Прийти в себя. Вторая жизнь сержанта Зверева (СИ) - Воронцов Александр Петрович (читать книги бесплатно .TXT) 📗
— Ну, все, боксер, брэк, мы уже поняли, что ты — настоящий пионер, у тебя, наверное, папа в горкоме работает? — примиряющее сказал Валик.
— Не боксер, а самбист, — поправил Влад, все еще баюкая свою не перебинтованную руку.
— Да, самбист, все, завязывай, с программой партии, мы политинформациями уже сыты по горло, кстати, обед скоро! Приемчик покажешь, тот, который мне сделал? — Валик, казалось, уже все был готов забыть, скорее всего, искал пути к примирению.
— Папа у меня работает инженером, а вот дедушка у меня — красный командир, прошел всю войну, концлагерь немецкий… И про фашизм я знаю гораздо больше, чем на наших — Макс подчеркнул слово на «наших» — на наших политинформациях нам говорят. — Ладно, когда там обед? Что, кстати, дают?
Ребята радостно загалдели, радуясь, что неприятная тема и вообще весь инцидент были забыты, стали обсуждать больничное меню, пошли разговоры о предстоящем футбольном матче местного «Днепра» и киевского «Динамо», в общем, пошел мальчишеский треп обо всем и ни о чем.
И только Макс, автоматически поддерживая общую беседу и вставляя иногда какие-то фразы, медленно остывал, стараясь совладать с внезапно выпершим наружу сознанием своего второго «Я». Которое уже заполнило до краев личность подростка Максима Зверева, мальчика одиннадцати лет, в теле которого он оказался так внезапно. И теперь предстояло понять — это временное явление, какой-то сбой во Вселенной, во времени и пространстве, или же ему, Максиму Звереву, кто-то там, наверху, предоставил второй шанс прожить свою жизнь.
«Так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!» — вспомнил слова Павки Корчагина [17] Зверь.
Вспомнил — и улыбнулся.
За окном был теплый сентябрьский день, пахло осенью и было так спокойно, что не хотелось не только думать о чем-то нехорошем, но и вообще о чем-то думать. Хотелось просто раствориться в окружающем мире и стать его частью.
Частью мира.
В который через сорок лет придет война…
Глава четвертая
Знакомство с самим собой
Из больницы Макс выписался быстро. Голова зажила, видимо, ничего серьезного не было — просто наложили пару швов над бровью, напичкали лекарствами, а поскольку симптомов сотрясения мозга хирург Пал Палыч не наблюдал, то и какой смысл держать Максима в травматологии? Это же не пробитый череп у того же Валика, тому еще пару недель надо было лежать и на процедуры всякие ходить. Так что папа забрал Максима домой уже через три дня. И хорошо, что папа, а не мама, которая в этот день уехала к бабушке. Потому что Зверю пришлось привыкать заново к своим родителям.
Ну, с батей все было в полном ажуре — сознание пятидесятитрехлетнего мужика Максима Зверева позволяло одиннадцатилетнему подростку Максиму Звереву относится к тридцатилетнему мужчине Виктору Звереву, его отцу, как-то даже по-отечески. Словно бы он, Максим, был не сыном, а отцом своего отца. В сущности, разница в возрасте между пятидесятитрехлетним сыном и тридцатилетним отцом именно такой и была. Но Виктор Зверев о ней не подозревал.
Одним словом, со своим батей Макс сразу поладил, заново воспринимая все те несправедливости — как он считал в детстве и которые мальчиком наотрез отказывался понимать — как вполне нормальные педагогические приемы. Хотя в детстве часто злился на родителей. Очень мудро кто-то сказал — «Пока свои дети не появятся, будешь ребенком и не поймешь своих папу и маму». Вот так и сейчас — дважды отец в будущем, Зверь прекрасно понимал своего отца и даже не пикнул, когда тот ему дома устроил выволочку минут на двадцать.
— Скажи спасибо, что башка у тебя раненная, а то бы я тебе сейчас врезал пару раз по ней. Чтобы дурь из головы выбить! — Зверев-старший был, как всегда, прямолинеен и груб. — Это ж надо было удумать — поперся на эти развалины, да еще стал камнями швыряться! Как тебе только башку там не проломили или вообще не отбили?
