Кошак (СИ) - Кузнецов Павел Андреевич (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

— Обещаю, — твёрдо проговорила метиллия и, преодолев сопротивление моей руки, отставила голову, чтобы заглянуть мне в глаза. Несколько долгих секунд мы молчали, после чего Ди бросила. — Он твой.

— Сёстры! Прошу вас оставить меня с этой мразью наедине! — сказал я, отпуская милаху из объятий.

— Дерзай, — пожала плечами Тиш, но в уголках её губ пряталась одобрительная улыбка.

— Я хочу это видеть, — упрямо заявила основная виновница торжества.

— Ди, я здесь как представитель Ордена. Это не игрушки. Он напал на республиканку. На валькирию. На мою сестру. Ты будешь отвлекать. Я не смогу нормально работать, когда это будет видеть сестра.

— Хорошо, — блеснула на меня глазками кошка. Заинтриговалась. — Но после я хочу увидеть запись.

— Увидишь.

Девочки вместе покинули комнату, а я подошёл к незадачливому охотнику, так резко оказавшемуся в иной роли — роли жертвы. Хищники бывают разные. И так уж получилось, что валькирии — вершина пищевой цепи. Раньше он не придавал этому значения, но теперь… Одежда на мужчине висела лохмотьями. Кровавыми лохмотьями. Видимо, девочки не жалели его кожные покровы, драли от души. Ну и трахали — куда ж без этого. А как кошки играются с мужиком вдвоём, если рабочий инструмент у него только один? Правильно, заставляют работать языком. Судя по тому, что рот недоноска щерился просветами недавно выбитых зубов — мужик сначала был категорически против. Скалился, не открывал рот, вот зубы ему и пересчитали; да не какие-нибудь, а самые опасные — передние и клыки. Чтобы сложней было укусить за интимное место, если такая мысль вдруг взбредёт в его горячечное сознание. Своего кошки, похоже, добились, недоносок отработал, не покладая… кхм… языка.

Я присел перед насильником на корточки. Заглянул в глаза. Там стыли мука и раскаяние. Вот только это не было раскаяние в содеянном — скорее в том, что просчитался с жертвой.

— Я готов принять насилие женщины над мужчиной — с нас не убудет. Но настоящий мужчина никогда не возьмёт женщину силой. Он будет её добиваться, настраивать на себя, давить, но не возьмёт. И знаешь почему? Потому что только женщина может выбирать, от кого родить. Это неприложная истина эволюции. Её нарушение для меня означает, что кто-то перешёл из состояния «жизнь» в состояние «смерть», хотя может сам ещё не понять этого. Я исправлю сие досадное недоразумение.

Моя рука сжала ладонь недоноска. Он попытался освободиться, и от его рывка, помноженного на встречный рывок уже от меня, запястье хрустнуло. Жертва заверещала, выгнулась, схватилась второй рукой за кисть, но я уже фиксировал его полями. Мгновение — и он лежит, подёргиваясь, придавленный к полу всей тяжестью эволюции, породившей к жизни таких монстров, как я. Лишь свистящее дыхание с трудом пробивается сквозь захват.

— А ещё, урод, это не просто женщина. Это моя женщина. Поэтому прежде, чем ты умрёшь, я спрошу с тебя за каждое к ней прикосновение, — держа сломанную в запястье руку, я вонзил один из когтей второй ему под ноготь.

Новая боль стала для насильника последней каплей. Его сознание не выдержало такого надругательства и отключилось. Но со мной подобный номер не пройдёт. Я и до инициации отлично знал человеческое тело. Мастер боевых искусств не может его не знать. Массаж. Точки для ударов. Слабости тех или иных членов и органов. Много всего. А после инициации я мог просто пропустить импульс, имитируя работу периферийной нервной системы, и мгновенно вывести его из беспамятства. Что и проделал. Взял второй палец, освободил ударный коготь и… продолжил наш мужской разговор.

…Тренировочную зону покинул спустя сорок минут. Весь в крови, но с ясным взором. Ярость оказалась усмирена. Оказывается, вода для неё сродни эрзацу, ей нужна полновесная кровь. И ярость её получила с лихвой. Теперь у меня за спиной, на татами, остывал свежий труп. Умирал недоносок долго. Харакири должно было показаться ему избавлением, хотя вещь вообще-то крайне неприятная. Недаром у японцев было принято делать харакири в присутствии близкого друга, который после милосердно отрубал страдальцу голову.

