Стальная хватка империи - Васильев Сергей Александрович (читать полностью книгу без регистрации txt, fb2) 📗
– Потому что, дорогой вы наш полковник, – глядя в глаза инженеру-химику, отвечал недавно прибывший с Дальнего Востока барон Врангель, – если роль идеологии в обществе становится чрезмерно высока, то она приобретает собственную волю и уже может диктовать решения, правильные в ее рамках, но очевидно гибельные в реальности. И реальность в таком случае просто приходится игнорировать.
– И какая же идеология главенствует в наших университетах? – удивленно вздернул брови стоящий рядом с Ипатьевым Менделеев.
– Нигилизм, отрицание всего существующего порядка в целом и каждого его элемента в отдельности. Нашим профессорам как бальзам на сердце последняя работа Льва Николаевича о пользе еретиков для развития цивилизации. Они купаются в собственной фронде, вслед за социалистами призывая к разрушению всего окружающего их пространства. Надеются, покрасовавшись на митингах, призвав к необходимости разрушения «всего мира насилия до основания», вернуться в свой уютный мирок, где лакей примет трость и шляпу, а услужливая горничная плеснет горячего чая. А ничего этого уже не будет. Будут руины с отчаявшимися людьми, убивающими друг друга за кусок хлеба.
– Откуда такая фантасмагория? – язвительно задал вопрос лысый очкарик с шикарной архиерейской бородой и неожиданно армейской выправкой.
Остатки волос, небрежно зачесанные назад, свисали гроздьями на воротник черного сюртука, обсыпанного перхотью. Весь вид его был вызывающе неопрятным и отталкивающим, но живые, проницательные, двигающиеся в унисон с мимикой глаза завораживали, притягивали к себе и заставляли абстрагироваться от всего остального. К старику было приковано повышенное внимание, присутствующие то и дело косились на него. То там, то здесь по залу проносились шепотки. «Неужто это тот самый Кропоткин?» – «Да-да, не сомневайтесь, собственной персоной. Прибыл-с под личные гарантии безопасности…»
– Проводя командно-штабные игры под руководством Главкома, – в тон вопрошавшему ответил Врангель, – Главное политическое управление целый год перебирало различные сценарии социальной революции в России: с приходом к власти левых сил, со свержением левых правыми… И всегда, как проклятие, перевороты сопровождаются параличом органов власти, разложением армии и полиции, а далее неминуемо следует девятый вал анархии, смертей, нищеты, низведение экономики до натурального хозяйства… Вы не представляете, господа, как страшно выглядит современный зимний город без электричества и отопления, с улицами, отданными на откуп мародерам. – Врангель закрыл глаза, переживая заново сюжеты из последних штабных учений. – Страшный суд, да-с… И знаете, самое удивительное, что любые перевороты одинаково выгодны нашим заклятым друзьям на Западе…
– То есть социальные революции России противопоказаны? – не успокаивался настырный оппонент.
– Только те, что декларируют необходимость уничтожения государства, князь, – слегка склонил голову Ипатьев.
– Ах, оставьте титулы, полковник, вы же знаете мои убеждения. – Кропоткин мотнул растительностью на лице, как конь гривой, и вернулся к теме разговора: – Любая социальная революция – это становление нового через отрицание старого, через его уничтожение. Но мне интересна точка зрения барона. Скажите, юноша, вы что, несмотря на молодость, не признаете развитие страны через революционные преобразования?
– Главная ошибка, допущенная современными левыми теоретиками, с моей точки зрения, заключается в том, что понятие «изжить» заменено понятием «уничтожить», – терпеливо пояснил Врангель. – Вы решили, что достаточно уничтожить под корень капиталистические отношения в обществе, и сразу победят коммунистические, что, кстати, противоречит той же теории Маркса, требующей, чтобы старые отношения себя изжили. Новое общество будет жизнеспособным, если победит в честной конкурентной борьбе. Но для этого нужно увидеть в старом не врага, а соперника. С врагом не соревнуются, с ним можно только воевать не на жизнь, а на смерть.
