Мы ничего им не должны! (СИ) - Иванов Петр Иванович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
– Теперь и не грех хоть в Тюильри к Самому податься! Пожалуй пустят, разве только с черного входа, и на правах прислуги. – тут же "отец-командир" спохватился, вспомнив видимо где и в чьей "шкуре" пребывает он сам в данный момент, – Давай снимай все живо, ишь вырядился словно щеголь замоскворецкий! В подворотне переоденемся, а не то еще привратница решит, что мы кого-нибудь из буржуа обчистили.
Если речь зашла об Опере, стоит сказать пару слов о парижских театрах, раз уж занесла нелегкая туда наших героев. Театры издавна делились на королевские ли в эпоху Наполеона – императорские, получающие финансовую поддержку от казны и частные. "Казенных" театров было пять: три музыкальных в том числе и Опера, Итальянский театр, Комическая опера и два драматических – "Одеон" и Французский театр. Последний был известен в России под названием "Комеди Франсез". Частных театров и просто развлекательных заведений в столице Франции было гораздо больше – не пересчитать. Из всех этих многочисленных заведений для Александра и его напарника интерес представляла только Опера расположенная на улице Лё Пёлетье́, где эпизодически появлялся "сам" Бонапарт, на которого они уже который месяц безуспешно охотились. По случаю зимних праздников доступ в этот "очаг искусства" был открыт для всех, проводились так называемые "рождественские балы". Поэтому появилась хорошая возможность провести разведку и ознакомится с обстановкой прямо на месте предполагаемой акции.
Несмотря на голод в стране, Наполеон в зиму 1811-1812-х давал особенно многочисленные балы, всевозможные придворные спектакли и великолепные праздники в том числе и для "черни", что он считал обязательным для поддержания престижа высшей власти. Император прекрасно понимал, что если реального благополучия в стране нет и не предвидится, то следует создать хотя бы видимость. Пусть уж лучше французы развлекаются и веселятся на балах, чем думают о политике. Листовки роялистов полиция Парижа в ту пору срывала со стен чуть ли не каждый день, а ведь вроде бы оппозиция давно переместилась из подполья в светские салоны. В любом случае, положение самозваного императора оставалось по прежнему шатким, складывалось впечатление, что одна серьезная неудача на войне и в Париж ему можно уже и не возвращаться.
Фигнер в этот раз поторопился, они вышли с большим запасом, и что бы убить "лишнее" время пришлось немного пройтись по городу, заодно и посмотрели на кое-какие достопримечательности. На площади Бастилии гости из России полюбовались на немногие останки знаменитой крепости, со штурма которой и началась Великая Французская Революция, а затем и на слоника, того самого, в котором проводил ночи маленький бродяга и революционер Гаврош у Виктора Гюго. "Произведение монументального искусства", грубо сляпанное из досок и гипса на вид еще совсем новое, возвели ведь макет недавно – в прошлом году и местные бомжи еще не успели утилизировать "слона" под бесплатную ночлежку. Наполеон, следуя своим проектам по перепланировке Парижа, решил в 1808-ом году воздвигнуть на площади гигантский фонтан в виде слона – l"éléphant de la Bastille, увековечив свои победы в Египте. Слон должен был быть сделан из трофейных бронзовых пушек и иметь минимум 24-е метра в высоту. На отливку должна была пойти пушечная и колокольная бронза захваченная у испанцев. Из Египта же, кроме арабского триппера, по вполне понятной причине ничего существенного вывезти "непобедимому" полководцу не удалось, все военные трофеи изъяли в свою пользу "просвещенные мореплаватели". Лестница, ведущая наверх монумента, должна была быть устроена в одной из слоновьих ног. Архитектор Жан-Антуан Алавуан взялся за работу, но в результате в 1811-ом году на готовый постамент был поставлен только гипсовый макет в натуральную величину. Одним словом, какая виктория – таков и памятник о событии или если по русски: "По Сеньке и шапка". У Бони это своего рода фирменный стиль выработался, все полимеры красиво и со вкусом спустить в унитаз, а затем объявить об очередной "великой победе" – и ничего, часто для местных дураков и не такое прокатывало.
