Вечный лес - Сван Томас Барнет (читать книги регистрация .txt) 📗
Глава IV
По пути к Коре Эвностий зашел ко мне выпить кружечку пива.
– Зоэ, почему ты такая грустная? – спросил он. – И почему ты на меня так смотришь, будто я чем-то тебя расстроил?
– Не грустная, – возразила я. – Просто задумчивая.
– Нет, грустная. Тебя тревожат трии?
Как мне было объяснить ему, что я думала вовсе не о триях (хотя, наверное, именно о них и надо было думать)? Мне было грустно оттого, что он вырос, и я, которая любила его, когда он еще был маленьким теленком, а потом мечтательным юношей, теперь могла бы полюбить его другой, не столь невинной любовью. Мои любовники называют меня веселой Зоэ. «Она любит нас, а затем оставляет без тени сожаления». Я стараюсь сохранить этот образ. Кому нужна любовница (а становиться женой я вовсе не собираюсь), у которой плохое настроение? Но и мне временами бывает тяжело.
Как я могла сказать Эвностию о своем предчувствии? Я знала, что ему, мягкому и ранимому, придется много страдать, даже в такой доброй стране, как Страна Зверей (мы все еще думали, что она такая), и у меня сердце разорвется от горя, потому что Кора станет причиной его страданий.
– Я думала о том времени, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, – перевела я разговор на другую тему. – Я была стройной, как молодой платан, и все кентавры умирали от любви ко мне. Твой отец появился на свет позже.
– Кентавры и сейчас любят тебя, – сказал он, – все, и старые и молодые. Ты такая заботливая, как мама.
Я чуть было не дала ему пощечину, но вместо этого улыбнулась, будто он сделал мне роскошный комплимент.
– Спасибо, дорогой. Но копыта уже не так часто стучат в мою дверь.
– Ты всегда мне говорила, что в прошлое надо смотреть только со смехом. Жизнь – шут, а не палач. Так ведь?
– Ты прав, – рассмеялась я. – И свою жизнь я не изменила бы даже за все жемчужины Великого Восточного моря.
И я тоже, – сказал он. – Я имею в виду твою жизнь. Возьмем, к примеру, твой дом. У Мирры, перед тем как войдешь, надо обязательно вытереть копыта о половик. А у тебя все так… – он попытался подобрать нужное слово, – просто. Да, это было тактичное слово. Он мог бы сказать – безалаберно. Я и не помню, когда в последний раз делала уборку в своем однокомнатном доме, поставленном на переплетении ветвей. В нем нет внутренней лестницы, как у Коры, и попасть в дом можно только с улицы, поднявшись по лестнице, сделанной из виноградной лозы. Окна у меня во всю стену, без пергамента, так что комнату в основном убирают ветер и солнце. Мебели мало. Вместо кровати – груда волчьих шкур. Столом служит кусок дерева. Круглый буфет вырублен из пня. В нем сыр, хлеб и бурдюк с пивом. (Вы, конечно, понимаете, что когда дриада обзаводится деревянной мебелью, она сначала должна убедиться в том, что мебель сделана из деревьев, умерших естественной смертью – от удара молнии, засухи, старости, а не убито дровосеками.) В платяном шкафу висят туника и три длинных платья. Одно из них – в критском стиле, с открытым лифом, чтобы была видна грудь. Это подарок любовника-критянина. Свиток папируса с поэмой «Опрометчивость дриады» для легкого чтения в те редкие вечера, когда я бываю одна, подарил мне Эвностий. Это единственная поэма, которую я понимаю; она очень смешная и абсолютно не эпическая. Что еще нужно пользующейся успехом дриаде для того, чтобы развлечься самой и развлечь своих мужчин?
И всегда со мной мой друг – дерево, потрепанное и лохматое, как старый пес, и такое же любимое. Мы, дриады, живем вместе со своими деревьями и умираем вместе с ними, или умираем без них, если по какой-либо причине нас разлучают больше, чем на несколько дней. Если же мы умираем от несчастного случая, а дерево еще сильное и крепкое, на наше место приходят близкие родственники. Известны случаи, когда в одном и том же многолетнем дубе жило несколько поколений дриад. Мой дуб достался мне от матери и бабушки, и, думаю, ему сейчас около тысячи лет, а может, и больше. Не исключено, что он ровесник пирамид.