Я не был садистом, но о проявленной жестокости не жалел. Будь на месте Эйди Викера или Триша, я мог бы его пощадить, ограничившись ломкой. Насильника в тюрьме тоже не убивают. Но осознание того, что именно Милаха могла стать объектом насилия… Эта республиканка с совсем нереспубликанской потребностью в сильном плече… Нашедшая во мне не просто любовника, но это самое плечо, признавшая за мной роль без пяти минут старшего брата… От одной мысли, что её могли обидеть, и к чему это могло привести для её психики, глаза застила первородная ярость.

Кошки встречали вестника мести в полном составе — разве что не строем, — но и так нотки торжественности проскальзывали во всём их облике. Эйди сразу шагнула навстречу. Её ясная открытая улыбка окончательно примирила меня с реальностью.

— Ты заботливый, брат. Мне приятно.

— Кошка, из-за нас с тобой сегодня умер человек. Республиканец. Не вижу в этом ничего приятного, — поморщился, хотя и не смог сдержать ободряющую улыбку.

Валькирия лишь рассеянно кивнула и нежно-нежно прильнула своими губами к моим губам. В груди зашевелился птенец нежности, все неприятные мысли напрочь вымело из головы. Наши руки переплелись где-то на уровне груди и оказались зажаты стремящимися друг к другу телами.

— Его ещё можно откачать, — заметил я, обращаясь ко всем присутствующим. — Но я против. Будь это не Эйди… Как мечник я могу взять на себя его убийство. И отвечать за него буду сам, перед Орденом.

— Я не потащу в регенератор эту падаль, — бросила Триша.

Остальные покивали, для них убитый уже отошёл в прошлое. Да, жёстко, но причин жалеть его у них не было. Только Милена высказала особое мнение.

— Нет, Кошак, я против, — услышав её категорическую отповедь и заметив тонкую щель плотно сжатых губ, я невольно напрягся. Напрасно. — Его смерть — на нас всех. Не смей брать её на себя! Всё, что совершается внутри семьи, остаётся частью семьи. Дройды уберут… когда выйдет время на возможную регенерацию.

— Старшая права, — согласно склонила голову Викера. — Не ты один его драл, а на смерть мы его обрекли всей стаей. Если с тебя спросят — мы все ответим.

Теперь пришёл мой черёд кивать. Спорить со Старшей и сёстрами не хотелось. В конец концов, им видней. Думаю, это далеко не первое убийство на совести стаи. Всё решив для себя, я повернулся к Эйди.

— Извини, кошка, — размыкать объятья не хотелось, но пришлось. — Мне нужно принять душ.

Сёстры не возражали. И, что характерно, никто не вызвался составить мне компанию. Внутри уютно подсвеченного помещения снял форму, сбросил её в утилизатор. Почему-то это показалось символичным: словно одноразовая униформа у мясника. Но дальше неприятные ассоциации не пошли, потому что заработал душ, своими рассеянными струями вымывая наваждение. Упёрся руками в стену, и так и стоял с минуту, ожидая, пока вода вымоет из тела неприятные ощущения, смоет с души чёрный нагар.

— Леон, я хотела сказать, — прозвучавший со спины голос принадлежал Викере. Та встала у дверей и не стремилась подходить ближе. — Я считаю решение старших сестёр оставить тебя наедине с самим собой неправильным. Это наша первая совместная операция, пусть и условно боевая. Никогда ещё на моей памяти ни одну валькирию или кота не бросали… вот так. Словно котёнка в воду: выплывет — молодец, нет — значит, не повезло. Сегодня я увидела достаточно. Ты готов убивать за сестёр, и делать это тяжело, кроваво, но правильно. В подобных миссиях мне часто приходится работать на допросах, реже — участвовать в подставных переговорах, на которых берут объект. Я готова взять тебя на следующий этап операции, в чём бы он ни заключался… ученик.

— Спасибо, Вик. Для меня это важно.

— Я знаю, Кошак. Ты правильный. И ты наш. То, что будет внутри стаи, не пойдёт больше никуда. Если нужно будет что-то сказать Тине, я своё слово скажу. Кошки тебя не оставят наедине с самим собой. Не пристало тебе дёргаться и метаться, пытаясь самостоятельно узнать то, что мы можем дать сами, и куда эффективней. Всё. Мойся и выходи, ужин уже ждёт.