Наш человек на небе (СИ) - Дубчек Виктор Петрович (читаем книги онлайн бесплатно .txt) 📗

Часть I. Непобедимый

Глава 1. Полёты во сне и наяву

- А было так, што дзяцей нараджалася шмат, усе хлопчыкі — ды ўсё паміралі. Ужо стаміліся мы з Іванам імёны прыдумляць: ўзялі ды покрестили абодвух двайнят Міхаілам. Маўляў, чаго там

- усё адно хтосьці з дваіх памрэ. А было так, што абодва і выжылі, з усіх адны яны. Так-то вось два сына ў мяне засталося, і абодва Міхайлы [1]

- А отчего помирали-то, Анна Павловна?

- А з голаду, сынок, з чаго ж. Мы да Савецкай улады як жылі? Крапіва, бульба. Хлеб... мала хлеба ведалі. На Вялікдзень пойдзеш у горад, купіш у жыдоў расолам з селядца — вось табе і на стол, свята. А стала так, што як Сталін прыйшоў, зусім іншае жыццё пайшла. І ёсць стала, і жыць стала, у абодвух сыноў праца... Міхась-большы ў Брэсце брыгадзірам. Меншы... [2]

- Как же Вы их различаете, раз близнецы? Больший, меньший... Старушка пожевала бледными губами, безрадостно взмахнула ладошкой.

- А было так... меншага-то пан бізуном адыходзіў, у дзяцінстве яшчэ... што не паспеў дарогу саступіць. Так і не вырас ён толкам, усё хварэў, Міхась-то меншы. Толькі і зажылі мы па-сапраўднаму, што пры Савецкай улады. А стала так, што як немец прыйшоў, хлеб забраў, пеўня апошняга забраў... што немец, што паляк — адно курва. Зноў паноў нам на горб пасадзіць, Госпадзе!.. Не кідайце нас, сынок! [3]

Старушка неожиданно крепко, по-крестьянски крепко ухватила бойца за рукав полушубка.

- Не кідайце нас! Няма жыцця пад немцам праклятым! Без Савецкай улады хоць у труну, усё адно. Не кідайце... [4]

Парень, не делая ни малейшей попытки освободиться, улыбнулся так ласково и твёрдо, что Анна Павловна вдруг успокоилась и отпустила его рукав. Этот высокий, светлый, уверенный в себе хлопец с простецким именем Миколай постучался в дверь её хатки на самом рассвете. С хлопцем прибыли ещё пять или шесть бойцов, и у доброй старушки сердце защемило при виде красных звёздочек на их шапках. Остальные красноармейцы разбежались по другим дворам села, а Коля остался с ней. Показал документ — не шутка, НКВД; выпил студёной воды, — колодец замёрз, топили снег, — от иного угощения отказался наотрез, спрашивал о немцах, о жизни... Жизнь была... да разве ж это жизнь — без Советской власти? Лишь бы не уходили, не бросали снова!..

- Не бросим, бабушка, — сказал хлопец Коля, подрагивая горлом, — не бросим. Советская власть — навсегда она.

Анна Павловна шмыгнула носом.

Нет, не про проклятых фрицев пришли выведывать незнакомые

красноармейцы в плотных зимних кожушках. И даже не о смысле жизни. Они пришли не с вопросами.

Они пришли с ответами.

Они пришли дать надежду.

И добрая старушка изнемогала от желания хоть как-то, хоть чем-нибудь отблагодарить этого бравого НКВД-шного ангела с красной звездой на шапке.

- Жур... — суетливо сказала Анна Павловна, склоняясь за крынкой, — кісяля вазьмі, сынок. [5] Коля вежливо помотал головой:

- Не надо, бабушка. Мы наоборот как раз.

Он потянулся к вещмешку, сноровисто распустил завязку и выудил, — кирпич — не кирпич, — брикет, завёрнутый в плотную промасленную бумагу.

- Няўжо сала? — растроганно спросила Анна Павловна.

- Лучше, — ответил Коля, тихо радуясь каким-то своим, высоким НКВД

- шным мыслям. — Только мне вода нужна... где? вот? ага, спасибо, бабушка... Щас я быстро покажу, тут всё очень просто. А то у нас на опушке там... кони, кони мёрзнут.

