Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
– И выкололи глаза, – продолжил Лонг, мечтая о том, чтобы его вырвало. Тошнило все сильнее.
– Глаза выжгли потом, – возразила Ула, – он… Зверь всегда делал это после того, как вырезал сердце. – Она сдернула с рук грязные перчатки. – После того, как вырезал сердце, но перед тем, как жертва умирала. Еще что-нибудь тебя интересует?
– Н-нет.
Ула держится лучше всех. Чего ей стоит это спокойствие? Когда Гот огласил приговор, она сорвалась в истерику Тогда в ступор впали все остальные, а Ула плакала и кричала сквозь слезы:
– Убийца! Проклятый убийца! Он же верил тебе!
Она не Зверя, она… Гота убийцей назвала.
Пижон потом, уже позже, объяснил, что Зверь умел подчинять людей. С этим трудно было поспорить. Лонг сам никак не мог поверить… ни во что. Все происходящее казалось абсурдным сновидением. Разумом он понимал: Гот сделал все, как нужно. Разумом понимал: Пижон знает, о чем говорит. Разумом же осознавал: Зверь смертельно опасен. Но вот поверить в это не получалось.
Зверь спасал их трижды. Весь отряд. И один раз Лонга персонально. Это Лонг помнил прекрасно, но ни с кем не делился воспоминаниями. Слишком много было там боли, боли, боли, до тихого, животного скулежа. А потом – раскаленная, твердая ладонь на лбу. Чуть царапаются мозоли. И взгляд в глаза. Взгляд, где огоньки мерцают, вспыхивают, тянут куда-то. Боль уходила. Оставалась слабость, холодный пот по всему телу, звон в голове. А боль уходила. Как хорошо! Только непонятно было, почему уходящая боль смотрит теперь из чужих мерцающих зрачков. Но тогда это не имело значения.
А сейчас?
Сейчас – тем более.
А Ула – женщина. Она так устроена, что чувствам и эмоциям доверяет больше, чем здравому смыслу. За три дня она так сильно изменилась, и внешне, и, наверное, внутри. Стала очень спокойной, очень рассудительной. Очень-очень занятой. Что на самом деле творилось у нее на душе, Лонг не знал. Понимал, что нужно бы выяснить. Гот, например, уделял Уле очень много внимания, и уж он-то, наверное, сумел бы ее разговорить. А Лонг… Лонг попробовал. Маленькая рыжая немка послала его по-русски да с таким загибом… Больше к ней не совались. Никто. Даже Пижон, хотя, кажется, раньше Ула с ним дружила.
И вот сейчас Пендель. Замученный насмерть, живьем освежеванный. И сделал это Зверь, в смерти которого Ула обвиняла Гота.
В первый раз за все время пребывания на планете Лонг пожалел, что в его отряде нет психолога. А лучше – сразу психиатра.
Но, может быть, это даже к лучшему? Нет, не отсутствие психолога, разумеется, а то, что Пендель… Нет-нет! Не так. Не то. Господи, как глупо все получилось. Такая страшная смерть. Страшная, потому что неожиданная. Однако теперь все видят, все знают что такое Зверь. И сам Лонг знает. Верит.
«Действительно веришь?» – спросил он у себя.
И молча кивнул.
Стоило вспомнить Пенделя, и противоречие между разумом и эмоциями исчезало. Лонг уже не сомневался, что, увидев Зверя, он будет стрелять на поражение. Это нужно уничтожить. И остальные бойцы думают сейчас так же. Они тоже не сомневаются.
Тело вместе с носилками убрали к дальней от входа стене. Гад вернулся на свое место Ула и Джокер устроились бок о бок. Лонг подсел ближе к ним, окликнул пигмея:
– Слушай, а твои… гхм, духи предков, они не помогут? Джокер обернулся к командиру и о чем oн только думает? довольно осклабился:
– А как же «дикарские суеверия»?
– Я… – Лош жалобно поморщился. – Я дурак был. Извини, а?
