Оборотни - Джонс Стивен (книги без сокращений TXT) 📗
Постараюсь быть более терпимым к ее глупости. В конце концов, нормальному человеку это трудно понять. И когда я вынужден был рассказать жене о своей болезни, для нее это было таким потрясением! Я часто задумываюсь: может, этот шок слегка помутил ее разум? Не очень сильно, но достаточно, чтобы объяснить некоторые вещи, которые она делает, из числа неразумных… так, например, она считает, что платье проститутки, которое было на ней вчера вечером, красивое; вечером, точно подростку, ей хочется уйти из дому, а подлинный и оправданный гнев она принимает за симптом моей болезни. Да, я должен быть терпимее по отношению к ней, бедняжке.
Когда мы поженились, все было не так уж и плохо. Это потом все расстроилось, но ухудшение происходило так медленно, что я держал его под контролем и делал так, чтобы избежать конфликтов. Клетки у меня тогда не было, да она мне и не нужна была. Когда в ней созрела необходимость, прошло уже довольно много времени.
Да, во мне произошли изменения. Я изменился, но не так сильно, как сейчас. Да и полностью все-таки еще не менялся. Я по-прежнему человек. Помню, как я выглядел на тех ранних стадиях, еще до того, как боялся заглянуть в зеркало. У меня было небритое лицо, и больше ничего. Точно я неделю не брился. Зубы были длинные, но мне удавалось скрывать их за губами, так что казалось, будто это они торчат вперед. Хуже всего было с глазами. Это явно были глаза животного, во всяком случае определенно не человечьи глаза. Но не было ничего такого необыкновенного, на что обратил бы внимание тот, кто не знал, как я обычно выгляжу. Он бы просто подумал, что я необычайно безобразен.
В те дни я не терял контроля над собой. Болезнь не могла взять верх полностью, но свирепствовала во мне как лихорадка, и я всегда, хотя бы отчасти, был самим собой. Это было до того, как понадобилась клетка, и до того, как я рассказал Хелен о болезни. Думаю, было неправильно жениться на ней, не сказав ей об этом, но я же не ожидал, что мне будет хуже. Да я уверен, что это не имело никакого значения, — она все равно вышла бы за меня.
В те ночи, когда это происходило, я ложился спать рано и выключал свет. Разумеется, у нас были отдельные комнаты. Я говорил Хелен, что нехорошо себя чувствую, и она не расспрашивала меня. В конце концов она, должно быть, обратила внимание на регулярность моих приступов, ибо однажды очень грубо пошутила насчет ежемесячного недомогания, и мне пришлось прочитать ей строгую лекцию о том, что женщины должны говорить своим мужьям, а чего не должны.
Но потом мне становилось все хуже и хуже, и наконец я решил больше не рисковать. Раз в месяц я начал уезжать из города. Ей я говорил, что уезжаю по делам, и думаю, она верила мне. Мои действия не вызывали у нее подозрений и вульгарных шуточек по этому поводу. Она знала, что я не из тех, кто будет содержать любовницу или раз в месяц проводить веселую ночь. Она доверяла мне и не задавала лишних вопросов.
Я отправлялся в какой-нибудь небольшой город милях в тридцати-сорока от города. Каждый месяц я ездил в новый город. Останавливался в какой-нибудь дешевой гостинице (дешевой, потому что в дешевой гостинице никто не обратит внимания на небритого мужчину) и проводил длинную ночь в грязной и темной комнате. Я никогда не покидал свой номер, как бы нехорошо мне ни было в такую ночь. А мне действительно было нехорошо. Так сильно хотелось выйти на волю! Мне хотелось… сам не знаю чего. Возможно, это было желание снова пробежать по лесу голым. Но я боролся с этим желанием и побеждал его, оставшись в номере. Я всегда запирал дверь изнутри. Было бы лучше, если бы кто-нибудь запирал меня снаружи, но не мог же я просить об этом служащего гостиницы! Это могло вызвать подозрения. Поэтому мне приходилось полагаться на свою силу воли. К счастью, я умею держать себя в руках, и мне удавалось сдержаться. Хотя частенько мне было очень, очень плохо.
Позднее, когда я понял, что болезнь прогрессирует, возникла необходимость соорудить клетку. Я долго обдумывал этот план. Ведь в таком случае мне пришлось бы рассказать о своей болезни жене. Это было самое трудное. Хелен не самая умная женщина на свете, и поначалу она не воспринимала мои слова всерьез. Она мне не поверила, думала, я шучу. Но потом, когда пришел рабочий и взялся за сооружение клетки, она поняла, что я всерьез говорил о своей болезни, но решила, что я схожу с ума. Ну прямо так она не сказала, но я прочел это в ее глазах. Когда мы обивали стены войлоком, она то и дело покачивала головой, точно мы оба выглядим смешно и напрасно теряем время. Это можно понять; я не могу винить ее в том, что поначалу она сомневалась. Теперь-то она догадалась, что к чему. И начинает все понимать, хотя по-прежнему делает глупые ошибки и не видит разницы между физическим недугом и душевным, не отличает нормальное поведение от ненормального. На это нужно время.