— Но «кони» завелись влёт: не зря прикомандированные инженеры «Уралвагонзавода», — вместе с техниками «Палача», конечно, — колдовали над стартёрами. Или не стартёрами, а магнето... в общем, хитрая там система, в этих «скороходах».

Коля любовно огладил крышку грузового отсека, прижал палец к датчику замка. Выпуклая пластина тихонько зажужжала и отъехала в сторону. Коля достал маску, привычно уже оттянул ремешок — в такую стужу летать на «скороходе» без защиты нечего было и думать.

Длинная, стремительно вытянутая машина была способна держать триста километров в час, а на форсаже — и до пятисот. Никто из землян на таких скоростях летать не рисковал — а десантники товарища лорда Вейдера хоть и хвастались, но Коля подозревал, что малость привирают, потому что ничего подобного не видел. Всё-таки в лесу особо не разгонишься, несмотря на все их хитрые штурманские системы.

Сам он тоже... две, две с полтиной сотни километров в час — разумный предел. Если, конечно, не приходилось улепётывать от немецких самолётов — вдали от крепости авиация противника чувствовала себя ещё довольно уверенно. А в обычных операциях быстрее было просто незачем: дороги не нужны, топлива хватает на сутки, крейсерского хода — за глаза. И с ощущениями тоже всё в порядке: «скороходы»-спидеры, хоть по сути и являлись летательными аппаратами, но летали низко, прямо скажем — не летали, а парили почти над самой землёй. На такой высоте скорость чувствовалась совсем по-другому, чем в каком-нибудь там самолёте. Всем организмом она чувствовалась.

Особенно когда приходилось перепрыгивать ручейки, поваленные деревья или небольшие пригорки...

Половинкин пригибался в седле, подкручивал «газ», отжимал длинные ножные педали. Машина чуть клевала носом, — так, что на мгновение казалось, будто вот-вот врежется в землю, — и тут же взмывала вверх, мало не на два десятка метров. За спиной сочно надсаживался мотор... ну, не совсем за спиной... в общем, сзади; рычаги управления рвались из рук; корпус дрожал — и Коля вздрагивал вместе со своим «конём», сладко предвкушая неизбежное следствие взлёта — падение.

Не то костоломное, убийственное падение с обломившейся ветки, смиренство пред которым вечно живёт в каждом нормальном человеке — товарищ Сифоров рассказывал, что этот страх достался нам в наследство от далёких предков-обезьян.

И уж тем более не то падение, о котором слезливо разглагольствовал на суде проклятый троцкист Ягода: Советской власти нечего было держать в тайне — процессы шли открыто, материалы дела публиковались в широкой печати тогда же, в 38 году. Половинкин читал их ещё в училище и глубоко возмущался предательством бывшего наркома. Столько людей погубил — уму непостижимо! Как же он там врал-то?.. «Моё падение началось тогда, когда Рыков предложил мне скрывать от партии свои правые взгляды. Был один Ягода — член партии, и стал другой Ягода — изменник Родины, заговорщик». Нет, подумал Коля, с омерзением отбрасывая от себя липкую, фальшивую исповедальность вражеских слов. Диалектически рассуждая — ведь всё в мире связано. Разве возможно такое: «был один человек — стал другой»? Как во сне? И кто он — этот «другой человек», чёрный, страшный, чужой? Как можно стать не собой?.. Умереть? уснуть?.. Уснуть и видеть сны...

- Половинкин! Хватит спать.

- Есть хватит спать, — мгновенно стряхивая задумчивость, вскинулся Коля. Пререкаться с товарищем Мясниковым было бы, конечно, глупо.

- Старушку свою окучил? — спросил товарищ Мясников, придирчиво осматривая утлегари Колиного «скорохода».

- Так точно,

- отрапортовал Половинкин.

- Анна Павловна Ширяева, пятьдесят пять лет, колхозница, вдова, один сын в Красной Армии, второй... второй пропал без...

- У нас второй, — усмехнулся майор, — в Туровском лагере. И с довольным видом похлопал себя по командирской сумке, как будто этот самый лагерь целиком располагался внутри.

Конечно, подумал Коля, у него же планшет.

Вот ты ему скажешь: «конечно, у Вас же планшет!..» — а он обязательно ответит: «а у тебя зато голова, головой работай — и никакого планшета не надо».

- Планшета не надо, а к выходу готовиться надо, — сказал Мясников, влёт читая выражение лица подчинённого.