Меч Баа Ци (СИ) - Тырышкин Алексей (версия книг TXT) 📗
— Что, бойцы-шестовики, — не стал медлить Страшила. — Какими судьбами здесь?
— Ясень Погромщик меня зовут, — представился главный шестовик. — Прибыли мы с дружками по корявым дорожкам от Соленого берега к господину князю земли сей и той, которую зовут Хорхетом, а у нас Бобровой долиной. Поклон от нас и предложение взять на купы, службу военную за плату, то бишь. Купа предлагается либо на срок, либо на цель.
— Сколько вас? — сразу спросил Страшила. Поняв, что князь скорее согласен на сделку, чем нет, шестовик оживился.
— Сотня! Но сотня такая, что иной тысячи стоит! — торопливо заговорил Ясень Погромщик. — И возьмем недорого, даже с учетом присутствия в их войсках злобного колдуна Трисмегаса!
— Вот как, колдун Трисмегас уже в рядах Ордена? — с ленивым удивлением подал голос Баа Ци. Шестовики его не узнали, но поняли, что если человек подает голос перед князем и тот его не одергивает, то имеет вес в руководстве Хвойного княжества. Поэтому любезно пояснили:
— Так они нас первые наняли, но когда мы прибыли уже, там требовалось принять присягу на служение Трисмегасу. А мы против любых присяг!
— И переметнулись на другую сторону, — сказал Баа Ци, повернув голову к окну.
— Сдается мне, вы совсем не против, коли сотня лучших стрелков окрестных княжеств воюет на вашей стороне, а не головы вам выцеливает оттуда, — с усмешкой Ясень махнул рукой в сторону стен, за которыми находился лагерь третьего отряда Ордена. Первым устремлением Страшилы было напасть и разнести к чертям осаждающих, как раз удобный случай — бить врага по частям. Но на нем едва не повисли Мараш с Восолапом, убеждая, что клятва на перемирие священна, нарушать ее — вредить чести всех защитников Краснотала. Поэтому до сих пор с обновленных городских стен можно было наблюдать приунывший лагерь Ордена.
— А есть ли что-либо кроме слова вашего, убеждающее в честности шестовиков? — не унимался Вахтер. — К примеру, не послал ли вас всех Трисмегас втереться в доверие, дабы вы потом ударили нам в спину в самый ответственный момент?
— Хм, хороший вопрос! — задумался Ясень, почесывая бороду. — Грамот от Трисмегаса, заверяющих, что мы действуем не по его посылу, у нас не имеется. И доверия вашего потому не просим. Но на кону стоит наша честь и слава! А если мы предадим — кто с такой славой нам потом наймет? Да никто!
— Резонно, — согласился Страшила. — Какова стоимость наема на время до конца войны?
Ясень молча показал растопыренную пятерню. Ни Страшила, ни Вахтер жеста не поняли, только Мараш со своего место мгновенно встрепенулся заголосил, что это грабеж на честном месте и снижать требования надо как минимум вдвое. С облегчением выдохнув, все же хорошо иметь под рукой такого коммерсанта до мозга костей, как Мараш, Страшила сообщил, что в целом не против, а тонкости оплаты найма пусть уже обсуждают с воеводой. Даром что у того аж глаз задергался, как только дело дошло до торга.
— Не все еще, — сказал, неловко перетаптываясь, Ясень. — Нам бы еще благословения от Баа Ци получить надо. В защиту от колдовских сил и мертвяков Ордена.
— Благословение вещь дорогая и снижает стоимость купа еще на десять от сотни частей! — не растерялся Мараш. — А, Баа Ци?
А тот только засмеялся не самым приятным смехом, уперев взгляд в ноги шестовиков.
— Благословение вещь бесплатная, почтенные незваные гости Хвойного княжества. Относительно бесплатная.
Он встал с места, приблизился к Ясеню, словно впервые увидел подобную невидаль, как бородатого кряжистого бойца в простой рубахе красного цвета и черных льняных портках с кожаными вставками на бедрах и коленях. Казалось бы — простые оборванцы с дороги. Да только дополняли эту невзрачную одежку серебряные обручи на запястьях, толстые золотые цепи на крепких шеях, да серьги с мелкими самоцветами у каждого в правом ухе. Были у шестовиков и особые приспособления в виде серебряных колец сразу на два пальца. Видимо, помогающих при стрельбе.
