Вариант «Бис» (с иллюстрациями) - Анисимов Сергей (лучшие книги онлайн .TXT) 📗

Конец дня 21 ноября встречали в разных местах по-разному. Экипажи кораблей идущих в океане эскадр, продиравшихся через непогоду, лязгали зубами от холода и напряжения. Многие не спали уже вторые или третьи сутки и не ожидали, что смогут уснуть и в эту ночь. Отстающая на несколько часовых поясов Европа полыхала орудийными вспышками, контрастно высвечивающимися на фоне чернеющего неба. В нем проносились рыжие росчерки советских и немецких реактивных снарядов, ищущих пехоту и технику, нащупывали друг друга мечущиеся с места на место батареи, поднимались в воздух твари ночного неба – русские «Ночные Ведьмы» и немецкие Nachtschlacht-flieger-Verbanden [130], стервятники, слетающиеся на свет и на звук. Еще восточнее мчались на всех парах составы, влекущие к фронту людей и оружие, чтобы напитать войну. Пятнадцать составов – одна дивизия. И назад – с превращенными в металлолом боевыми машинами, безвозвратными потерями бригад и корпусов, с санитарными поездами, за которыми в пропитавшемся кровью и гноем воздухе висел беззвучный крик. Круговорот веществ в природе, насмешка над школьными штампами.

Американцы так и не решились повторить свою недельной давности попытку массированной дневной бомбардировки. Судя по всему, эффект русского варианта «Гроссе Шлага» оказался достаточно значимым. В зоне досягаемости «крепостей» у русских не имелось никакой значимой индустрии, бомбардировка европейских городов, даже находящихся на оккупированной ими территории, их, разумеется, не трогала, а бомбить менее крупные цели было сложно. Ночным бомбардировщикам Королевских ВВС работы было больше, но и их активность большого влияния на развитие ситуации не оказывала.

В последние дни советское командование начало привлекать авиаполки глубинной ПВО к задачам тактического уровня – с жуткими клятвами не втягивать полки в обычную мясорубку, беречь каждую машину, каждого летчика. Они обеспечивали ПВО армейского и фронтового тыла, занятие почти по профилю. Разнообразие встреченных неприятельских машин поражало воображение. В течение всего двух дней перелетевший из Зблева корпус, оставивший на родном поле почти весь тыл и по эскадрилье с каждого полка, встретил в воздухе и старых знакомых – немецких «юнкерсов» с «хейнкелями», американских «бостонов» с «митчеллами» и невиданных еще летчиками «мародеров», чья живучесть и скорость стоила им немало крови.

– Какие новости для нас, пушистых? – спросил командира эскадрильи Николай, его бывший ведомый, только что получивший второе звено эскадрильи после вчерашней гибели его командира.

– Никаких… Лежим, отдыхаем. Первая эскадрилья дежурит.

– А вообще какие?

– Разные. Не помнишь, кто ту «крепость» завалил тринадцатого?

– Э-э-э… Шалва?

– Да, верно. Я никак вспомнить не мог. Молодняк видел?

– Молодняк, – лейтенант улыбнулся, довольный. – Это такой молодняк, который тебя зажарит без сковородки. У каждого второго по два ранения. Так что сиди и бойся.

Новости действительно были разные. Первого ноября погиб Александр Клубов, один из наиболее популярных и результативных летчиков в советской истребительной авиации, но только сейчас известие об этом достигло воюющих частей. Полк, где он был помощником командира по воздушно-стрелковой службе (16-й ГИАП, как стало известно), стали перевооружать на новую технику, и он по должности начал летать первым. Из-за отказа гидравлики Ла-7 скапотировал при посадке, убив любимого всеми мужика. Пропал из того же полка Покрышкин, переведенный неизвестно куда, пропал Алелюхин, пропал Сиротин. Дмитрий Глинка тоже было пропал, но вернулся в сентябре – просто покалечился. Многие исчезли совсем, и слухи про них ходили очень нехорошие. В августе нескольких известных летчиков наградили, что было обнадеживающим знаком, но в армейских газетах продолжали печатать фотографии исчезнувших из частей пилотов и рассказывать про них совершеннейшие сказки. «Неужели снова начинается?» – спрашивали себя те, кого пополняющийся список фамилий исчезнувших известных асов начинал тревожить. Это было диким, но это было не в первый раз. Про Рычагова и Смушкевича было известно достаточно многим, а тогда, в сорок первом, большей дикости, чем расстрелять лучшего аса страны, просто представить было нельзя.

