Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич (книги регистрация онлайн .txt) 📗
"Зейдлиц" и "Петропавловск" сражались с неясным результатом, а вот у "Мольтке" дела обстояли нехорошо - корабль горел в нескольких местах, и на нем, похоже, не действовала уже и вторая башня. "Фон дер Танн" остервенело отстреливался из последних двух оставшихся у него стволов, но в это время за "Севастополем" пристраивались корабли Бахирева. Кербер провел дредноуты между отрядами, прикрывая "Андрея", "Рюрика" и "Макарова" от огня линейных крейсеров, а теперь они пытались встать в строй за концевым "Севастополем". Конечно, "Андрей Первозванный" тут же начал отставать, но его орудия ударили по "Фон дер Танну", и тому стало совсем нехорошо.
Германский командующий видел, что русские сбили строй, что его линейные крейсера ослабели, а противостоящие им линкоры все еще способны сражаться. Франц Хиппер был неистов, но не безрассуден, он понял, что победы сегодня не будет и что, продолжая упорствовать, он лишь поможет русским увеличить и без того разгромный счет. Вряд ли германский контр-адмирал был счастлив своему решению, но он сделал, что должно - отвернул и вывел свой потрепанный отряд из боя.
Бестужев-Рюмин пришел в себя еще до начала драки с Хиппером, так что Беседин, облегченно вздохнув, сдал ему командование и вновь вернулся к обязанностям старшего офицера.
Как только Хиппер отступил, Кербер сразу же уменьшил ход до восемнадцати узлов, с тем чтобы "Андрей" поспевал за строем. Да и "Севастополь", получив в бою с "Фон дер Танном" пару неприятных попаданий, сел носом и отставал. Но больше немцев им не встретилось, и ближе к вечеру потрепанная русская эскадра вышла к центральному минному заграждению в горле Финского залива.
Конец боя означал начало больших хлопот для всех офицеров. Николай носился как угорелый из плутонга в плутонг и из башни в башню, оценивая лично нанесенный врагом ущерб, как в материальной части, так и в людях. Организовать ремонт, проследить, чтобы все раненные побывали в лазарете, перераспределить оставшихся в строю, проверить дальномеры, уточнить остатки боеприпасов... Когда поздно вечером встали на якорь в Гельсингфорсе, и занятия артиллерийской частью утратили спешность, добавились новые хлопоты: Николай организовал своз раненных на берег, но и помимо того откуда ни возьмись нашлась еще сотня неотложных дел. Кавторанг работал, как заведенный. Лишь под утро старший офицер, сам едва стоящий на ногах, отправил Маштакова в лазарет - выбравшись оттуда и переодевшись в чистое, Николай собрался было продолжить свою бурную деятельность... но вдруг сообразил, что все срочные необходимости, неодолимой ратью обступившие Николая, как-то внезапно кончились и у него появилось время отдохнуть.
И вот Николай курил, облокотившись на леер: табак немилосердно драл горло, но ему было все равно. Он уже перешел ту грань, когда чувствуешь усталость: голова была легкой, восхитительно пустой и слегка кружилась, если нужно было быстро перенести взгляд с одного предмета на другой. Тело было словно чужим и как будто потеряло в координации, так что кавторанг предпочитал воздерживаться от резких движений. Зашитое плечо пульсировало болью, но за исключением этого он ощущал себя не так уж и плохо. Просто устал... Очень.
- Николай? - Маштакову так не хотелось открывать глаза и поворачивать голову, но как не ответить командиру?
- Слушаю, Анатолий Иванович, какие будут приказания?
Вышедший на мостик, бледный от потери крови командир "Севастополя" криво улыбнулся.
- Никаких.
Бестужев-Рюмин встал рядом с кавторангом, также как и он облокотился на леер - едва не касаясь раненного плеча Маштакова.
- Ничего. - сказал Анатолий Иванович, кивнув в сторону хаоса, в которую превратилась верхняя палуба линкора:
- Завтра откачиваем воду, послезавтра - пойдем в Кронштадт чиниться. Подлатают, будем лучше новых. За одного битого двух небитых дают, а за нас, после вчерашнего, можно и трех с четвертью.
Николай против воли улыбнулся.
- Мне рассказали, как Вы командовали боем в мое отсутствие. Вы... Вы молодец, Николай. Вы просто не представляете, какой Вы молодец. Махнуть рукой на дредноут, бить главным калибром по крейсеру и миноносцам, кто бы до такого догадался-то? Вы... все сделали правильно.
