Русская фантастика – 2016 (сборник) - Колесник Светлана (читать книги без регистрации txt) 📗
Уже не помню, как на меня вышел представитель компании «Слияние с природой, Лимитед Лайн». Кажется, на каком-то очередном приеме у богатого спонсора, разговор всего из нескольких фраз и оставленная визитная карточка. Позвонил им и услышал заманчивое предложение. Меня забрасывают в очень отдаленный район. Там, как они сказали, вряд ли кто-то сможет меня найти. Глухая и нетронутая человеком природа. Набор инструментов и минимальный запас продуктов – только на первое время, дальше буду обеспечивать себя сам. Еще предлагали взять целый арсенал оружия, но я отказался. В детстве дал себе такую клятву – никогда не брать в руки ни огнестрельного, ни холодного оружия. Это не для настоящих мужчин.
Перелет занял всего несколько часов. Мы с двумя сопровождающими сели в какое-то странное средство передвижения. Ни колес, ни крыльев, больше всего похоже на контейнер для морских перевозок.
– Вы что, издеваетесь? – спросил тогда у них. Но меня заверили, что все будет – «как обещано». Когда прибыли на место, то ушлые ребята помогли быстро собрать уютный экологичный домик. И наконец-то я остался один!
К тяжелой мужской работе моим рукам не привыкать. Распилить на дрова упавшее в лесу дерево. Стащить в одну кучу валуны. Распахать огород. Это даже не работа – удовольствие. Если к вечеру мышцы не болят – значит, день прошел зря. Но у меня ни один день зря не пропадал. Зато какое удовольствие каждый вечер любоваться закатом, держа в руках краюху свежеиспеченного хлеба, пахнущего Солнцем и Землей…
– Эй, смерд, иди сюда, – вдруг слышу чей-то окрик на ломаном английском языке. За колкой дров не расслышал, как сюда кого-то принесла нелегкая. Ну, так и есть, опять какой-то бродячий фигляр. Бывает и такое, хорошо хоть очень редко.
– Смерд – это вы мне, сударь? – вежливо спрашиваю, хотя внутри поднимается волна раздражения.
– Тебе, земляной червяк, – слезая с лошади, говорит этот ряженый хмырь. – Напои моего коня и принеси мне вина. И пошевеливайся, или я проучу тебя плеткой.
– Послушайте, сэр, – говорю ему, – мое терпение велико, но не безгранично. И не надо пользоваться тем, что я не имею морального права надрать вам задницу.
– Что ты сказал, грязная тварь? – слышу в ответ. – Ну-ка, ползи ко мне на четвереньках и целуй сапог, иначе одной поркой тебе не обойтись.
– Слушай, шут гороховый, ну ты меня уже достал, – говорю ему. – У тебя есть секунд так двадцать, чтобы быстро слинять отсюда и никогда здесь больше не появляться.
– Ты посмел мне угрожать, грязное животное, так пусть твои внутренности растащат вороны. Мне не страшен сам дракон, а уж тем паче ты – презренный выродок, который даже меч в руках никогда не держал.
И тут этот клоун достает какую-то длинную острую железяку и пытается ею ткнуть в меня. Вот ведь радость какая. Вступать в поединок можно только с мастером, равным мне, хотя не знаю – есть ли такие вообще. Но когда на меня нападают первым, то право на самооборону еще никто не отменял.
Меч никогда в руках не держал, это верно. Еще в детстве дал себе клятву не брать в руки оружия, даже обычную палку, впрочем, уже говорил об этом. Но Дракон страшен и с пустыми руками. Непобедимый и легендарный Белый Дракон, обладатель черного пояса по карате и тхэквондо, многократный чемпион мира.
Дав напоследок хорошего пинка под зад, смотрю, как этот ряженый арлекин, бросая свои карнавальные доспехи, стремительно улепетывает откуда заявился. Подхожу к его лошадке, глажу по холке, снимаю седло: «Беги куда хочешь, наслаждайся вольной жизнью, теперь ты свободна, как и я сам».
Потом сгребаю в кучу все брошенные этим паяцем железяки, завтра оттащу их в ближайший овраг. Там у меня уже целый склад металлолома. А то раз в полгода заваливается очередной идиот. Вызов самому Дракону им неймется бросить! Кишка у вас, ребята, тонка, хоть с головы до ног железом увешайтесь.