– Мне надо идти, – сказал Эвностий, но в его голосе слышалось: «Меня можно уговорить посидеть еще немного».
– С каких это пор Эвностий стал так следить за временем?
– Это из-за трий, – признался он.
– Ты думаешь, они могут что-нибудь натворить?
– Ты же сама сказала, что они воры. Я видел одну вчера, и она мне не понравилась. А Кора такая доверчивая.
– Да, я действительно это говорила, но они, наверное, уже вернулись на материк.
– Надеюсь. Все-таки лучше я сделаю дверь в доме Коры. Волчья шкура не спасет от воров.
– Об этом должна подумать ее мать. Ей могут поставить дверь кентавры.
Мирра стала такой легкомысленной, и, потом, ей сейчас нечего дать в обмен, не то что раньше.
– Получается, ты должен взять на себя все ее заботы.
– Пока не должен, она меня об этом еще не просила. Хотя мне и не трудно. Я трудолюбивый.
– Ты, наверное, хотел сказать «трудолюбивый»?
– Да, именно это я и имел в виду.
– Но ты же занят своими стихами.
– «На копытах легких Минотавр влюбленный…» – начал он декламировать. – Я думаю, для поэзии всегда можно найти время. Но, – на его юном лице появился грустный взгляд немолодого человека, – из стихов двери не сделаешь. Я ведь даже не странствующий певец и не могу зарабатывать своей поэзией на хлеб. Конечно, если посмотреть на все это с практической точки зрения, то мне надо делать мебель.
Трии встревожили его больше, чем можно было предположить. Я уже жалела, что рассказала ему об их дурных наклонностях.
– Выпей еще кружечку пива, и пойдешь.
Старина Эвностий, мечтательный мальчик, почувствовал себя более уверенно и стал лениво потягивать пиво.
– Я придумал рифму к «гриве», – наконец сказал он.
– Эвностий, что у тебя на уме?
– Но это же лучше, чем «крапива», и, уж конечно, намного лучше, чем «паршиво». Я не хочу, чтобы был плохой конец. Пусть она все-таки придет к нему в объятия. Она встала с постели, где ложилась…
– Лежала! Твоя мать вернется из Царства мертвых, если узнает, что такой невежественной дриаде, как я, приходится учить тебя правильно говорить.
– Я поэт, а не грамотей какой-нибудь. Но ты права.
С этими словами он вскочил на копыта, поцеловал меня в Щеку и стал спускаться вниз по лестнице.
– Эвностий, не забывай меня.
– Хорошо, Зоэ.
– И в следующий раз оставайся подольше.
– Обещаю.
В лесу он подпрыгнул, щелкнув на лету копытами, пытаясь убедить себя, что так же счастлив, как и в тот день, когда лежал на поляне, заросшей желтыми цветами гусиного лука, и сочинял стихотворение. До бури. До появления трий. Ведь он только что повидался со своим лучшим другом (так он меня называл). Но копыта тяжело опустились на землю, голова поникла, и строки стихотворения куда-то улетучились.
Подойдя к дому, Эвностий сразу же почувствовал неладное. На первый взгляд все было по-прежнему: та же тростниковая стена, окна, улыбающиеся своими красными рамами. Аккуратный, веселый домик, казавшийся естественным продолжением своего дерева. И тут он понял, в чем дело: из дома не доносилось ни единого звука. Он подошел к самой двери, но по-прежнему ничего не услышал. Мирра не переговаривалась с Корой и не напевала, готовя ужин. Неужели она отправилась в гости к кентаврам? Очень странно. Обычно в это время она жарила на глиняной сковороде яичницу из голубиных яиц.
Эвностий отодвинул волчью шкуру, без стука вошел в дом и оказался в полной темноте. Солнце уже село, но светильник никто не зажег. Комната освещалась лишь отблесками огня из очага, на котором сегодня никто ничего не готовил. На кровати, под похоронно-черным покрывалом, утопая в подушках, лежала Мирра.
Она повернула голову в сторону Эвностия. Лицо ее было бледным, как выцветшая на солнце раковина.
– Кора не вернулась домой.
– А куда она пошла? – Смысл сказанного не доходил до Эвностия.
– Гулять. И не вернулась домой. Ушла она перед завтраком.
