Псалмы Ирода - Фриснер Эстер М. (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
— Нам надо идти к берегу главной дорогой, так будет ближе, да и шагать легче; кроме того, в этом случае у нас останутся еще кой-какие припасы, когда мы доберемся до цели, — спорила Бекка с Гилбером, когда он еще до начала похода прокладывал их маршрут. — Ну и что, если мы встретимся с другими путниками? Даже если они и знают, что меня разыскивают, все равно городским до меня дела нет.
— Городские и хуторские помогают друг другу, — ответил он. — А если нет, то зачем же ты суетишься и идешь в город за правосудием? Почему бы не предположить, что горожане с той же легкостью согласятся помочь альфу своего любимого хутора свершить месть, осудив тебя?
— Выдадут меня Праведному Пути? — возмутилась Бекка. — Не сделают они этого! За то, что я защищала себя, за то, что я восстала против лжеца и обманщика, укравшего у моего отца его хутор? Адонайя нарушил закон, а не я!
— И все-таки он еще жив, — спокойно сказал Гилбер, — и именно по его приказу были разосланы послания по всем ближайшим хуторам с известием о тебе. Где гарантия, что там написана правда? Откуда ты знаешь, в каких преступлениях он тебя обвиняет? Об этом мы можем лишь догадываться. Если тебя схватят обыкновенные горожане, то их умы могут быть настолько отравлены его ложью, что они просто препроводят тебя домой для суда, и ты можешь кричать, что хочешь повидаться с братом, пока не посинеешь и срок твоей жизни не истечет.
Бекка поняла справедливость точки зрения Гилбера, хотя ей того и не очень хотелось. Они продолжали идти, избегая насколько возможно дорог и постоянно обходя руины. По ночам оба заворачивались в свои одеяла и тесно прижимались друг к другу, чтобы согреться. Даже если бы Гилбер и не боялся, что огонь привлечет к ним чье-то внимание, все равно в пустошах не росло ничего такого, что могло бы гореть.
И все же Бекке снилось, что в пустошах жизнь есть. Червь в ней спал, спал с тех пор, как Гилбер разбудил ее своей любовью. Червю теперь нечего было ненавидеть, незачем кидаться на что-то, не было цели для ядовитых укусов. Недавно еще громогласный и циничный, ее собственный внутренний голос тоже утих, и тогда, к своему удивлению, она услышала множество голосов, которыми говорила пустыня. Когда они остановились в четверти дня пути от колодца, она услышала какое-то стрекотание и шуршание в жесткой и низкой растительности пустоши. Луна круглилась в небе, кропила серебром эту потерянную страну, так что та становилась почти прекрасной.
Бекка откатилась от Гилбера и приложила ухо к земле. Неужели это пение? Неужели даже для этой страны, ставшей пустыней уже многие века назад, все еще существует надежда, что наступит день, когда она вернется к жизни? Она струилась под почвой подобно скрытому ручью, стремительно, пузырясь обещаниями, зовя следовать за собой, шепча о семенах, которые спят до тех пор, пока кто-либо не отыщет тайное заклинание, которое разбудит их, и они начнут плодоносить.
Это была чудесная фантазия — ловить слова древней песни земли, но вокруг раздавались и другие звуки, которые явно не были иллюзией. В ночной тиши громко щебетала какая-то мелкая живность, а топот маленьких быстрых лапок под землей заставлял Бекку настораживаться даже во сне. Ведь то, что они маленькие, вовсе не значит, что они безвредны. Во всяком случае, не там, где спящего путника так легко укусить какому-нибудь родичу крысолюдей из сказок Гилбера. Любые укусы, полученные им или ею, могут оказаться губительными, даже если сначала это крохотные ранки. Перед глазами Бекки возникла распухшая ножка Шифры. Рисковать нельзя. И все же, хотя она знала о присутствии этих маленьких торопыг и это мешало ее отдыху, в глубине души Бекка благословляла упорство, благодаря которому жизнь торжествовала даже здесь, где на первый взгляд могла царить только смерть.
Еще хуже бывало, когда они ночевали возле руин. Тогда никакого пения слышно не было, а во тьме шевелились лишь ночные кошмары Бекки.
— Вблизи колодцев, может быть, и живут какие-то существа, — согласился Гилбер, — но в развалинах нет ничего, что могло бы поддерживать жизнь. Раньше тут, возможно, обитали твари — настоящие звери, Бекка, я не о дурацких сказках говорю. Но они или вымерли из-за отсутствия добычи, или были уничтожены людьми.
