Имя нам – Легион - Сивинских Александр Васильевич (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗

– Не надо больше тыкать меня носом в мое дерьмо, – процедил Филипп. – Я все понял. Плохие люди платили мне деньги, чтобы я помогал им всерьез убивать игрушечных солдатиков, на скорую руку вылепленных из безобидных зверушек. И это, разумеется, безобразие. Полностью с вами согласен. Да и как не согласиться? Но сейчас я благополучно расстался с негодяями и оказался согрет и обласкан людьми воистину замечательными. Хорошие эти люди предлагают мне поработать палачом. А это уже, конечно, подвиг. Казнить-то надо исключительно преступников. Думаете, не откажусь, раз уж все равно деваться некуда? Ошибаетесь, мадам. Больше я здесь пальцем не шевельну, пусть меня хоть собаками травят.

– Да ради Бога, – спокойно сказала Кииррей. – У меня и в мыслях не было принуждать вас идти против совести. Я даже довольна, что вы отвергаете дальнейшее служение аппарату насилия. Живите, как знаете. Идите домой, вас проводят. – Она произвела пальцами манипуляции с подлокотником дивана, и за стеной тотчас пропел колокольчик.

– Я не могу вернуться к Светлане, – угрюмо сказал Филипп.

– Почему? А впрочем, дело ваше, не хотите – не возвращайтесь. Кровом и пищей мы вас в любом случае обеспечим. До свидания.

– Прощайте, – сказал Филипп, отпирая дверь.

– Извините, что не сумела спасти вашего друга, – сказала она Филиппу в спину.

– Что вы сказали? – встрепенулся он.

Кииррей кивнула.

– Знаете, когда вас вынесло на Фэйр, многие горячие головы предлагали покончить с вами незамедлительно. В расход – и все. Полемика была весьма оживленной, не обошлось без битья посуды. В результате все стороны остались, конечно же, при своем. Мне едва удалось уговорить сторонников ликвидации хотя бы не спешить. По крайней мере – некоторое время. Они согласились. Невмешательство у нас в почете. Проблемы, очень многие проблемы решаются методом отпущения на самотек. «Все образуется само собой, нужно лишь создать для этого максимально подходящие условия», – говорим мы. Это несколько цинично, зато более чем разумно; чаще всего так и происходит. Может быть, потому что создание «подходящих условий» – древнейшее и любимейшее занятие терран, возведенное в ранг искусства. Для вашего друга эти игры в «будь что будет» кончилось, увы, трагически. Для вас, пожалуй, тоже. Для нас же – лучше некуда. Сейчас мои противники посрамлены и заискивают предо мною.

– Зачем вы это мне рассказываете? – сквозь зубы спросил Филипп. – Чтобы сделать мне больнее? Чтобы я вас возненавидел? Зачем?

– Не знаю, – сказала Кииррей. – Наверное, чтобы не оставалось между нами недоговоренностей. Вдруг больше свидеться не придется?

– Искренне на это надеюсь, – проговорил Филипп.

Его поселили на окраине города – в маленьком простеньком домике из двух комнат. Он целыми днями лежал на полу, слушая странную здешнюю музыку, наполненную чистым протяжным пением без слов. Музыка лилась прямо из стен, стоило включить великолепный универсальный комбайн, сочетающий в себе все мыслимые в быту функции и роли – от кухонных до развлекательных. Питался он крайне редко и, чаще всего, скудно. Иногда он усилием воли заставлял себя подняться и несколько часов с остервенением занимался физическими упражнениями. Но такое случалось с ним все реже.

Других занятий у него не было.

Только воспоминания.

Однажды ему стало невмоготу.

«Что мне она? – болезненно думал он в ту ночь, тщетно пытаясь заснуть. – Кто она мне? А главное – кто ей – я?» Ту, о ком он думал, звали Светлана. Она была богиня. Она была грешница. А может, ее не было совсем? Может, он ее просто придумал?

«Кровопийца. Убийца. Подонок», – кто сказал ему это? Кто?

Филипп выскочил из дому и понесся за город. Надрал дурман-травы, засунул твердые колючие стебли в рот и принялся жевать. Трава была пыльной. Сухой. Было горько и противно.

Осень вступала в свои права. Дул холодный ветер. Один его порыв, особенно сильный, принес чей-то вздох: «Филипп, сюда!» Он пошел на звук.

Духи поджидали его, сгруппировавшись вокруг маленького костерка, в котором ярко-лиловым, бело-дымным огнем горели серебряные эманации, отдаленно похожие на неровно слепленные детские снежки. Черти мерзли сильнее и подбирались поближе к огню, ворча и переругиваясь. Ангелы парили поверх – в густом дыму, протирая кулачками слезящиеся глаза. Атаманы стояли поодаль. На прибытие Филиппа отреагировали только они.

Ротвейлер безуспешно старался утаить злорадство, гермафродит не скрывал грусти.

– Мы были правы? – спросили они по-прежнему перебором. – Ты не нашел счастья?

Филипп кивнул.

– Я страшно виноват. Что мне делать?

– Твои душевные страдания – уже искупление, – прозвенел херувим. – Молись. Кайся. Не столь важно, кому. Совершенно не важно, как. Искренность чувств – вот главнейшее условие. Постепенно ты сам почувствуешь просветление. Помни, мы с тобой.

– Ты ни в чем не виноват, – впервые опроверг спутника пёс. – Наказать следует тех, кто стоял за сценой. И они будут наказаны, поверь мне. Если хочешь сделать это своими руками, только свистни, мы поможем. Они умоются слезами и кровью. До седьмого колена.

– Нет!.. – отчаянно, с болью воскликнул херувим.

– Да! – напористо пролаял пёс, роняя пену с толстых алых губ.

Филипп злобно сплюнул и погрозил им кулаком. Они пропали.

Падал первый снег.

«Я должен уйти», – сказал Филипп побелевшей равнине.

Я не взял ничего сверх того, что принадлежало мне по праву. Разве что пару килограммов поваренной соли, моток тонкой прочной нити, десяток швейных игл да «вечную» зажигалку. Чудо-штуцер и патроны к нему я прихватил тоже, отнеся к военным трофеям. А вот гранатомет оставил. Как главный экспонат для музея моего имени. Если таковой вздумают все-таки построить.

Шел я тем же путем, что привел меня в Фэйр, только в обратном направлении. Негоже оставлять родные могилы без присмотра. Почему я не думал об этом прежде? Вернусь, вырою недалеко от них землянку, перезимую как-нибудь. Зима здесь вряд ли очень лютая. А дальше видно будет. Отшельничество, говорят, располагает к просветлению.