Александровскiе кадеты. Смута (СИ) - Перумов Ник (серии книг читать бесплатно .txt, .fb2) 📗
— Держи друзей близко, — повторяла Жадову Ирина Ивановна, — а врагов — ещё ближе.
— Это кто сказал такое? — удивлялся Жадов. — Товарищ Ленин?
— Макиавелли.
— Умный, — с уважением заметил Жадов. — Из Италии небось? Наш товарищ-интернационалист?
— Из Италии. Только он в пятнадцатом веке родился.
— Ну вот! Значит, и тогда уже большевики были! — немедленно заявил Жадов.
Ирина Ивановна только улыбнулась.
Так или иначе, но Сергеева они держали и впрямь «близко».
Наутро двинулись дальше. И, едва выступили, едва разгорелся весенний день, как Ирина Ивановна вдруг схватила ехавшего рядом с ней верхами Жадова за рукав: впереди поднимались столбы дыма. Что-то горело, горело обильно и дружно; и могла это быть только деревня, или, как говорят на Дону, «хутор».
Пятеро татарниковских казаков смотрели на пожарище в мрачном молчании.
Жадов приказал разворачиваться в боевой порядок. Вперёд отправились дозоры.
Шли теперь осторожно, все наличные пулемёты — в головах колонн.
Дороги словно вымерли, всё живое исчезло как по мановению волшебной палочки; ближе к полудню дивизия с трёх сторон приблизилась к тому месту, где поднимался дым.
…Это тоже был хутор, и немаленький — дворов под сотню. Сейчас он являл картину жуткого разрушения — всё сожжено, торчат закопчёные печные трубы, на улицах — трупы и людей, и скота, и даже собак с кошками. Множество стреляных гильз.
— Господи… — закрестился вдруг один из жадовких бойцов постарше. — Да что ж это такое творится-то, а⁈..
— Бешанов, — едва выговорила Ирина Ивановна. Кажется, она с трудом удерживалась в седле. — Бешановские тут побывали…
— Обойти всё! — срывая голос, закричал Жадов. — Может, ещё кто живой есть…
Бойцы бросились выполнять. В громадном большинстве, но не все.
Сергеев и ещё кучка так и остались стоять, где стояли.
— Почему не исполняете приказ⁈ — рука Жадова шарила по боку, где кобура.
— А ты их жалеешь, что ли, начдив? — фыркнул Сергеев. — Нашёл кого жалеть! Нагаечники, крапивное семя, мало они нам кровь пускали? Всех их в расход надо! Никого не щадить!
— Баб с ребятишками тоже? — тяжело и страшно спросил Жадов. — Скот вырезать, дома спалить, да? Так новую жизнь утверждать станем?
— Если надо, то и так, — Сергеев сплюнул. — А ты, начдив, контру жалеешь. Какой из тебя краском, к чёрту? Ну, чего глаза выпучил? Чего за маузер хватаешься? А ну-ка, ребята, давай!—
«Ребят» вокруг Сергеева было десятка три. Все — из его бывшего полка.
Бум. Бум. Бум.
Сергеев опрокинулся на спину. Прямо посреди лба — небольшое входное отверстие от пули. Девятимиллиметровой пули, твёрдой рукой выпущенной из немецкого «люгера».
Рядом с Сергеевым упали, вопя и хватаясь за простреленные ноги, двое самых близких его корешей. Остальные поспешно отскочили, делая вид, что они тут совершенно ни при чём.
Ирина Ивановна Шульц подала коня вперёд.
— Ну, кто тут ещё такой дерзкий? Как видите, стреляю я неплохо и быстрее вас, мужиков.
Дерзких более не нашлось.
Подоспели жадоские проверенные бойцы, «харьковских» быстро разоружили.
— Значит, так, — негромко и жутко сказала Ирина Ивановна, подъезжая к их угрюмому строю. — Погиб наш замечательный товарищ Сергеев в кровавом и неравном бою с контрреволюцией, попал в засаду, беляками устроенную. Дрался героически, в плен не сдался. Последний патрон себе приберег. Всем понятно?
Понятно было всем.
…Хутор обыскали. С большим трудом нашли пятерых выживших — древнюю старуху, потерявшую рассудок, похоже, что от горя — всё время звала какую-то Аксинью и «деток»; троих баб средних лет и одного раненого казака с простреленным правым плечом. Уцелел он поистине чудом — бешановцы, похоже, приняли его за мёртвого и, очевидно, просто позабыли добить контрольным выстрелом.
История его несколько отличалась от рассказанного казаком-вестником в Татарниковском, но такое, наверное, всегда и случается при таких делах.
