Все способные держать оружие… - Лазарчук Андрей Геннадьевич (серия книг TXT) 📗
– Ну конечно…
Голос ее звучал растерянно. Да, подумал я. Прошло два дня. А будто…
Я осторожно снял с Мумине полушлем с «очками» и сканером. Она облегченно вздохнула и отодвинулась, уступая мне место перед экраном.
Пошла программа. Сначала ввод, психический массаж: накатывающиеся волны, туман, тени в тумане. Машина подстраивала «очки» под мои глаза. Как бы в разрывах тумана возникали на миг картинки: луга с пасущимися козами, автомобили на многорядном шоссе, дома с высоки ми красными крышами… Я видел все объемно и ярко, а перед Зойкой на экране запечатлевались пока что условные отображения моих реакций. Теперь полет – на малой высоте – за угол – над лестницей… кто-то оборачивается – большой – я проношусь мимо, мимо… обрыв, сердце замирает, простор, зелень, серебристая змейка реки далеко внизу… облака, облака… темнее, темнее – и неподвижность. И висение над бездной. Долго, долго, очень долго… мерцание во тьме. В такт биению сердца. Очертания фигуры? Нет, это лицо. Оно все ближе и ближе, оно очень смутно видно, глаза мои будто привыкают ко тьме… умом я знаю, что сейчас сам движением глаз и подрагиванием зрачков рисую это лицо, но иллюзия неистребима… и вот – прорыв, и я во всех подробностях вижу одутловатые щеки, крупный нос, маленькие глазки… я видел это лицо две-три секунды во вспышках фейерверка, но вот – воссоздал. И тут же, отойдя назад, это лицо пропустило перед собой следующее, будто бы детское… но у детей не бывает таких лиц. Скорее, карлица смотрела на меня, не отрывая жутких желтых глаз. Вот что: у нее были желтые глаза…
Наверное, я вымотался. Третий портрет я построить не смог. Мужчина не получался, выходил какой-то пластилиновый слепок. Я махнул Зойке: закрывай, – и снял полушлем.
Отец стоял рядом, сияя.
– Ну, ребята, – сказал он и обнял всех нас троих сразу, – теперь им не уйти!
Я уже знал: он получил какие-то важные материалы от службы безопасности немецкого консульства. Там служил его друг еще по Москве девяносто первого, Мартин. Он, кстати, и спас отца тогда – «соскреб с тротуара», смеялся отец, но шутки шутками, а вот – спас. Отец выжил только благодаря тому, что сразу оказался в госпитале, на операционном столе, минуя всяческие этапы, – да еще благодаря атомному сердцу, которому глубоко плевать на всяческие там шоки. Но двенадцать операций после своего падения с высоты он все же перенес и полгода в сознание не приходил, а потом еще год не мог встать на ноги – его выхаживала и выходила-таки Вероника… честь ей и хвала. Отец на полном серьезе рассказывал, что побывал в царстве мертвых, узнал много нового и интересного, однако – вернулся вот…
– Теперь пустите меня… – он жестом велел нам выметаться с операторского места.
– Да, Мишка… прочитал я работу твоего друга. Серьезно он к делу отнесся. Жаль, такого человека потеряли… много мог сделать. Ты хоть сам-то врубился, о чем там речь?
– Наверное, нет, – честно сказал я. – То есть я прочитал и вроде бы все понял, но… как-то не сплавилось.
– Ладно, потом обсудим. Полчаса меня ни для кого нет. Паша, понял? На связи вместо меня.
– Понял, – сказал Паша. Он чистил пистолет. У него был элитный вальтер – прецизионный, с удлиненным стволом. Я только читал про такие машины. По цене они превосходили средний автомобиль, а по кучности и точности боя – иной карабин.
Я тоже достал свой пистолет, разобрал и стал чистить. Паша покосился на меня, но не сказал ничего.
Год 2002. Игорь 29.04. 04 час. Константинополь, квартал Харбие
Я не стал обращаться в полицейское управление по официальным каналам. Слишком массивной была утечка информации, чтобы доверять кому-либо наши маленькие находки. Просто с помощью обособленного канала и кода, данных мне стариной Мартином, я подключился к внутренней сети полиции. То, что эта сеть отнюдь не только внутренняя, я начал догадываться еще в разговоре с покойным Габдрашидовым. К ней присосалась – почти легально, я думаю – контрразведка; а вот то, что и служба охраны немецкого консульства шарилась там, как в собственном чулане, стало для меня приятной неожиданностью.
