Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
— Трос держит!
Полуарки встают в транспортное положение. Немцы не задумываются, как der Klabautermann успевает вычислить положение центра тяжести криволинейной пространственной рамы, необходимую длину тросов, количество подъемного газа. Он же не человек, ему можно. В конце-то концов, кто говорил Фаусту: «Я навожу мосты над хлябью» — разве Михаил Архистратиг? Нет, нет и нет: в средневековой Европе именно дьявол строитель мостов.
Снизу машет белый веер; на планшете пилота новые цифры. Первым идет «белый» корабль. Вот его полуарка с шорохом проносится над массивом флотских казарм, в которых никто уже не спит, вот прошла над широким Адмиралтейским спуском, над светлеющим зеркалом Южной Бухты, над слабеющими в рассвете лучами прожекторов. Белый веер показывает: вниз, помалу вниз. На планшете снова цифры: сколько газа стравить. Нет в мире машины, способной так точно и аккуратно поставить многотонную конструкцию с сантиметровой точностью, только цеппелин способен… Правда, к нему еще надо der Klabautermann с нелюдской скоростью расчетов, но ведь это пока. Успели бы построить стотонный цеппелин, и не потребовалось бы выкручиваться, обошлись бы штатно. Шланг в бухту, и качай водный балласт куда нужно, утяжеляй корабль для спуска, облегчай для подъема. Но все впереди, а покамест покажем лапотной России класс…
— Вперед помалу!
— Контакт!
Белый веер внизу делает круг: опирание. Цеппелин повисает в нужном положении. Бетонщики бросаются заливать опору со всех сторон — «сушеной крови» Корабельщик оставил им вдоволь. «Полчаса, ” — сказал Корабельщик, — «и бетон встанет насмерть. Вы уж не оплошайте, за мной не заржавеет и ноги выдернуть.»
Тем временем «зеленый» корабль уже несет свою полуарку. Впереди самое сложное: стыковка двух полуарок в единое целое. Да, на «нижней», уже установленной полуарке, растопырены наклонные крылья ловителей. Да, на «верхней» арке выступают клыки вставок.
Но в этой точке нужен человек: забить в совместившиеся на миг отверстия стальную ось-фиксатор, и тем самым прекратить ровные колыхания тридцатитонных полуарок во влажном, сереющем предрассветном небе крымского мая.
Вениамин Павлович остался там, в ресторане, плачущим над разбитой судьбой. Венька стоит на площадке, смотрит на приближающийся ловитель, легонько машет над головой черно-зеленым веером: вперед, вперед помалу… Вот клыки прошли до контрольной риски, до слабенько светящейся полоски чудесного мела…
— Вниз помалу!
Небесный кит слушается малейшего шевеления веера с пугающей легкостью.
А ведь Корабельщик мог прекрасно справиться сам, понимает Венька. Мог завести управление прямо на моторы, на газовые клапана — с его-то радиомаяками, с его-то черными зеркальцами. Все он мог сделать сам. Так почему же…
Потому что Корабельщик не хочет жить за нас. Вместо нас. Водить нашими руками, слепо тыкать нами в кнопки. Ведь что мешало нам самим провернуть подобное? Цеппелины уже придуманы. Флажковая азбука тоже. С инженерной точки зрения, самозахлопывающийся замок — вот он, призывно раззявился под ногами — ничего сложного.
«Почему же я об этом не подумал?» — Венька ежится. — «Почему пошел пить и плакать?»
Щелчок — створки замка распахнулись — визг ножа по ловителю — хлопок — створки закрыты…
Удар! Звонкий удар тридцатитонного колокола на высоте полтораста футов над городом; а под ногами дрожит вся полуарка.
Клыки дошли до упорных пластин. Венька вскидывает веер, делает круг: стоп, касание. Складывает веер и сует в петлю комбинезона. Ось-фиксатор на сгиб левой руки. Малую кувалду в правую; приставить и ждать… Ждать, пока окно в ноже пойдет мимо окна в ловителе. Как хорошо, что нет ни дождя, ни тумана; страшно подумать, что пришлось бы такое делать в ноябре!
Совмещение; Венька рывком вдвигает четырехдюймовый тяжеленный штырь в совпавшие на миг отверстия и мгновенно расклепывает оголовок несколькими лихорадочно-быстрыми ударами. Авантюра, как есть авантюра. Малейшее усилие вперекос — и срежет ось, ведь что такое четыре дюйма против тридцати тонн, да ударный коэффициент вдвое!
Но… Тебе нужна Татьяна? Ты мечтаешь приносить ей тапочки в зубах?