…Всё было просто и банально. У Бешанова был немалый отряд — три сотни сабель, самое меньшее. Да ещё пулемётная команда. И целая артиллерийская батарея в шесть орудий. Общий счёт выходил на четыре сотни бойцов. С хутора они потребовали сдать хлеб и оружие, но с того начинали и многие другие им подобные части; здесь же требования оказались куда разнообразнее — выдать всех «беляков», бывших офицеров, «бар», «богатеев» и «попов». «Бар» с «богатеями» на хуторе не сыскалось (да и отродясь не бывало), а вот попы нашлись. Собственно, только один поп, из небольшой хуторской церкви. Небольшой, но ухоженной, аккуратной, намоленной. Батюшка, собственно, сам вышел к находникам — мол, чего меня «выдавать», вот он я.
Его тотчас и расстреляли. Прямо у входа в храм, не озаботясь даже отвести подальше. Казаки и казачки бросились было отстаивать своего священника, и по ним немедля открыли плотный, как в настоящем бою, огонь — и не поверх голов, а на поражение. Ударили пушки. Заработали пулемёты с тачанок. Люди метнулись по домам, кто-то из казаков выскочил с винтовками, попытался отстреливаться — и тогда бешановские принялись методично поджигать дома. Пытавшихся выскочить — расстреливали тоже. Не разбирая пола и возраста.
Старики попытались сдаться — за весь хутор. Бешанов вроде бы согласился, велел всем выйти на площадь, потом согнанных туда людей повели за околицу, в яр.
Оттуда уже никто не вернулся.
На стене храма чёрным — похоже, закопчёной палкой — намалевано было: «смерть нагаечникам!».
И да, это обещание бешановские исполнили скрупулёзно.
…Яр был заполнен телами. Казаки, казачки, казачата. Мальчишки и девчонки, даже младенцы. Все.
У Жадова подкосились ноги. Он упал на колени, сжимая кулаки, в горле клокотало — и были это не рыдания, это был рык дикого зверя. Рядом с ним стояли его бойцы, белее невестных платьев. Кто-то, не сдержавшись, плакал, утирая слёзы кулаком, кто-то молился вслух.
На пятерых татарниковских казаков даже смотреть было страшно. Двое в этом яру нашли свою родню.
— Ну, дядя… — хрипло выдавил один из них, подходя к Жадову. — Славно, славно отплатила нам твоя народная власть. «Смерть нагаечникам», значит? Ну, это мы ещё поглядим, к кому костлявая-то пожалует…
— Погоди… — протянул руку начдив. — Это ж… один выродок такой, ты же видел, казак, мы ж совсем другие…
— Мы разбираться не станем, — сплюнул казак. — Убирайтесь с нашей земли, все. Всех погоним, и вас, краснюков, и золотопогонников. Не нужен нам никто на вольном Дону…
— Патроны, где возьмёте, казаки? — резко спросила Ирина Ивановна. — Склады все на юге, в Новочеркасске, у белых. Сколько продержитесь? Красная армия наступает. Вас задавят.
— А не держаться если — в яр все отправимся⁈ — словно выхаркнул кровь казак. — И так конец, и этак⁈
— Можно сдать хлеб… — начал было Жадов, но казак взвился, замахнувшись нагайкой:
— Хлеб тебе сдать, краснюк, а⁈ А рожа твоя не треснет⁈ Хлеб выметете, что сеять станем⁈ Или в ров, значит, или с голоду помереть⁈ Не-ет, хрен тебе, красный! Лучше уж в бою, от пули честной!..
— Ну вот я ж тебя не расстреливаю, — с неожиданной усталостью сказал Жадов. — Ты меня поносно бранишь, а я слушаю. Был бы я таким же негодяем, как этот Бешанов-чорт, поставил бы вас всех пятерых к стенке, и вся недолга. Со мной-то, казаче, у тебя язык длинен, слова храбрые. Потому что знаешь, что отпущу я тебя до твоего хутора. Потому что гляжу я на погибших — и своими б руками Бешанова этого разорвал, зубами б загрыз!..
— Ничего ты не разорвёшь и не загрызёшь, — отмахнулся казак. — Потому что боишься, начальник дивизионный. Своих же красных боишься. Не пойдёшь против своих.
Жадов не ответил. Вернее, ответил совсем на иное.
— Отпеть людей надо. И похоронить. И чтоб волки не погрызли…
— Мы батюшку нашего привезём, — хрипло сказал казак. Дернул головой на прощание, отошёл. Жадов так и остался стоять над заполненными телами яром.
[1] «Александры», «сашки», «санечки» — казначейский билет в 25 рублей с портретом Александра III. «Катеньки» — билет номиналом 100 рублей с портретом Екатерины Второй, «петруши» — в 500 рублей с портретом Петра Первого.
