Одиночка. Трилогия (ЛП) - Фелан Джеймс (книги онлайн txt) 📗

Нас окружили солдаты. Человек десять, не меньше. Один из них начал приподнимать на мне одежду, чтобы оценить тяжесть ранения.

– Там Калеб…Я закрыл его…в кладовке…в магазине, – в глазах темнело. Кое–как я объяснил Рейчел, где искать моего друга. – Проследи, пусть вылечат его…

Она кивнула.

Я чувствовал, как меня переложили на жесткие носилки. Ног не было.

– Джесс…

31

Говорит Дейв:

– Почему ты не уходишь?

Я говорю:

– Здесь есть все, что мне нужно.

– А что тебе нужно? – спрашивает Анна.

«Ты», – думаю я, но не решаюсь произнести. – «Мне нужна ты. И ты. И ты…»

– Но…

– У меня появились новые друзья. Рейчел. Фелисити. Пейдж. Я снова видел Калеба…

– Он просил тебя убить его.

– Я не смог.

– Но ты же смог бросить нас.

– Вы были мертвы.

Ненадолго наступает тишина.

– Быстро же ты нашел нам замену. Слишком легко.

Я отчаянно трясу головой.

Совсем не легко. А что я должен был сделать? Лечь и умереть рядом с ними? Ждать сложив лапки, не бороться, не пытаться выжить? Я говорю:

– Если бы я мог остаться с вами, я бы так и поступил.

Иду на попятный.

А вообще, почему нет… Я поднимаю руку, чтобы по–дружески похлопать Дейва по плечу, но…

– Но ты не остался, а теперь живешь вместо меня.

– Разве? – спрашиваю я. – А мне обязательно жить вместо тебя?

– А то ты сам не знаешь? – вопросом на вопрос отвечает он.

– Не слушай его, – говорит Мини. Как же хочется обнять ее за эти слова и не отпускать, мою маленькую Мини, мою лучшую подружку на веки вечные и даже дольше.

– Делай, что должен. Живи своей жизнью, – говорит она.

Дейв с Анной молчат. И я молчу: меня мучит чувство вины, невыносимое, постоянное чувство вины. А может, зря я так переживаю: ведь стоит только уступить, остаться с ними, а почему нет?

Мы с Анной стоим друг перед другом, Дейв с Мини куда–то ушли. Она смотрит на меня именно так, как мне нравится. Во взгляде даже заметна покорность. Ей шестнадцать, как мне, и всегда будет шестнадцать: ее мысленный образ никогда не сотрется, не поблекнет, потому что я не допущу этого. Я всегда буду помнить её: чисто британский акцент, смуглую индусскую кожу, черные блестящие волосы, глаза, обрамленные пушистыми ресницами, и губы – яркие губы, навсегда обжегшие мои.

– Отпусти меня, – говорит она.

– Я отпустил. Ты сама вернулась.

– Ты вернул меня.

– Как?

– Откуда мне знать?

Стоя на крыше Рокфеллеровского небоскреба, на высоте почти семидесяти этажей над землей, мы целовались. Это было больше двух недель назад. А меньше чем через две минуты я могу умереть. А вдруг я уже умер? Кто знает?

Анна спрашивает:

– Зачем тебе это?

– Не знаю.

– Не знаешь?

– Знаю.

– Пусть будет по–другому.

– То есть?

– Пусть будет по–другому.

– Как?

– Не умирай.

– Я смогу?

Анна молчит.

– Прости, что не верю тебе, – говорю я.

– Ладно. Забыли. Сделай это.

– Что?

– Оставайся таким.

– Каким?

– Откуда мне знать. Ты же меня бросил, помнишь?

– Разве?

Я думал об этом. В конце концов, может, это она бросила меня?

Мы снова на перекрестке возле Бродвея. Сейчас я побегу. Последний взгляд на друзей. Анна смотрит мне прямо в глаза – она всегда так смотрит? У нее за спиной знакомый магазин. Место нашего расставания.

– Ты стал себе на уме, – говорит Анна.

– Я вспоминаю.

– Тогда ясно.

– Да.

– Пусть будет по–другому.

– Не выйдет.

– Пусть будет по–другому.

– По–другому?

– А почему нет? Это же твоя память.

Почему нет? Да потому, что я это я. Если изменить воспоминания, что у меня останется? Зачем жить, если можно сделать вид, что ничего не было?

А разве мы не так живем? Разве не делаем вид, будто ничего не было?

