистить его ствол каменным ножом. Они сами должны были сделать тетиву, сами сделать стрелы, найти для них подходящие кремни, обработать их, поймать птицу и надергать из нее перьев для оперения.
Ничто не давалось легко в том мире. Приходилось самому искать еду, иначе останешься голодным. Нужно было либо убить оленя и выделать его шкуру, чтобы соорудить из нее одежду, либо страдать от холода. Каждый день был борьбой.
В двадцатом веке еду Джону Рэнду готовили опытные повара, подавали вежливые официанты на изящных фарфоровых тарелках, а столики были накрыты белоснежными скатертями. Одежду ему шили первоклассные портные. В офис его отвозил шофер.
В офисе на него трудились нанятые служащие. Все делалось для него. Все. Он посмотрел на Дженни.
Ну, скажем, не совсем все. Например, между ним и Дженни были разногласия, мешавшие им наслаждаться друг другом. И он был сыт этим по горло.
Этой цивилизации он предпочитал сырое красное мясо дикой жизни. Он был охотником. Все мужчины были охотниками.
Они были охотниками, но жили в городах, где не на кого было охотиться.
Они были охотниками, гоняющимися за мышью с оружием на слонов.
Они охотились на кроликов с такими мощными луками, что из них можно было свалить бегущего лося. Но они не хотели гоняться за мышью, им не нравилось охотиться за кроликами. Просто им больше нечего было преследовать, не на кого охотиться.
Эмоционально мужчины оставались пещерными людьми. Вот только жили они в городах. Асфальт был у них под ногами, четыре стены вокруг и паровое отопление в комнатах.
В небе были звезды, но они не видели их из-за неоновых реклам по ночам.
Джон Рэнд был сыт всеми этим по горло…
Дженни притворялась, что не замечает аппарат для подачи закиси азота, но Пекофф не хотел притворяться.
— Мне казалось, я велел вам прекратить все это, — заметил он.
Голос его был резок — голос врача, дающего своему пациенту предписания, врача, ставящего окончательный диагноз.
От этого тона волоски на загривке Джона Рэнда встали дыбом.
— Идите к черту, — ответил Рэнд.
Оба мужчины ощетинились друг на друга, как незнакомые собаки. Пекофф утратил контроль за своими эмоциями. Он был психиатром и знал, что нельзя рычать на пациентов. Дженни понимала, почему он утратил самоконтроль. Почему он начал рычать. Просто он хотел Дженни.