Здесь постоянно льет дождь. Такое тусклое, свинцово-серое небо. Никаких ярких красок. Порой так тяжело утром вставать, заваривать кофе в кружке и опять садиться за письменный стол. На нем стоит моя старая пишущая машинка – единственное, о чем просил. На новый рассказ мне отпущен всего один день. Но я знаю – когда напишу этот рассказ, где-то на Земле целый день будет светить солнце, и все будет хорошо. Поэтому ранним утром с кружкой горячего кофе снова сажусь за стол. И говорю себе: «Ты обязательно должен написать этот рассказ. Ты устал, тебе давно хочется только покоя. Но каждый новый рассказ прибавляет где-то там, на Земле, ярких солнечных красок. И как бы ни было порой тяжело на душе, но ты должен, а значит – ты сможешь, Рэй».
И на чистых листах бумаги вновь рождаются новые миры…
Майк Гелприн
Дурная примета
Я вишу на стене, в гостиной. На двух гвоздях, в багетной раме, под стеклом. За долгие годы я немного выцвел, но лишь самую малость, чуть-чуть.
– Это Аарон Эйхенбаум, – представляла меня гостям Това. – Мой муж. Он был настоящей звездой. По классу скрипки. Первый сольный концерт. И последний. В ноябре сорок первого. Пропал. Без вести.
Она так и не вышла больше замуж, моя красавица Това, моя единственная. Она тоже под стеклом, в траурной рамке, на сервантной полке напротив. Туда Тову поставил Ося, через день после того, как ее унесли на кладбище.
– Это папа, – представлял меня гостям Ося, – он ушел добровольцем на фронт. В августе сорок первого, с выпускного курса консерватории. Меня тогда еще не было на свете. В ноябре пропал без вести, мы не знаем, где его могила.
Этого не знает никто, потому что могилы у меня нет. Я истлел в поле, под Тихвином, там, где Тарас меня расстрелял.
– Как живой, – говорили Осе, глядя на меня, гости. – Потрясающая фотография. Знаете, ваш отец совсем не похож на еврея.
Прибалтийские евреи зачастую блондины или русоволосые, так что я и вправду не похож. Ох, извиняюсь за слова, «был не похож», конечно же. В последнее время я частенько путаюсь во временах. Но мне простительно – повисите с мое на стене. И не просто так повисите, а «как живой». Не дай вам бог, извиняюсь за слова.
– Мама очень любила его, – объяснял гостям Ося. – Она хотела, чтобы я тоже стал скрипачом.
Он не стал скрипачом, наш с Товой единственный сын, зачатый в первую брачную ночь, за два дня до начала войны. Он стал средней руки лабухом, потому что уродился робким и слабохарактерным, а восемнадцати лет от роду взял и влюбился. Один раз и на всю оставшуюся жизнь.
– Дурная примета, – говорила, поджимая губы, Това. – Скверная примета, когда мальчик любит девочку, которая любит всех подряд. Скажи, Аарон? Был бы ты живой, ты бы этого не допустил.
Я был не живой, а всего лишь «как живой», поэтому допустил. Она была шумная, вульгарная и жестокая, эта Двойра, дочка рыночной торговки с одесского Привоза и фартового домушника с Молдаванки. Она сносно играла на фортепьяно и пела, почти не фальшивя. Она курила вонючие папиросы, пила дешевое вино, безбожно штукатурила морду и давала кому ни попадя, потому что была слаба на передок. Она приводила домой гоев, когда Ося мотался по гастролям, а Това отхаркивала последствия блокадной чахотки в санаториях. Она никого не любила, эта Двойра, она любила только деньги, когда их много. Она была стервой и курвой, извиняюсь за слова.
Она родила Осе детей, и я все простил. Простил, даже когда Двойра умотала с заезжим саксофонистом и забыла вернуться, оставив Осю с двухгодовалым Яником и шестимесячной Яночкой на руках.
– Это дедушка, – говорила Яночка, представляя меня одноклассницам. – Его звали Аарон Менделевич Эйхенбаум. Правда странно? Курносый и голубоглазый блондин с таким именем.
– Почему странно? – удивлялись не слишком поднаторевшие в еврейском вопросе школьницы. – Катька вон тоже блондинка, и нос у нее картошкой. И у Верки. И у Сани Зайчикова.
– Дуры вы, – авторитетно заявлял Яник. – Одно дело Зайчиковы, совсем другое – Эйхенбаумы. Скажи, дедушка?
