Кнут (СИ) - Демин Игорь (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Кнут сразу понял, о ком шла речь. Алтарник даже после перерождения в зомби имел вид лихой и молодцеватый. Копна густых медных волос рассыпалась крупными завитками, создавая образ прихорошившегося перед танцами задорного беззаботного казака. Крупное топорное лицо и вздернутый нос не портили впечатление, наоборот, придавали облику шарм и харизму.
— Удивительный Федор человек. Я ему иногда завидую. Хотя и врагу такой судьбы не пожелаешь. Мать от него сразу после рождения отказалась. Рос в детском доме. А в этом, сам понимаешь, ничего хорошего. В развитии всегда отставал от сверстников. Да и сейчас его шибко умным не назовешь.
Завидовать отсталому? Кнут было внутренне усмехнулся излишнему человеколюбию Савелия, но в голове тут же всплыла так поразившая его, в свое время, история Фореста Гампа.
— После выпуска из детдома государство облагодетельствовало комнатой в общаге. Вместо положенной квартиры. Так он там и живет. Но, в отличие от остальных детдомовцев, не спился, не скатился в мелкий криминал, а с первых же дней развернул бурную деятельность. Он вообще всегда такой вид имеет, будто только что заключил сделку на миллион. И все время у него какие-то грандиозные планы, проекты, идеи для бизнеса. Перед тем как сюда попасть, работал сварщиком. ИП себе оформил, чтобы договора официально заключать. Название для фирмы придумал пафосное. Но дело особо не пошло, поэтому в церковно-приходскую школу устроился, профессию получить. Так и попал ко мне. И как бы там ни было, а такого аккуратного и ответственного алтарника еще поискать.
Настоятель снова забылся и рассказывал о работниках своей церкви как о живых людях.
— И вот, казалось бы, совсем разные они с Натальей люди. И по интересам, и по возрасту. А поди ж ты, сошлись. И живут счастливо.
«Жили», — подумал Кнут.
— Жили, — поправился отец Савелий.
— Вот за что им такая кара? Все мы грешим, так или иначе. Но немало же людей пришли к Богу через грех, раскаялись и приняли веру. Взять того же Павла. Сторожа нашего. Какой уж из него праведник? Но разве он заслужил в конце жизни обратиться в беса?
История Павла была трагичней двух первых вместе взятых. Опытный инженер, он посвятил работе всю жизнь, не знал ни выходных, ни свободных вечеров. Сидел над расчётами, чертежами, брал шабашки. Уверенно продвигался по карьерной лестнице, пока однажды не обнаружил, что возвращается с работы не в уютное семейное гнездышко, а к практически чужим незнакомым людям.
Жена, вполне еще молодая женщина, устала ждать мужа с работы, без труда нашла мужское внимание на стороне и тут же съехала, без ругани, сложных разговоров о разделе имущества и прочих непременных в таких случаях дрязг.
Уходила бы она грязно, с дикими скандалами и битьем тарелок — Павлу было бы легче. Но жена упорхнула беззаботной бабочкой и видеть ее, счастливую, улыбчивую и довольную новым мужем, было больно и горько. Тот, новый, видимо, давал ей что-то такое, что Павел дать не мог, со всеми своими зарплатами, калымами и долгими рассказами о тупых начальниках, сложных проектах и… да больше и ни о чем.
Сын остался с отцом, но давно разладившиеся отношения склеить так и не удалось. Да и пытался ли Павел? Уходил на работу угрюмый, приходил пьяный и злой, пока однажды не понял, что уже несколько дней как сентябрь, и сын уехал на учебу в институт в соседнем городе, не попрощавшись и даже не позвонив.
Одиночество окончательно подрубило. Поскандалил с начальством, за что был уволен по статье. Устроился на производство слесарем, откуда был изгнан за систематическое пьянство.
— Вот здесь он сидел, на парапете. Голову на руки уронил. Ни в церковь не заходит, ни со двора не уходит, ни милостыню не просит. Я сам подошел, расспросил. И разговаривали мы тогда до ночи. А на завтра он вышел к нам работать сторожем. А как было не позвать? Видно же, хороший человек.
В церкви что-то упало. Видать, вязанка зомби общими усилиями добралась до ближайшего подсвечника. Настоятель открыл дверь, заглянул внутрь, но ничего делать не стал. Уселся на парапет и снова уставился в пол.