Записи с городских обзорных видеокамер хранились четырнадцать суток – на большее пока не хватало памяти. Через полчаса я знал два района, в которых наши отпортретированные фигуранты появлялись чаще всего: Харбие – и так называемый «Девятый полк», бывший военный городок, наспех построенный в шестидесятые годы в треугольнике между городской стеной, железной дорогой и Западным шоссе. Каждое правительство пыталось (или делало вид, что пытается) его снести, и всем что-то мешало. «Девятый полк» постепенно стал вынесенным за пределы города городским дном. Наверное, это многим казалось удобным.
На одну из нарисованных Мумине женщин – худую – месяц назад было выдано временное удостоверение личности. На фотографии она была почти красива. Сорокина Валентина Павловна, шестьдесят шестого года рождения, уроженка и жительница Адлера… и из анкеты: не замужем, Второй Московский медицинский институт, Бременская медицинская академия, настоящее место службы: частное бюро медицинской экспертизы «Парацельс»… Могло, конечно, оказаться, что сведения эти ложные: во времена перекроек границ кое-кто догадался пошарить в архивах паспортных управлений. Но скажем так: далеко не все, кто хотел, смогли это сделать. А потом и с этой проблемой в основном справились, позаимствовав у немцев их поражающую воображение систему перекрестного учета населения. Так что, если эта мадам Сорокина не была десять лет назад закоренелой преступницей или революционеркой, то сообщенные в анкете сведения должны быть правдивыми с вероятностью девяносто девять процентов.
В Константинополе она снимала квартиру в Харбие, в доходном доме купца Гильметдинова…
Конечно, ни один уважающий себя полицейский не рискнул бы арестовывать человека при таком вопиющем отсутствии улик. И ни один нормальный каэровец не стал бы брать фигуранта, не выявив связей, не установив наблюдения…
На все про все я отвел себе полчаса.
Квартирка мадемуазель Сорокиной была угловая, на шестом этаже. Некогда было возиться, устанавливать релихт-датчики… Я просто пальнул микрофоном с «бородкой» в переплет одного из окон. Послушал. Тишина в комнате, прерываемая обычными звуками старого многоквартирного дома: вода в трубах, всяческие поскрипывания, покряхтывания… Близко к микрофону – ничего, кроме размеренного шумного похрапывания. И я уже совсем собрался было отключаться, как вдруг услышал долгий зевок и сонное цоканье когтей по полу. И это будто послужило сигналом: тут же мягко, но шумно заворочались, зазевали, заворчали псы. Их там было не меньше пяти. «Тихо, тихо,» – сказал кто-то сонно по-турецки, и голос был явно не женский… но и не мужской… ломающийся подростковый! «Разбудили, слоны», – сказал другой голос, потоньше. – «Сколько там натикало?» -«Рано еще… четыре…» – «А-а…» – междометие перешло в зевок. Собаки шумно лакали воду.
Я связался с нашим вторым фургоном. Что хорошо в ребятах из «Н», так это умение не задавать вопросов. Дом… квартира… минимум два человека и пять-шесть собак… Какие это собаки, ребята сегодня видели. Я не решился им запретить, и они бросились на помощь людям и почти час выдерживали атаки псов на здание зимнего рынка, где сумели укрыться прохожие, посетители всяческих открытых кафе, кофеен и ресторанчиков, уличные торговцы… У меня их вообще пытались забрать – и забрали бы, но псы исчезли так же внезапно, как и появились.
Медики, оказывающие помощь на улицах, начали давать сводки, и от этих сводок шевелились волосы.
На взятие квартиры я отрядил шестерых и пошел с ними сам. Полицейские были в противопульных нагрудниках и шлемах, с короткоствольными «барышевыми» в руках.
На стволы были насажены мощные глушители, и с ними автоматы, и без того имеющие непривычный «неоружейный» вид, вообще походили то ли на пылесосы, то ли на распылители для побелки. На самом же деле это была крутая игрушка, лучшая среди того, что имелось в наличии. Из нижнего тридцатимиллиметрового ствола можно было выстрелить картечью, гранатой или, скажем, мягкой медной пулей и вынести к чертовой матери любой замок, а верхний выпускал девятимиллиметровые пули или одиночными выстрелами, или отсекая по три, или ненормированной очередью с замедленным темпом стрельбы, или в режиме «мясорубки» – все шестьдесят шесть патронов в одну секунду. При этом у него практически не задирало ствол. Нельзя сказать, что эта машинка лишена недостатков, но при надлежащем уходе и в неполевых условиях она приемлема вполне. Правда, для перестрелок в тесных помещениях патрон излишне мощен, и рикошеты пуль представляют немалую опасность и для неделиквентов, и для самого стрелка…