– Я не специалист по общественным наукам, и цели моей последней работы были несколько иные, – вставил свое слово Менделеев, с любопытством наблюдающий дискуссию, – но точно знаю, что не бывает истины в последней инстанции. Задача ученых – находить и исправлять ошибки ранее открытых законов, развивать теорию дальше, как это делают физики, математики, химики и представители других наук. Если ученый только цитирует классиков, считая их непорочными, то он не ученый, а попугай. К сожалению, количество повторяющих птиц в общественных науках растет с каждым днем, а в будущем рискует стать доминирующим.
– Я совсем не апологет Маркса, но вы, мне кажется, возводите на него напраслину, – нахохлился анархист. – Можете прямо сейчас назвать мне хоть одну ошибку левых теоретиков, чтобы подтвердить вами сказанное?
– Я специально не занимался этими вопросами, но извольте. Возьмем, к примеру, теорию смены общественных формаций как результат классовой борьбы между антагонистическими классами. Эта красивая теория не имеет ничего общего с реальностью, и я рискну утверждать, что не существует ни одного подтверждающего ее факта.
– Интересно, интересно… Так чего, по-вашему, нет: классов, классовой борьбы или смены общественных формаций?
– Нет смены общественных формаций из-за классовой борьбы.
– Как, по-вашему, они тогда меняются?
– Как угодно, только не из-за классовой борьбы. Переход от рабовладельческого строя к феодальному, который якобы наступил вследствие борьбы рабов, порчи ими хозяйского инвентаря и прочих партизанских действий, это же просто ложь. Вся политическая борьба в Риме – это столкновение интересов абсолютно свободных римских граждан: плебеев и патрициев, крестьян и латифундистов, то есть собственников средств производства и… тоже собственников, но более крупных и зажиточных. Рабы, кстати, тоже владели средствами производства, так называемыми пекулиями, поэтому к абсолютно неимущим их отнести нельзя даже с очень большой долей фантазии.
Но самое удивительное произошло после перехода к якобы более прогрессивному феодальному строю. Развалины античных городов наглядно демонстрируют, что наступившее в Европе «темное время» после разгрома Римской империи, было по своей сути деградацией рабовладельческого строя. Любой специалист сельского хозяйства скажет вам, что производительность римской латифундии в разы превышала производительность феода. А права раба в Римской империи, охраняемые законом, просто грешно сравнивать с правами холопа. По эдикту императора Клавдия, раб, о котором хозяин прекращал заботиться, становился свободным. Адриан запретил самосуд, к смерти раба могла приговорить только официальная судебная инстанция. Пий повелел принудительно выкупать рабов у хозяев, заподозренных в жестоком обращении с ними.
За время рабства некоторые рабы умудрялись сколотить такое состояние, что их положению завидовали плебеи. «Когда свободнорожденный бедняк, у которого тога светилась, а в башмаках хлюпала вода, видел, как бывший клейменый раб сидит в первом ряду театра, одетый в белоснежную тогу и лацерну тирийского пурпура, сверкая на весь театр драгоценными камнями и благоухая ароматами, в нем начинало клокотать негодование. Оставалось утешать себя преимуществами своего свободного рождения…» – пишет Марциал в своих «Эпиграммах».
Имелись в Римской империи, если по Марксу, и вовсе «пришельцы из будущего» – крепостные крестьяне, которых называли колонами. Присутствовали и пролетарии, никакой собственности не имевшие и продававшие свой труд, в том числе и на пекулиях, рождая марксистский парадокс: раб присваивал прибавочную стоимость, производимую свободным гражданином Рима… И теперь сравните его положение со статусом холопа, которого могли совершенно безнаказанно убить, продать, изнасиловать.
Или вот еще один пример классовой чехарды. Совсем недавно в Соединенных Штатах по всем признакам был буржуазный строй, а на плантациях трудились чернокожие невольники. Германия, именуемая буржуазным государством, провозгласила у себя рецепцию римского права и копирует систему управления Римской империи: выборность, юриспруденцию и все остальное. Так какой это строй?