Сейчас было, конечно, полегче, чем в сорок первом – по крайней мере, их части. Приказом Осипенко, командующего истребительной авиацией ПВО, каждому командиру давалась полная свобода в отношении выбора тактики боя и решения о том, вступать в него или нет. Более важным считалось сохранить подготовленных людей и технику, продемонстрировав активность в воздухе, чем влить в статистику какое-то большое число сбитых. Утром предыдущего дня эскадрилья записала на свой счет три «митчелла» без единой потери, но днем в скоротечной схватке с истребителями-бомбардировщиками потеряла пилота, да еще из лучших. После этого комэск стал осторожным, как болгарский нестинар, не приняв ни одного боя. Единственным исключением стал все-таки сегодняшний день, когда он пятнадцать минут водил эскадрилью широкими кругами вокруг крупной группы тесно сомкнувшихся «мародеров», не зная, то ли рискнуть нарваться, то ли подождать, не караулит ли где сверху «Черное звено», охотники за истребителями. Одного из «мародеров» подбила зенитка, и он отстал от своих, став легкой добычей ЯКов, которые проводили остальных почти до линии фронта без единого захода. Не рискнули.

– Знаешь, что у меня сейчас главное в жизни? – спросил задумавшийся капитан.

Бывший спиногрыз посмотрел вопросительно: «Ну?»

– Мне интересно. Я не знаю, не могу даже предположить, что будет с нами, что будет вообще. Мне еще никогда не было так интересно жить. Ты меня понимаешь?

Лейтенант подошел к командиру вплотную – выше его на полголовы, уже в плечах на ладонь. Говорить он ничего не стал. Ему было понятно вполне.

Узел 8.

Ночь с 21 на 22 ноября 1944 г., 21.40—08.56

Ничем не примечательная вечерняя вахта на мостике ползущего по поверхности океана «Кронштадта» никогда бы не отложилась в чьей-либо памяти, если бы не случайность, оставшаяся совершенно незамеченной со стороны. Вахтенному штурману показалось, что заточка одного из карандашей могла быть и получше, и он обернулся от своего стола к столику вахтенного офицера связи с намерением попросить кусочек наждачной бумаги. За полминуты до этого раздраженный недосыпанием и головной болью командир выругался в адрес мудаков, не могущих настроить свои ящики с битым стеклом на волну Главного морского штаба для получения очередных ценных указаний. Не обратившего на это никакого внимания штурмана, не испытывающего в данный момент ничего, кроме комфорта и удовольствия от выполняемой работы, вдруг как ударило – взгляд у склонившегося над таблицами частот старлея был направлен точно в спину Москаленко, и был он очень нехорошим. Связист улыбался, но эта улыбка не обещала ничего доброго, а в насмешливом выражении его лица вахтенный штурман с потрясением увидел превосходство, легкую брезгливость и знание того, что будет. Как будто почувствовав чужой взгляд, офицер связи снова склонился над своими бумагами, мгновенно погасив на лице всю мимику. Алексей, сердце у которого колотилось, как сумасшедшее, почесал себе бедро и не очень ловко облокотился о стол, с которого на пол свалился длинный графитовый карандаш фабрики «Сакко и Ванцетти». От удара о линолеум палубы тонко заточенный грифель сломался у основания, и карандаш, подпрыгнув, покатился от стола. Чертыхнувшись, он со спокойным выражением лица полностью развернулся к связисту.

– Вадим, дай наждачку.

Так же спокойно старший лейтенант со скромной колодкой из двух ленточек сложил квадратик наждака вдвое и кинул из своего угла на стол штурману. Очистив карандаш и заточив его лопаточкой, тот так же кинул бумагу обратно. «Кронштадт» качало, и штурман промахнулся, не докинув тяжелый бумажный кубик на полметра. Ничего не сказав, связист нагнулся со своего места, подобрал наждак и снова наклонился над своими формами.