— Папа, я все понял, обещаю — больше не повторится, — тихо сказал Макс.
Зверев-старший даже немного опешил. Он ожидал, что Максим, как всегда, будет отгавкиваться, пререкаться, переговариваться, а тут вдруг — такое признание. А главное — обещание! Такого еще ни разу не было!
— Ну, надо же! Обещает он…
— Сказал же — обещаю! Глупостями больше не буду заниматься. Есть дела поважнее, — Макс постарался говорить убедительно.
— Какие это дела поважнее? Карбид в костер бросать? По подвалам бегать? С брызгалками? — отец Макса все еще не верил в такие разительные перемены сына.
— С брызгалками ты меня точно не увидишь. Глупости какие! — Макс улыбнулся, вспомнив свои детские шалости. — Гораздо полезнее вон в секцию стрельбы записаться, а не с этими… сосками бегать, позориться…
Зверев-старший совсем растерялся. Сын изменился просто на глазах. Он, конечно, хулиганом не был, наоборот — все свободное время просиживал в библиотеках, читал запоем, но иногда на него, что называется, находило, и он с пацанами все еще играл то в войнушки, то в индейцев, то просто лазил по балкам и оврагам. Хорошо еще, что в новом районе, где Зверевы только-только получили квартиру в новостройке, уже давно не было ни балок, ни оврагов, ни даже строек — остался злосчастный пятачок с опустевшими частными домами, на месте которых через месяц уже собирались строить детский сад. Пока же остатки четырех домов — это было единственное, так сказать, темное пятно на карте новенького рабочего микрорайона.
— Ну, стрелять тебе, допустим, еще рано — в секцию таких малых не берут, но вот то, что осознал свою дурь — похвально… Вот бы мать тебя сейчас послушала… Ладно, иди на кухню, пообедай, на больничных харчах, наверное, оголодал.
Отец Макса решил, что воспитательный процесс закончен и пошел в комнату, где его ждал процесс доводки квартиры до оптимального содержания. Ему предстояло закончить поклейку обоев. Мать Максима, Татьяна Зверева сегодня должна была вернуться только к вечеру…
Квартиру родители Макса купили, хотя советским гражданам квартиры чаще давали, точнее, выдавали. Такие квартиры были ведомственными — человек, работая на каком-то предприятии или в каком-то учреждении, получал ведомственное жилье. И, пока работал, жил в нем. Такова была государственная политика, которая, кстати, стимулировала своих граждан работать на одном месте, ибо «летуны» — те, кто часто менял место работы — мягко говоря, не поощрялись.
То есть, у Зверевых была не государственная квартира, которую в то время советским людям государство предоставляло бесплатно, а кооперативная, покупаемая гражданами в кредит. Макс точно не помнил, сколько она стоила — то ли семь, то ли восемь тысяч рублей. При месячной зарплате его родителей в двести рублей копить на нее надо было довольно долго. Вернее, не копить, а платить ежемесячный взнос. Плюс взнос вступительный. Но все эти подробности было настолько не важными для подростка, что и сейчас Зверь не стал копаться в своей предыдущей памяти. За сколько купили, когда, зачем? В памяти было еще много информации, причем, далеко не всегда нужной и важной. Главное, что она, наконец, полностью ему подчинилась, и он помнил до мелочей, и как себя вести, и что с ним происходило до сегодняшнего дня, и что он любит, что не любит, а что любят или не любят его родители, где что лежит и куда кто идет. В общем, он вспомнил все, причем, даже то, что потом с возрастом Макс давно забыл, как неважное или ненужное. А сегодня это оказалось и важным, и нужным. Поэтому отчетливо и очень рельефно выпятилась в его мозгах.
Но и память взрослого Макса Зверева никуда не ушла.
Память мастера спорта по боевому самбо и панкратиону, чемпиона Украины по ушу-саньда, выпускника института физкультуры и дипломированного тренера, который стал журналистом. А после того, как в стране началась гражданская война — разведчиком и диверсантом. И память эта хранила множество разных, иногда довольно специфических знаний, которые, тем не менее, вполне могли пригодиться здесь, в прошлом.