На Гревской площади друзья увидели, как справедливая французская Фемида расправляется со своими жертвами. Успели они как раз к самому "шапочному разбору", все улицы от Palais de Justice – Дворца правосудия до Place de Greve – Гревской площади и мост усыпаны были народом, пришедшим посмотреть на казнь. Как показалось тогда Сашке в толпе преобладали в основном женщины, было так же много детей в том числе и совсем маленьких. Разве, что у самого эшафота стояли почти сплошь одни мужики и парни, слабый пол туда пробиться не смог. Несмотря на героические усилия конных жандармов, поддерживавших порядок вокруг гильотины, народ волновался и двигался взад-вперед, и едва ли можно было устоять на одном месте от беспрерывного напора с то от эшафота, то с противоположной стороны. Наконец представление началось, толпа встревоженно "загудела", глаза всех собравшихся обратились к возвышавшемуся над мостовой на добрых 3-и метра зловещему деревянному помосту. Привезли из тюрьмы осужденного на черной фуре, запряженной парой лошадей, конвой шел пешком рядом – шестеро солдат с ружьями и сержант с саблей наголо. Никаких там особых церемоний, как-то все буднично и в рабочем порядке… Минута и сунули его в гильотину, другая прошла – и нож "чик", отрезанная голова скатилась в специально подставленный красный ящик. Затем туда же исполнители положили и тело казненного, представление закончилось. Палачи работали сноровисто и быстро, как на конвейере, раз-раз и все, их там целая команда собралась у "машины" – три человека. Один старший, он распоряжался и контролировал, как объяснили потом Сашке, "мастер" или Мэтр – у них эта профессия передается по наследству и два помощника, этих набирают из "раскаявшихся" преступников.
Между тем Фигнер купил за одно су у одного из сновавших в толпе разносчиков листок, чтобы узнать, кого и за какие грехи покарали. Всенародно объявлять, как в России через глашатая здесь было не принято. Капитализм во всей красе, даже на таком мероприятии кто-то делает свой маленький бизнес продавая зевакам "сентенции", заодно и мелкая уличная торговля процветает – собравшиеся во множестве зрители обязательно что-нибудь да купят в лавочках и у лотошников пока дожидаются кровавого "представления".
– Хм, жену свою законную сей достойный муж, газетчик-литератор к слову, выходит отравил… – вслух зачитал Фигнер первые строчки, и шепнул на ухо напарнику, – Да ты не пугайся заранее, нас с тобой, коли не выгорит дело, расстреляют без такой помпы.
– Да мне плевать. – ответил ему Александр, и чтобы хоть как-то снять охватившее его напряжение спросил, – А почему люди не расходятся? Еще кому-то "секим башка" сегодня будут делать?
– Тут пишут, что более экзекуций не будет. Хоть нет соврал… "гражданская казнь" еще у них в сегодня в программе. – Фигнер снова уткнулся носом в листок.
– Кнутом или розгами пороть что-ли очередных преступников намереваются? – удивился Сашка, такого он от "просвещенной Европы" не ожидал, а других вариантов исходя из своего российского опыта представить не мог.
– Погоди немного, сейчас сам увидишь. – таков был ответ и в самом деле времени у них было предостаточно.
В античном театре за трагедией обычно всегда следовала комедия, так и в жизни частенько происходит. Если в момент гильотинирования первого осужденного собравшиеся на площади молчали, то теперь слышен смех, крики и различные непристойные шутки-прибаутки. Оно и понятно, постоять часик-другой у позорного столба, это вам не собственной головы лишится, такое "испытание" можно пережить без особого душевного волнения. Вслед за писателем-отравителем "казнили" еще трех человек, двух молоденьких девиц и какого-то "разбитного" парня в рваном солдатском мундире без погон, эти правонарушители отделались легким испугом. Если молодые женщины, после приведения приговора в исполнение, хоть покраснели и сделали вид, что осознали тяжесть содеянного и раскаиваются, то их "собрат"-правонарушитель ни малейших угрызений совести не испытывал. Стоя на эшафоте, солдатик паясничал и кривлялся, точно клоун в цирке и весело переругивался с людьми из толпы. Подмостки с позорными столбами ничем не были отгорожены от собравшегося на казнь народа, однако глазевшие на преступников парижане соблюдали почти идеальный порядок, для поддержания которого хватало усилий пяти конных жандармов. Эшафот же с гильотиной кроме наряда жандармов охраняли еще и национальные гвардейцы, надежно оградив помост "забором стальных штыков". Никто в "негодяев" ничего не швырял, не было никаких дохлых кошек и гнилых яблок, как у Марка Твена. Такое впечатление, что собравшиеся на Гревской площади им даже сочувствовали, или по крайней мере жалели "провинившихся" – возможно следствие своего рода эмоциональной "разрядки" после предыдущей жестокой акции.
