Правила игры - Аренев Владимир (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
– Что? Ты прав, Домаб, не ел… Чуть позже, хорошо? Раф-аль-Мон мягко накрывает руку принца своей:
– Вам нужно поесть, Пресветлый. И мне тоже.
– … Х-хорошо, – соглашается тот. – Хорошо, идем есть. Но мы ведь не закончили партию.
– Закончим, – обещает Раф-аль-Мон. – Только чуть позже. Например, завтра утром.
– Почему же завтра утром? – недовольно спрашивает Талигхилл. – Можно ведь и после ужина.
– Вне всякого сомнения, – кланяется торговец, настойчиво подталкивая принца к выходу. – Вне всякого сомнения. Но, Пресветлый, я немного устал.
– Устал? – поднимает кверху брови Талигхилл. – Что же, вот за ужином и отдохнешь.
Раф-аль-Мон переглядывается с Домабом и за спиной принца беспомощно разводит руками. Управитель хмурится, но молчит.
/яркоцветное перо перед глазами/
После ужина принц был вынужден поддаться на уговоры и позволить Раф-аль-Мону отправиться спать. Старику постелили в гостевой спальне, а слуг разместили в людской. Всем этим занимался Домаб, а Талигхилл, холодно пожелав торговцу спокойной ночи, вернулся на веранду и снова сел рядом с игральным полем. Кое-какие тонкости в правилах ускользнули от него, и Пресветлый желал уточнить некоторые детали.
Он взял в руки свиток с правилами и начал читать, но света от свечей было недостаточно. Тогда Талигхилл отложил «Свод» в сторону и просто смотрел на фигурки махтаса. Ему казалось, что стоит только отвернуться, и они оживут: зазвенят маленькие клинки, вознесутся к небесам крики раненых и яростные вопли одерживающих победу, заревут боевые слоны и зарычат псы.
– Завтра уезжает твой отец.
Талигхилл обернулся. У входа на веранду возвышался Домаб. Управитель был в своем любимом халате с дикими вепрями: замер в дверном проеме и разглядывал игральное поле.
– Да, – кивнул принц. – Хорошо, Домаб. Спасибо, что сказал.
– Ты не поедешь в Гардгэн, чтобы проститься с родителем? – В голосе управителя проскользнула еле заметная нотка удивления.
– Нет, разумеется, – раздраженно проговорил принц. – У меня же гость.
Оправдываешься. Значит, чувствуешь за собой вину.
– Но…
– Домаб, отец ведь едет не на войну, – покачал головой Талигхилл. – Он просто отправляется в Хуминдар, потому что там поменялась власть. Так сказать, дипломатический визит – не опаснее, чем лесная прогулка на добром коне. А у меня гость.
– И махтас, – чуть слышно добавил управитель.
– И махтас, – согласился принц. – Ты видишь в этом нечто позорное либо недостойное для меня?
Сам он мысленно поморщился – слишком уж вызывающе прозвучал вопрос. Но отступать Талигхилл не привык. Я уже взрослый человек, а этот мужчина говорит со мной так, словно я нашаливший малец. Пора пересмотреть свое отношение к нему. Ведь я решил так еще вчера, верно?..
– Нет, – прошептал Домаб. – Я не вижу. Моя беда как раз в том, что я не вижу, но чувствую. Этот холод. Он не к добру.
– Какой еще холод? – изумился Талигхилл. – Мухи вязнут в воздухе от жары. Какой холод, Домаб?
– Мой, – ответил тот. – Мой личный холод. Он предвещает что-то – что-то нехорошее. Но я не знаю что. Скажи, Талигхилл, тебе не снилось чего-нибудь… такого?
– Не нужно начинать все сызнова. – В голосе принца зазвенела сталь… или лед. – Я думал, мы вчера обо всем договорились. Мне-не-снится-ничего-«такого»!
– Да, – медленно кивнул управитель. – Прости. Как же я запамятовал? Пресветлому постелить прямо на веранде?
– Не стоит, – молвил Талигхилл. – Я предпочитаю ночевать в собственной спальне.
Домаб снова кивнул и ушел.
Принц проводил его взглядом, в котором посторонний наблюдатель не заметил бы и капли какого-либо чувства. Бесстрастность статуи – вот что было в его глазах.
Вот и хорошо. В конце концов, я ведь не маленький мальчик. И у меня есть своя собственная голова на плечах.