– Память моя. Но я не хочу, чтобы стало по–другому. Ведь тогда меня не будет здесь.

– Где? Где тебя не будет?

Я смотрю по сторонам.

– Здесь, – отвечаю я. – В зоопарке Центрального парка.

Я сплю. Может, я умру через минуту, но во сне мне этого никак не узнать. В комнате еще есть люди. Они спят под одеялами. Они живут, они любят.

– Смотри, на их месте могли быть мы, – говорит Анна.

– Нет, – отвечаю я.

Я больше не вижу ее, только слышу. Я вижу себя, вижу три кровати, на которых спят люди. Такое уже было однажды, но совсем недолго. Я уверен, что видел эту картинку, как уверен в самом себе. Я там.

– Осторожнее, – говорит Анна.

– Больно.

– Всем больно. Просто потерпи.

– Зачем?

Мы едем в последнем вагоне поезда метро. Я вижу, как за нами несется огненный шар. Вот он: раскаленный, ослепляющий, черный. Я лежу на животе и ничего не могу понять. Закрываю глаза – так легче. Я знаю, что будет дальше, что я увижу, и больше не хочу это переживать. Не открывая глаз, жду. Он приближается. Живой огонь солнечного диска. Я больше не проснусь. Я иду к своим друзьям.

Женский голос. Мама? Анна? Мини? Рейчел? Фелисити? Пейдж? Нет, какая–то незнакомая женщина. Она зовет меня очень громко, очень требовательно:

– Джесс! Джесс!

Подходила медсестра, что–то проверяла. То и дело надо мной склонялись врачи. За прозрачной стенкой палатки строем прошли солдаты. Садилось солнце, и в быстрых сумерках я увидел, как взметнулись вверх огромные языки пламени, одновременно грянул взрыв, от которого затряслась земля. Кричали люди, все вокруг рушилось, и снова…

На смену огню пришла темнота.

Я буду скучать по этому городу, по холоду, по людям, по покою и тишине. Дома будет невыносимо жарко – я уже и не могу вспомнить, какая она, жара – и ритм жизни будет совсем другим. Мои друзья останутся здесь, чтобы восстанавливать старое и создавать новое, они будут со смехом и слезами строить новый мир.

– Джесс!

После…

– Джесс?

Я посмотрел на часы. В кабинете психиатра их было аж четыре штуки: так что, куда бы моя мозгокопательница ни повернулась, она обязательно натыкалась взглядом на циферблат и была в курсе, который час. Видимо, вопрос времени для нее много значил. На улице стемнело, а в кабинете были опущены жалюзи и горел свет, правда, он то и дело мигал. Я провел здесь почти час, а значит, осталось совсем немного. Врач слушала меня почти все время, а последнюю минуту или две, проявляя особое усердие, даже стала что–то молча строчить в блокноте.

Я засмотрелся на то, как она пишет, и не услышал вопроса.

– А?

– Я сказала, – начала повторять она без тени раздражения, скорее, с профессиональной терпеливостью, – интересная история.

Я потер указательным пальцем повязку над бровью.

– С тобой рядом было трое друзей, и они помогли тебе…

– А потом я их отпустил.

– А потом ты их отпустил, и у тебя появились три новых друга…

– И я от них ушел, чтобы посмотреть, что еще осталось.

– Что стало с Фелисити и ее братом Полом?

– С ними все в порядке. Помощь подоспела к ним меньше, чем через час.

– А с Калебом?

Я улыбнулся.

– Ученые изготовили антидот и к следующему вечеру распылили его над всем городом. Калеба нашли там, где я его оставил. Он…он поправился, как и остальные.

Не произнося ни слова, докторша что–то молча черканула в моей истории болезни. Явно предполагалось, что тишину должен нарушить я.

– Что вы хотите от меня услышать? Что превращение Калеба в Охотника и его исчезновение из моей жизни – это все равно как уход моей матери?

Она не шелохнулась. Так и смотрела молча.

– Или вы считаете, что трое друзей из метро символизируют членов моей семьи?

– Это так?

Я мотнул головой. Я не думал о подобной ерунде. А вдруг это на самом деле так? Черт, до чего угодно можно дойти, если присматриваться и вдумываться! Получается, выстрел в того Охотника символизирует убийство моего прежнего «я», прощание с детством? И я свалил вину на Дейва, потому что никак не хотел переходить на новую ступень? Значит, у меня не получилось выстрелить в Калеба, как он просил, потому что…