Царь (СИ) - Оченков Иван Валерьевич (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Мне странно слышать эти речи, пан стольник. Впрочем, я понял позицию герцога. Но мне надо прежде ознакомиться с посланием королевича и панов-сенаторов, а также посоветоваться со своими людьми. Я дам вам ответ завтра.
— Как будет угодно вашей милости, — отвечал ему, поднимаясь Корнилий.
Дождавшись пока посланник русского царя отойдет, гетман обвел своих сподвижников пристальным взглядом и тихо спросил:
— Что скажете паны-атаманы?
— А что тут толковать, — злобно выругался Тарас, — если ляхи вместе с королевичем обделались, так мы тут при чем? Если москали хотят чтобы мы ушли, то пусть платят выкуп, а если нет, так мы все их земли разорим!
— Если Иван Меленбургский разгромил королевича, стало быть, у него большие силы, — задумчиво протянул другой полковник, — может не дожидаться пока он по нам ударит, а вернуться подобру-поздорову?
— Что Конша, испугался? — ощерился в ответ Тарас. — Ты еще москалям ясырь верни!
Оскорбленный полковник в ответ схватился за саблю, и если бы гетман не прикрикнул на своих приближенных дело бы точно дошло до кровопролития.
— Ты думаешь надо уходить, — спросил Сагайдачный когда спорщики успокоились.
— Если пану гетману интересно мое мнение, — осторожно вмешался все еще остававшийся с казаками Ленцкий, — то это лучшее что вы можете сделать в данной ситуации. Армия герцога и впрямь очень сильна, а паны-сенаторы определенно настроены заключить мир.
— А что, москали и впрямь отпустили вас из плена?
— Верно. Меня и еще нескольких моих товарищей. Вероятно для того, чтобы подчеркнуть серьезность своих намерений.
— И их артиллерия действительно так хороша?
— Видит бог я не трус, но я ничего не видал страшнее в своей жизни!
— Плевать я хотел на москальские гарматы [63] — снова взорвался Тарас, — даже если мы уйдем, я ни гроша не отдам из своей добычи!
— Если сенаторы заключили мир, — как бы рассуждая вслух, заметил гетман, — то надобно выполнить условия договора.
— Ты, Петр, верно, боишься поссориться с Радзивилами и прочими знатными панами?
— Я ничего не боюсь! В том числе и ссоры с магнатами, однако, если от нее не будет никакой пользы славному запорожскому рыцарству, так для чего эта ссора?
— Нашему "славному рыцарству" — передразнил его Конша, — вообще не следовало воевать со своими единоверцами. Разве мало на свете поганых татар с турками или иных еретиков?
— Кого это пан полковник называет еретиками? — насторожился Ленцкий, но тот его не слушал.
— Разве прилично христианину брать в плен своих братьев по вере? Разве мы вконец опоганились, чтобы продавать их на невольничьем рынке?
— Тебе бы в попы пойти, — буркнул в сторону Тарас, — вот бы гарные проповеди читал!
— А ты, видать, занятие по себе уже нашел, — не остался тот в долгу.
— Какое занятие?
— В Кафе невольниками торговать!
Повздорившие полковники вскочили, и, казалось, дело вот-вот дойдет до кровопролития, но Сагайдачный только мигнул глазом и спорщиков тут же растащили.
— Довольно, панове, — недовольным тоном заявил он своим приближенным, — не хватало еще, чтобы вы передрались тут на радость врагам нашим!
Перед гетманом стояла трудная задача. С одной стороны, Иван Мекленбургский слов на ветер не бросал. Сказал, что не вернет пленных шляхтичей, пока не освободят всех захваченных запорожцами, так и сделает. А кто будет виноват перед королем и сенаторами? С другой стороны, лишить казаков законной добычи тоже никуда не годится. Бывало с кошевых за меньшее головы снимали, а голова у Петра Коношевича все-таки одна. Эх, неладно с королевичем получилось! А ведь какие грандиозные планы были перед походом. Увеличение реестра, внутренняя автономия, признание равных прав для православной шляхты. Было за что сражаться запорожскому воинству. Если бы Владислав стал царем в Москве, то ему бы понадобились силы и для того чтобы держать в узде новых подданных, и как противовес магнатам, вот тут бы и пригодилась служба верного войска Запорожского, а за то ему была бы и честь и слава и привилегии. Ну и его гетману, конечно же, как без этого. А теперь, что? Сенаторы, которым казаки как кость в горле, сразу же забудут про все данные им обещания, а король в Речи Посполитой совсем не то, что русский царь. Магнаты ему воли не дают. Хотя, Мекленбургский герцог ведь не то, что эти варвары — московиты, которых Сагайдачный в глубине души презирал. Он имперский князь и человек образованный. С таким можно иметь дело…
— Что будем делать, Петро? — Прервал его размышления Конша.