/только достаточно ли ее тебе?/
Последняя мысль была чужой, словно кто-то невидимый сидел внутри и ехидно нашептывал Талигхиллу всякие гадости. Принц криво усмехнулся. Пускай. Пускай шепчет, что ему угодно. А он все равно не позволит чему бы то ни было вмешиваться в свою жизнь!
Эта мысль тоже не совсем понравилась ему. Было в ней что-то отступническое, словно он признавал существование своих пророческих снов или даже Богов. Но, разумеется, все это чепуха.
Лепестки. Тебе ведь сегодня ночью опять снились черные лепестки под ногами. Именно поэтому ты так увлечен махтасом. Игра позволяет тебе забыть. И именно поэтому ты сидишь здесь и не решаешься подняться в спальню. Потому что знаешь. там тебя ждут сны с черными лепестками.
Что за бред?!
Талигхилл встал и сделал шаг к двери. Он ничего не боится и докажет это. Самому себе докажет. А завтра выиграет у проклятого старика, обязательно выиграет!
Принц вошел в дом, но прежде, чем идти спать, заглянул в столовую и взял со стола горстку печенья. Он проголодался за день – в этом можно было признаться, хотя бы самому себе.
Перекусив, Талигхилл вышел в гостиную. Уже почти без раздражения взглянул на фигурку Оаль-Зиира и подумал, что в конце концов пусть Домаб ставит ее куда угодно – это его дело. Но вывести Талигхилла из себя отныне будет не так просто. Еще подумал, что нужно обязательно приказать, чтобы привели наложницу – попышнее да поопытнее. Но это завтра, потому что сегодня он чересчур устал и больше всего на свете хочет
/спать без снов/
просто поспать.
Проходя мимо комнаты матери, остановился Как могут люди быть настолько глупыми, чтобы верить в Богов? Вспомнился Раф-аль-Мон за завтраком, его молитва. Есть все-таки что-то неприятное в этом старике Но он учит меня игре – и потому полезен. В большей степени, чем постоянно пытающийся управлять мною Домаб.
Зашел к себе, закрыл дверь и плотно задернул шторы, наученный утренним опытом. Потом опустился на кровать и взглядом скользнул по туфлям.
Снова!
Принц со смешанным чувством гадливости и ужаса отлепил от матерчатой туфли черный листок и отшвырнул прочь, как ядовитую гадину.
Погасил свечи и лег, но никак не мог заснуть. Мысль о том, что где-то рядом, на ковре, лежит эта черная гадина, не давала покоя. Пришлось вставать, на ощупь зажигать свет и искать черный листок. Когда принц нашел его, он раздвинул шторы и вышвырнул в приоткрытое окно проклятый
/знак/
листок.
Лишь после этого он смог наконец уснуть.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
В комнатке снова было шумно, как на рынке древнего Гардгэна. Правда, сегодня никто не просил воды и не кричал так громко, как в прошлый раз. Да и толстуха не задыхалась.
Кроме того, молчал Данкэн. Эта перемена в нем была настолько странной, что я даже не знал, радоваться мне или огорчаться. Когда подобные люди молчат, жди чего-то на самом деле необычного. А мне сейчас только на самом деле необычного не хватало – словно все, что случилось до того, было не «на самом деле необычным».
Журналист сидел слева от меня и непрерывно смотрел в мою сторону. Я мысленно попытался разобраться: что же может быть не так? Надел что-нибудь броское? Да вроде нет. И не тот это человек, чтобы смотреть во все глаза на соседа лишь из-за того, что тот не так оделся. Тут бы в ход прежде всего пошел язычок, но – в этом-то вся странность – писака молчал, как камни этих стен.
Я повернулся, изрядно разозленный его взглядом, и намеревался выдать что-нибудь резкое и колючее, когда журналист испуганно вскинул перед собой руки и прошептал:
– Молчите!
– Что?
– Умоляю вас, молчите! – повторил он, пристально глядя мне прямо в глаза. Если Данкэн хотел, чтобы я по его взгляду почувствовал всю серьезность сказанного, то он своего добился. – Молчите, я все вам объясню. Как только выйдем отсюда, я вам все объясню. Объясню, только молчите, умоляю вас!
Кажется, он зациклился.
– Сейчас полдень, господа, – сообщил нам, поднимаясь с каменного трона, Мугид. – Поэтому у вас есть время, чтобы немного отдохнуть и познакомиться с башней поближе – конечно, кто желает этого.