— Слово-то какое забавное «относительно», — усмехнулся Ясень. Но слегка побледнел, чувствуя подвох. Вахтер просто излучал этот самый подвох, прохаживаясь вокруг гостей, словно тореадор, кружащий по орбите яростного быка. Того и гляди воткнет в шею спрятанную за спиной шпагу.
— Я благословляю вас и ваших людей, — разомкнул наконец губы Вахтер. — В борьбе за дело Баа Ци супротив Трисмегаса и его приспешников, кто бы они ни были!
Он поднял над головой кулак и тот внезапно сам собой засветился легким красноватым светом, точно звезда на новогодней елке. Ясень и его спутники смотрели на это представление восторженно, пока Баа Ци не договорил свое благословение до конца. А договорил он следующим образом:
— Но если вы нарушите верность делу Баа Ци, вы будете прокляты на веки веков и будут прокляты ваши дети и ваши внуки и все вы станете рабами Баа Ци навсегда! Да, такое красивое слово есть: «навсегда».
«Навсегда-гда-гда-гда» ушло затихающим эхом по залу и коридору. Вахтер с ехидной улыбкой наблюдал, как начали заметно дрожать руки шестовиков. И те заметили этот пронзительный взгляд, попытались взять себя в руки, но получалось с трудом. Даже на окружающих военачальников дохнуло космическим холодком от Баа Ци, пробрало, заставило вжаться в свои скамьи и понять, наконец, в какие серьезные игры им предстоит играть. То не обычные сшибки племя на племя или род на род предстоят — жестокая и кровавая бойня.
К счастью, ощущение сие длилось недолго.
— У меня все, — словно бы опомнившись, сказал Вахтер, затем направился к выходу, слегка пошатываясь. Страшила взглядом указал на него Рекщинэ, та послушно вскочила и заторопилась к зятю.
***
Для хворого бога отвели неказистую избушку рядом с бывшей кузницей. Там была печурка, грубо сколоченный стол, земляной пол с соломой и мутные окна, затянутые слюдой. Восолап уложил ослабевшего Баа Ци на полати, далее Рекщинэ дала больному выпить какой-то целебный настой. Он на время отрубился, а когда пришел в себя, в избушке был только Синоптик, что сидел на печке, с подозрением крутя длинными усами.
— Что-то неясное ощущается рядом, — сообщило насекомое, едва уловив, что Вахтер очнулся. — Но не могу опознать!
— Рекщинэ далеко? — простонал Вахтер, приседая на нарах из трех широких досок, служивших ему постелью. — Сгоняй резвым кабанчиком-тараканчиком да с прискоком к ней, пусть еще свой напиток бодрящий мозги заделает и сюда притащит. А то совсем голова не соображает… Эй, слышишь? Си… как там тебя… Синантроп? Сатрап? Снеговик? Эээ…
Вахтер внезапно пошатнулся, обхватывая голову.
— Ррры… ррыжая! Прришла! Зачем пришла? А? — спросил он, раскачиваясь. — Не мельтеши во втором слое, и так укачивает!
— Бегу, уже бегу за Рекщинэ! — вскинулся Синоптик, почуяв в этом приступе потери памяти и потоке невнятных слов опасный симптом. Через пару мгновений таракан уже вышиб с легким хрустом слюдяную прослойку на окне и пропал из вида. Вахтер еще с минуту посидел, обхватив голову руками, затем поднялся, подошел к столу, налил из кувшина в кубок вина. Отпил. Присел у столика и кивнул в темный угол напротив печи.
— Вам наливать, господа хорошие?
— Ты нас видишь? — полуслышным шепотом отозвался угол. С Вахтера будто волшебством сняло всю слабость, по большей степени притворную, чтобы спровадить прочь прилипчивого Синоптика. Даже глаза ярко блеснули хищным светом.
— Вижу, Рыжая, вижу! И тебя и этого паренька с тобой, что лыка не вяжет. Чего он у тебя лыка не вяжет? Пьяный или каким-то веществом накачался?
Темная душа сделала шаг вперед, на неуверенный свет из мутного окошка. На нее опирался весьма ослабленный спутник. Тот тоже сделал вперед шаг, но сразу качнулся, едва устояв на ногах и сплюнул себе под ноги зеленую жижу.
— Чем обязан? — спросил Баа Ци, кивая на свободные места у лавки перед столом напротив. — И отчего вы, молодой человек, смотрите на меня, аки октябренок на воскресшего Ленина?
— Баа Ци! — с восторгом сказал паренек. — Я Аня, твой сын! Меня прислала мама, вызволить тебя отсюда на волю! Тьфу!