Так и не дождавшись продолжения рассказа, Кнут решился задать давно интересовавший его вопрос:
— Отец Савелий, вы на берегу назвали меня Харон. Вы думаете, мы умерли?
— А ты думаешь, нет?
— Ясень говорил, это новый мир и новая жизнь.
Поняв немое внимание настоятеля как готовность слушать, Кнута рассказал о Ясене, о своем первом дне в Стиксе, о тумане, об Октябрьском, о родителях, о ставшем родным погребе. О том, как похоронил знахаря, и как окутавший поселок туман украл могилу, но вместе с этим обновил поселок. Как сгоревшие дома стали целыми. Как вернулись живые люди.
В то утро Кнут вбежал в родной Октябрьский с надеждой избавиться от надоевшего одиночества и постоянного страха. Бегал от дома к дому, торопился предупредить, но односельчане гнали с порога за несусветные глупости, не желали ни верить, ни готовиться к предстоящему апокалипсису.
На этот раз он застал родителей дома, но зараза уже сделала свое дело. Пришлось снова убегать, прятаться в погребе, пока зараженные и прибежавшие с соседних кластеров монстры не покинут опустевшие дома.
Кнут говорил и чувствовал, что становится легче дышать. Отец Савелий был первым иммунным, которого юноша встретил в новом мире. Не считая Ясеня, конечно. И первым, с кем удалось поговорить вот так, запросто, без страха и ожидания начала обращения человека в зомби.
— Значит, Ясень называл этот мир Стиксом?
Из всего рассказа настоятель почему-то выделил именно это слово.
— Стиксом. А что?
Отец Савелий отмахнулся.
— Да ничего. Просто совпадение. Стикс — это ведь не только река в древнегреческой мифологии. Это еще и божество, олицетворение страха и ужаса. Но интересно не это. Поэт Алигьери Данте в четырнадцатом веке написал произведение под названием «Божественная комедия». Было там и о том, как он представляет себе ад. Книга не стала, да и не могла стать канонической, но мало кто не слышал выражение «девять кругов ада». Вот оно оттуда. Так вот, пятый, из девяти, круг ада находится на грандиозных по размеру болотах на берегах реки Стикс. Грешники, которые при жизни постоянно поддавались гневу, обречены вечно сражаться в этих болотах между собой. А дно болота под их ногами устилают тела тех, кто всю жизнь унывал.
Настоятель повернулся к собеседнику и широко улыбнулся.
— Да не бойся ты. Не похоже это место на преисподнюю. Вон, как солнышко светит. Речка красивая. Ветерок теплый. Куда бы мы ни попали, а выглядишь ты живым и даже немного упитанным. Да и я себя ощущаю вполне здоровым, только голова болит и подташнивает все время.
Кнут хлопнул себя по лбу, сбегал в лодку и принес фляжку с живчиком. Отец Савелий поморщился, но выпил.
— Это тебе тоже Ясень дал?
Юноша согласно моргнул.
— А дальше ты куда? Назад, в свой погреб?
Теперь, когда рядом живой человек, в возращении в поселок Кнут не видел никакого смысла.
— А куда?
Юноша пожал плечами.
— Здесь, у меня, может, тогда оставайся?
Череда радостных кивков возвестила о полном согласии. Отец Савелий тоже улыбнулся.
— Вдвоем веселее, а тут мы вроде как в крепости. Звери же, говоришь, воды боятся?
— Даже самые большие!
— Жди тогда. Переоденусь и приду. Имидж придется поменять на время.
Настоятель вернулся через добрый час, полностью преображенный. В церковь вошел облаченный в рясу степенный священник, а вышел — высокий плечистый, хотя и немного грузный, воин. Гладко выбритый, коротко остриженный, одетый в темно-зеленый камуфляжный костюм и берцы, подпоясанный широкой армейской портупеей.
Только сейчас Кнут понял, что черное одеяние, борода и напускная неторопливость сработали своеобразной ширмой, за которой он так и не рассмотрел человека. Сколько ему на вид? Уж точно не больше тридцати пяти. А если вспомнить, с какой легкостью отец Савелий балансировал на верхних прутках забора, свешивался с крыши и связывал зараженных, можно сделать вывод, что он, несмотря на непотребно выпирающий живот и намечающийся второй подбородок, все еще находится во вполне приличной физической форме.