Как ни странно, память о ехидстве Корабельщика вытесняет все беспокойство, и дочеканивает стык Венька уже аккуратными точными ударами.
Отскакивает на видное место, вскидывает оба веера: забито!
Немцы синхронно дают чуть-чуть слабины на тросах; Венька облизывает сухие губы: устоит или сползет?
Рывок!
Венька падает на колено, но сцепка держит. Колыхание останавливается.
Оба веера через стороны вниз: опускай!
Цеппелин положения не меняет, стравливая дальние троса на точно вычисленную der Klabautermann величину. «Зеленая» полуарка, поворачиваясь на толстой оси, только что забитой Венькой, осаживается, обминает подготовленную плиту в самом конце Адмиралтейского спуска. Снова глухой удар, отдавшийся во всем теле мощный толчок.
Фиксация — едва различимый с верха моста — уже не сборки, уже цельного моста — Корабельщик делает круг белым веером. К наземному концу бросаются бичи с замешанным на «крови предателей» бетоном.
Полчаса ждать. Ждать, пока встанет бетон. Обычный бетон встает за трое суток, а прочность набирает за двадцать восемь. И тут без шулерства Корабельщика не обошлось. Но можно возместить слабую прочность свежего бетона, думает Венька. Просто налить его в устои столько, чтобы распор он мог бы воспринимать уже через сутки-двое. Опять же, ускорители твердения. Есть химики, можно им поставить задачу…
Венька сидит между метровых двутавров, на монтажной площадке, на холодной стали, прислонившись к неудобной ребристой стенке двутавра, бездумно пропускает в пальцах звенья страховочной цепи, словно бусины четок. Его работа на сегодня выполнена. Бетон схватится, и снизу полезут монтажники с листами настила, тут уже ничего сложного. Венька смотрит на синие-синие волны. А интересно было бы глянуть с такой точки на Босфор…
Кстати, раз вода синего цвета — значит, наступило утро.
Утром Татьяна взяла зонтик — от солнца, ну и просто чтобы занять руки. Зонтик, сумочку с уже привычной тяжестью браунинга, шляпку. Задумалась было взять подружку, ту самую Лизавету Бецкую, что одобрила выбор Татьяной матроса-анархиста…
Но вышла из дома градоначальника и остолбенела.
Упомянутый матрос-анархист сидел на перилах восходящего в небо моста. Перед ним стояла доска с шахматами то ли шашками — Татьяна не разбирала, пока не подбежала почти вплотную. Фигур на доске она не узнала, зато узнала парня в сером комбинезоне, за второй стороной доски.
— А… Вениамин? А… Венька?!
И, помня, как вчера глупой болтовней все испортила, бросилась навстречу.
Венька тоже припомнил, как вчера начал с ненужных слов, и тоже кинулся сначала обнять, позабыв про все приготовленные речи.
Столкнулись они у входа на мост, и столкнулись так, что Татьянин зонт и вылетевшие из-за пояса Венькины веера матрос едва успел спасти от падения в темно-синюю воду.
— А это что… Это мост? И какой высокий! Мост прямо на небо!
Свободной рукой Венька взял протянутые веера, белый заткнул обратно, черным звонко постучал по толстому металлу:
— Грубовато, Татьяна Николаевна. Да уж больно мало времени вы мне отпустили, не успели отшлифовать. Принимайте уж, как есть.
— Э… — Татьяна покраснела. Вчера она ляпнула глупость! Глупость обиженной девочки! У нее парень живой с войны пришел! А она несла какую-то околесицу о государственных интересах!
А ведь mama говорила, что мужчины как-то уж слишком серьезно воспринимают слова. Это вот оно и есть?
— Мост… Настоящий?
Венька хмыкнул, не отвечая. Теперь он мог не отвечать. Мог даже не здороваться. Он-то свое условие выполнил… А с чьей помощью — какая разница!
Над головой загудели сверкающие в утренних лучах цеппелины. С их высоты мост выглядел блестящим, не успевшим поржаветь, четвероногим паучком с малюсеньким телом замкового узла строго посреди и длиннющими тонюсенькими ножками арок. Словно бы паучок стягивал два края бухты. Город — еще маленький, царский Севастополь, облепивший только Южную Бухту виноградной гроздью и не посягающий на северную сторону Севастопольской бухты; еще не поглотивший ни Херсонеса, ни даже Ушаковой балки, не вобравший в себя ни Инкермана, ни Голландии, ни Фиолента, ни, тем более, Балаклавского района — выглядел милым, уютным и мирным, приводя на ум баварские городки; да, по правде говоря, пилотам уже и не хотелось думать о войне.