Клетка существует у нас уже полгода. Я отправляюсь в нее раз в месяц. Хелен делает свою работу, не задавая лишних вопросов. В целом, она хорошая жена, и если иногда недостаток ума и ее неспособность что-то понять и раздражают меня, то, полагаю, это совершенно нормально для большинства браков, когда один из партнеров столь значительно превосходит другого по умственным способностям.
Я доволен своей женой. Постараюсь терпимее относиться к ее недостаткам. И никогда не причиню ей никакого вреда. Никому не причиню вреда…
9 июня(вечер)
Я был нечестен. И это не дает мне покоя. Я ничего не выдумывал, но не написал о том пьянице, которого встретил в гостинице. Я должен все рассказать, иначе нет смысла вести этот дневник, поэтому я обязан написать и о нем. Во всяком случае не произошло ничего такого, из-за чего я чувствовал бы себя виноватым.
Это случилось в последнюю ночь, когда я уезжал из города, еще до того, как была сооружена клетка. Я уже подумывал о строительстве клетки, но все откладывал из-за Хелен, ибо это означало бы, что мне придется все рассказать ей о своей болезни. Думаю, что именно происшествие с пьяным наконец подвигло меня к принятию решения. Из этого происшествия не вытекает, что я могу быть опасным или что мое умение сдерживать себя слабеет. То, что случилось, — случилось, и все кончилось хорошо, во всяком случае для меня. Я был ни при чем, а то, что произошло с пьяницей, — только его вина.
Гостиница была очень бедная. Я хорошо ее помню, в таком убогом месте я еще не останавливался. Вход в нее обозначался табличкой, висевшей над узкой дверью. Табличка была прибита криво. В коридоре, от входа до самой лестницы, лежал ковер грязно-коричневого цвета, с торчавшими по бокам нитками. Конторка портье находилась в небольшой нише в холле. Я позвонил в колокольчик и подождал, пока служащий выйдет из комнаты под лестницей. Ждать его пришлось долго, и наконец он появился, протирая глаза, при этом рубашка его была не заправлена в брюки. Он зашел за стойку, сунул мне книгу и зевнул прямо в лицо. Отвратительный тип. Я рассказываю все это, чтобы показать, что это была за гостиница и какие там, наверное, останавливаются люди, особенно тот пьяница. Таким вообще не стоит жить на свете.
Служащего ничуть не смутило, что я небрит. Я всегда заботился о том, чтобы не бриться пару дней, прежде чем отправиться в гостиницу, на тот случай, если кто-то увидит меня больным. Ведь это по меньшей мере странно увидеть, что у мужчины так быстро выросла борода, всего-то за несколько часов. Это лишь одна из мелких деталей, которые я старался предусмотреть. Я уверен, что никто никогда ничего не подозревал. В наши дни, в наше время на такие вещи едва ли обращают внимание. Для психиатра я находка.
Служащий и сам был небрит. Он вел себя так, словно все его гости обходились без бритвы. Хотя у меня был чемодан, он потребовал деньги вперед. Я поднялся в свою комнату, закрыл дверь и запер ее, выключил весь свет и лег на кровать. Одежду я не снимал. В номере было единственное окошко — маленькое, грязное, выходящее на кирпичную стену, так что луну я не видел. Когда я не видел ее, изменяться было всегда труднее и гораздо мучительнее и мне приходилось вызывать ее в воображении — большую, желтую, круглую, на черном небе. Мне так хотелось покинуть эту ужасную комнатенку! Помню, как я ждал, как скорее хотел, чтобы перевоплощение произошло, чтобы все это было позади. Я то и дело поднимался, подходил к окну, слонялся по комнате, подходил к грязной раковине и брызгал водой в лицо. А потом, должно быть, я снова оказался на кровати, потому что следующее, что я помню, — это то, что я уже перевоплотился. Лежа на спине, я беспокойно метался, ворочался, стонал. Я был весь в поту. Вся кровать была в поту. Серая простыня подо мной измялась, и одной рукой я ухватился за медную стойку в изголовье кровати. Не своей рукой. Чувствовал я себя прескверно. Точно у меня была лихорадка и начались галлюцинации. Но я сильный человек и старался держаться. Все это время я думал о том, что так скверно я себя еще не чувствовал.