Действительно, дурак. В то, что мертвые головы, которые таскал с собой Джокер, имеют какую-то реальную силу, никто особо не верил. Ну разве что бойцы из отделения Пенделя, а с них какой спрос? После той ночки, когда они впятером остались на складе в окружении скорпионов, парни могли еще и не такое напридумывать. Да уж. Не верил никто, но никто и не смеялся в открытую. Джокер на насмешки реагировал довольно нервно. А вот Лонг… Дурак был. Ой какой дурак.
– Извиняю, – великодушно кивнул Джокер. – Только Зверь убил Самого Большого Прадеда. Остальные маленькие и слабые. Они не смогут помочь.
Пигмей принюхался и сел поудобнее.
– Его нужно сжечь, – сообщил он Лонгу, – если он загорится, он умрет. Можно сначала выстрелить в голову. От выстрела в голову Зверь остановится. Ненадолго. Тут его и надо будет сжигать.
– Гот уже пробовал убить его огнем, – напомнил сержант, – не помогло.
– Гот его не убил, – Джокер поморщился, – Если бы Зверь умер, мы бы тоже умерли. Или, наоборот, жили спокойно.
– Что это значит?
– Лонг, – Ула отвернулась от входной двери, которую созерцала все время, пока шел разговор, – не задавай дурацких вопросов. Какая тебе разница, что это значит? Зверь – живой, это понятно? Живой человек. Чтобы его убить, его нужно сжечь. Зачем тебе знать больше?
– Я должен понимать, с чем имею дело.
– С кем, — холодно поправила биолог. – Ты ничего не должен, милый мой. Ты и не поймешь. Гот понимал и решил, что Зверя нужно убить. Зверь объяснил ему, как это сделать. Джокер сейчас рассказал тебе то же самое. Так хрена ли тебе еще нужно? Делай, как ведено. И ради бога, убирайся на свое место1
– И рацию выключи, – посоветовал напоследок пигмей, – если ты услышишь голос Зверя, ты сделаешь все, что он прикажет.
Зверь позволил им убраться с буровой. Всем троим. Пуле, Крутому и Джокеру. Может, этого не следовало делать? Три жизни, отнятых в пилотском гнезде, – это плюс ему и минус тем, живым, в новом лагере. Но, во-первых, запас людей на Цирцее ограничен, а сколько их может понадобиться для Ритуала, трудно сказать наверняка. Во-вторых, убивать Джокера не хотелось. Кто знает, что получится из него после смерти?
А звезды так и не стали привычными. В здешнем небе их было слишком много. И светили они ярко. Красиво. Зверь вел машину в темноте, погасив бортовые огни, и наслаждался невиданным доселе зрелищем: черные горы в торжественном звездном сиянии. Черные. Все оттенки черного. Глубокие складки, в которых тьма казалась осязаемой и пушистой, неровные пики, переливающиеся, как траурный атлас, бугристые склоны, выгибающие спины под холодной лаской неба. И тень вертолета, летящая по всему этому великолепию, такая серьезная, сосредоточенная, далекая от странной красоты. Деловая тень. Ей отвлекаться некогда.
На подлете к лагерю он снизился, пошел метрах в двух над землей, прячась за громадами скал от любопытных взглядов локаторов. Они искали его, это Зверь чувствовал. Так же, как чувствовал мрачную напряженность периметра. Сами по себе лучеметы в него стрелять не станут, но вот если им прикажут… Поиграть с Кингом на его поле было бы интересно, но не сейчас. Сейчас есть дела поважнее. А вообще, если бы не этот негр, вся электроника лагеря была бы уже послушна Зверю и сама повернулась против людей.
Так. А вот здесь, пожалуй, можно сесть. Машина с трудом, но встанет на крохотную площадку, и винтам есть где размахнуться. Славно, славно. Дальше пешком. Интересно, что они сейчас делают? Ждут – это понятно. Вопрос в том, как они ждут? Может статься, у Лонга хватило ума разделить бойцов.
Блажен, кто верует, Зверь. Ты ведь знаешь, что Гот не оставит командиром идиота. Ну так и не рассчитывай, что все получится легко.
Он выпрыгнул из кабины. Ласково провел ладонью по броне вертолета.
Чей это был прорыв, там, в старом лагере? Его или «Мурены»? Шаг вперед Зверя в его странных взаимоотношениях с неживым или инициатива самой машины, осознавшей неизбежность смерти?