- Спасибо, Анатолий Иванович
- И знаете, пожалуй, что будет у меня для Вас приказание. Квартиру Вы в Гельсингфорсе сняли, так что езжайте-ка, друг мой, в город, отоспитесь, глотните коньячку, и вообще - отдохните - тут Бестужев-Рюмин вытащил часы-луковицу:
- Через пятнадцать минут должен подойти катер, доставить мне пакет, да вон и он, кстати. На нем и езжайте с Богом.
- Но...
- Ничего, проживет Ваше заведование без Вас полтора суток, а Вы к тому же еще и раненный. Так что - ступайте. Это приказ - улыбнулся командир "Севастополя", развернулся и ушел в рубку.
Николай спустился вниз. Это оказалось не так просто, потому что трап выгнуло близким разрывом снаряда, отчего пришлось пройти по самому краю, не имея к тому же страховки леера, но сейчас он не обратил на это никакого внимания. Вот и катер...
Внутрь Николай не пошел, но присел рядом с рубкой и привалился к ней, любуясь восходом. Тихий плеск рассветной воды и ритмичный перестук паровой машины подействовали на него гипнотически - Маштаков сам не заметил, как провалился в сон.
- Вашблагородие, так что пришли - разбудил его тихий голос матроса. Николай открыл глаза. Вроде бы немножко полегчало, хоть и поспал всего ничего.
"Надо сыскать извозчика, да ехать отсыпаться, а там уж, приведем себя в порядок, и в самом что ни на есть героическом виде наведаемся к Елене свет Александровне" - подумал капитан второго ранга, перешагивая совсем небольшой трап и выходя на набережную. Стоило только подумать о сестре Всеволода и на душе сразу стало хорошо и тепло.
Стук захлопнувшейся двери экипажа прозвучал пистолетным выстрелом в тишине не проснувшегося еще города. Николай резко повернулся...
Она стояла в каких-то двадцати метрах от него. Как всегда - одетая скромно и безупречно: прямое платье, с завышенной талией, и длинным рукавом, вроде бы ничего такого, но - бесподобно. Как можно таким фасоном подчеркнуть идеальную фигуру? Легкие перчатки, элегантная шляпка и совсем-совсем бледное лицо, да что ж стряслось-то? Уставшие, но такие чистые, ясные глаза, лучащиеся... счастьем?
Николай не помнил, как оказался подле нее.
- Николай... С Вами все в порядке? Вы не ранены? Я... тут ночью творилось ужасно что - бесконечные шлюпки, катера... И люди, люди на них, кто в крови, кто без сознания, кто перевязан так, что и не разберешь, санитарных карет уйма, выгружали... стонали многие... ужас. Так было страшно - Елена Александровна чуть всхлипнула
"Господи, да это что же это... Мы ж выгружали раненых, как только на рейд вошли, и она... она с самого вечера - здесь?! Ждет меня?!!"
- Вы не ранены? С Вами все хорошо? Вы... - она говорила что-то, но Николай уже не слышал этого. Он потянулся к ней, взял ее ладони в свои, даже не задумываясь, не замечая, что делают его руки. И вздрогнул, почувствовав тепло ее тела сквозь тонюсенькую нить перчаток, но тут же его пальцы уловили ответную дрожь. Он смотрел на нее и не желал больше видеть иного, потому что ничего более прекрасного ему не найти во всей Вселенной, да и в голову не пришло искать. Никакие слова были не нужны, и он склонился, завороженный счастливым светом усталых, любимых глаз. И когда Николай коснулся восхитительно-нежных, соскучившихся по нему губ, мир стыдливо отвернулся, и перестал существовать.
Капитан второго ранга встретил свою судьбу.
ЭПИЛОГ
Смешная фотографическая рамка в ладонях. Юрий старался, молодец, для его девяти лет - превосходная работа, при том что вырезал он ее из дерева сам, от начала и до конца. А вот стекло - не совсем, тут уж отцу пришлось помочь немного, да что ж с того? Главное, что своими руками подарок делал, от того теперь и тепло на сердце. Пальцы нежно прикоснулись к стеклу, которое вот еще совсем недавно резали вместе с сыном, погладили гладкую поверхность, за которой лежала отличного качества фотография.