— Трудно представить себе более безжизненное место, — сказала Бекка, глядя на дальние отброшенные луной тени острых зубцов руин.
— Все съедено, — ответил Гилбер. — Вплоть до самых мелких существ, которых можно было ловить руками, все съедено. Когда отчаяние становится таким всеобъемлющим, что значение имеет только сегодня, мало найдется людей, способных сдержать себя и отпустить маленькую жалкую зверюшку живой, чтобы она могла размножиться. А потом приходит неизбежное завтра.
Вот почему, когда чьи-то приглушенные шаги, хрустевшие сухой растительностью пустыни, донеслись до слуха Бекки, знавшей, что поблизости колодцев нет, она мгновенно поняла, что опасность рядом.
— Гилбер, проснись! — Она схватила обнимавшую ее руку и крепко сжала ее; Голос Бекки был тих и настойчив.
— Спи, Бекка, — пробормотал он. — Тебе что-то приснилось. Вокруг нас на многие лиги нет ниче… — И тут на его висок обрушился камень… Бекка закричала и рывком села. Залитая сзади лунным светом, над ней громоздилась тощая фигура, явно человеческая, но безликая. Бекка рванула к себе одеяло, чувствуя, как безжизненное тело Гилбера откатывается вбок, и зная, что клейкое вещество, замаравшее подрубленный край одеяла под ее пальцами, — кровь Гилбера. Ее револьвер, завернутый в дневную одежду, лежал на расстоянии протянутой руки от того места, где они спали. Что до ружья Гилбера, то оно уже было в руках неизвестного грабителя. Тот обходился с ним без приобретенной долгим опытом ловкости Гилбера, но Бекке казалось, что он достаточно хорошо владеет оружием, чтобы пристрелить ее на месте, если она попробует кинуться к своему револьверу. Глупое геройство означало бы прыжок в объятия смерти. Бекке оставалось только сидеть, дрожать и стараться удержать свое сердце от вопроса о том, жив ли Гилбер.
Ствол ружья опустился и нацелился прямо на середину ее груди.
— Вставай!
Ей был известен этот голос, хотя разум отвергал такую догадку.
— К… к… Корп?
— Не смей меня так звать! Это вонючая дерьмовая кличка, данная мне скадрой. Я с ней покончил. Я вернул себе свое прежнее имя и не желаю, чтобы на меня навешивали бирку этого старого кровопийцы. А теперь, женщина, вставай, да побыстрее, когда с тобой говорит настоящий мужчина.
Бекка, дрожа, поднялась. Теперь это был совсем не тот застенчивый боязливый человек, которого она пригласила на свое ложе, чтоб дать ему Жест. Вся его внимательность, вся мягкость взгляда, вся почти женская благодарность за ее услуги исчезли, как будто их пожрала эта высохшая земля, запив съеденное его душой. Сколько времени он шел по их следу? Своим внутренним оком она видела его ползущим за ними на животе, пользующимся любым укрытием, распластавшимся на земле, перебегающим под прикрытием холмов. Если бы сейчас было светло, мелькнула мысль, его одежда оказалась бы вымазанной грязью и пылью, чтобы его не было видно на расстоянии. Конечно, ему помогло то, что ни она, ни Гилбер — дураки — не ожидали преследования. А еще больше ему на руку было то, что Гилбер не хотел оборачиваться, проходя мимо руин. За пунктуальное следование своему драгоценному Писанию он заплатил почти так же, как жена Лота.
Ночной воздух холодил ее кожу, но другой, гораздо более могучий холод проникал в самую глубину ее плоти. В этом хрустальном и льдистом холоде Марта Бабы Филы казалась состоящим из инея призраком, нападающим, уклоняющимся, танцующим, быстро катящимся по ступеням всех боевых приемов, которые они с Беккой репетировали.
«Но я так не смогу», — рыдал ее разум.
«Но ты должна, — издевался над слезами и громко шипел ей прямо в ухо Червь. — И это будет так приятно! Только дай ему время положить ружье…»
Бекка умела узнать истину, если видела ее в лицо. Да, было бы приятно испытать все известные ей приемы на этом человеке. Сначала следовало организовать все так, чтобы ошеломить его еще сильнее, чем он ошеломил Гилбера (нет, только не думать сейчас о Гилбере!)… Что ж, на это не нужно больших усилий. Сначала следует убедить его, что она боится его куда больше, чем на самом деле. Притвориться нетрудно. Тревога о судьбе Гилбера, терзающая ее, ужас незнания — жив ли он вообще, все это копилось где-то на дне ее желудка и превращало любые сказанные ею слова в жалкое мяуканье.