— Что делать, спрашиваешь… я думаю надо послать послов в Москву!
— Как в Москву?!
— Ну, а что? Коли война окончена, так почему бы славному запорожскому рыцарству не послать послов к государю Ивану Федоровичу? Деды и прадеды наши не раз служили Москве своим оружием. Если русский царь пожалует нас деньгами, как это делали его предшественники, так почему бы нам не отпустить его подданных? В самом деле, что мы язычники какие!
— Я буду вынужден сообщить об этом королю и сенату, — с опаской заявил Ленцкий.
— Конечно сообщите, пан Бартоломей, — с улыбкой отвечал ему гетман, — панам сенаторам будет весьма полезно узнать о том что славное запорожское рыцарство ценят во всем мире.
— А кто поедет к царю?
— А вот ты и поедешь, Иван.
— Ха-ха-ха, — заржал как стоялый жеребец полковник Тарас, — раз Конше так нравятся москали, так пусть он с ними и договаривается!
— Кое-кого все же надо отпустить, скажем, этого толстого воеводу, как его?
— Комова?
— Ну — да, пусть в Москве увидят, что мы тоже хотим мира.
— Если то, что говорят, про Ивана Мекленбургского правда хоть на половину, то он этого труса тут же велит на кол посадить.
— Да пусть хоть живьем сварит, нам то что! В общем, не толкуй, а собирайся. Поедешь вместе с этим стольником Михальским. Что-то мне его рожа не нравится, нечего ему здесь делать.
— Может лучше задержать его здесь? — Вмешался Тарас. — Говорят, прежде он был лисовчиком, а потом стал приближенным у мекленбуржца. Такой заложник нам бы не помешал.
— Ты что совсем дурак! Где ты видал, чтобы из лисовчиков получались хорошие заложники? Да и царю Ивану это не понравится. Нет, не надо его злить понапрасну, лучше показать что мы хотим мира и дружбы с Москвой.
В отличие от Кукуя, стрелецкая слобода пострадала куда сильней, правда не вся, а только та ее часть где имели жительство начальные люди. Терем Вельяминова носил явные следы пожара, а от усадьбы Михальского и вовсе осталось одно пепелище. Дом Пушкарева тоже пострадал, хотя и меньше других. Похоже, погромщики только-только успели ворваться в лавку, прежде чем их отогнала стража.
— Господи боже! — глухо заговорил Никита, увидев всеобщее разорение, — ну отчего я своих в деревню не отправил, как Корнилий?
— Не печалься раньше времени, дружище, — попытался утешить я его, — найдем мы наших девочек, всю Москву перероем, а найдем!
— Прости, государь, — повинился окольничий, — у тебя свое горе, не меньше моего, а я…
— Да погодите вы панихиду петь, — прервал нас Анисим с легкой усмешкой, — сюда гляньте.
Обернувшись на его слова, мы с Никитой едва не потеряли дар речи. Из открывшихся ворот к нам навстречу выбежали домашние Пушкарева, а сними Алена, держащая на руках маленькую девочку в сарафане. Приглядевшись к ней, я с немалым изумлением узнал в ребенке свою дочь. Спрыгнув с коня, я на подгибающихся ногах пошел к ним, вытянув руки.
— Сестрица, живая, — почти простонал Вельяминов, и кинулся было вперед, едва не оттолкнув меня, но вовремя остановился.
Маленькая Марта доверчиво прижималась к девушке и немного испуганно смотрела на нас, а когда я попытался ее взять, едва не заплакала.
— Намаялась, бедная, — извиняющимся тоном, сказала Алена, — всего боится.
— Но, как?
— Судьба, как видно.
