Даймон - Валентинов Андрей (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Дорожка 14. "Amsterdam". Исполняет Жак Брель. (3`17).
В Амстердамском порту пьют, поют, пляшут, любят шлюх и философствуют. И все это истово, с надрывом. «А я плачу о тех, что в любви мне клялись в Амстердамском порту…» Знаменитая песня знаменитого шансонье.
– Холодно как! А еще брешут: весна, весна!
– Ага… Как ты говоришь, реально.
Если по правде, то не слишком и холодно. Солнце из-за туч выглядывает, ветер хоть и безобразничает, но в меру. Но все равно, и холодно, и мерзко. После кладбища всегда так, недаром предки, люди мудрые, придя с похорон, ладони прижимали к горячей печи. Только где ее здесь взять, печь горячую? Подземный переход, ступеньки грязные, тротуар, обставленный киосками, чуть дальше – шумный проспект.
Вышли, оглянулись. День на середине, а куда податься? Настроение самое подходящее – похоронное. В голове Шопен медью звенит, перед глазами венки со свежей серебрянкой, ноздри забил земляной дух. Рыжая земля, потревоженная, в комьях…
Не будет тебе она пухом, Степа Квитко!
Алеша поглядел на проспект, машинами забитый. И Хорст Die Fahne Hoch поглядел, и Женя-Ева, Профессорова дочка. Посмотрела, подумала, дернула острым носиком.
– Мальчики, вам надо выпить. И мне тоже.
Кивнул Игорь, осмотрелся бегло, ткнул рукой влево:
– В "стекляшке" наливают. Только, Женя, там пьянь тусуется…
Не ответила Евгения, Хорста под руку взяла. Тот возражать не стал. Трое их, а не Жене-Еве – камуфляж десантный и кобура на солдатском ремне. Пустая, для виду, но кто проверять решитсят?
Алеша тоже молчал. Можно и выпить, вдруг поможет? И Шопен в ушах стихнет, и шипение мерзкое.
Зде-е-е-есь я-я-а-а-а! Здес-с-с-сь!
Закрыл глаза на миг, а там, в темноте густой – лицо, тоже с глазами закрытыми. Вовремя ты вспомнилась, Лисиченко Ольга Ивановна!
– Ну, так что? Идем?
На пластиковых столах, наскоро протертых тряпкой грязной – легкие стаканчики. Три штуки, каждый наполовину пуст. И три пирожка с мясом, по пирожку поверх каждого.
С Десантом, с товарищами Степана, поминать не поехали. Прямо у могилы, когда горсти тяжелые на крышку падали, подошел к Игорю-Хорсту главный начальник в полном камуфляже, пошептал на ухо. Мол, обижайся, не обижайся – есть мнение. Нервы и так у всех вроде гитарных струн перед концертом, а если еще ты, герой безвинно пострадавший, за столом окажешься… В общем, бей меня, начальника, в морду, но уважь. Сегодня – не с нами.
Никого бить Игорь не стал, взял Женю под руку, Алешу по плечу хлопнул, на могилу свежую поглядел.
Прощай, Степан Квитко!
Повернулись.
Зде-е-е-есь я-я-а-а-а!
Пошли.
– …Нет, я конечно, реально наивный, но есть же власть? Президент там, премьер? Людей средь бела дня стреляют, а они… Слыхали, чем Президент занят? Центр социальной реабилитации открывает – бомжей манной кашей кормить. А ты, Алексей, за него на Майдан выходил!..
– Точно. Сначала на Майдан, потом – в центр реабилитации. Проволоку там уже навесили, никто не видел? Ладно, как насчет еще по сто?
За упокой выпили, и еще раз выпили. Хорст незлым тихим словом ментов-убийц помянул. Шарахнулись от тихого слова алкоголики, соседние столы обступившие, погладила Женя парня по руке. Ну их, давай о другом!
Можно о другом. О концлагерях, например.
– Их уже три открыли. Один в Закарпатье, якобы для незаконных мигрантов, один возле Львова, а третий, куда Гарант приезжал, у Желтых Вод.
– Где урановые рудники? Интересно, Игорь, получается – все три на Западе, ни одного на Левобережье. Кого туда направлять станут?
– Хорст! Алеша! Что вы придумываете? Какие концлагеря? Пункт у границы открыт по требованию Евросоюза, остальные действительно для всяких бомжей. Если понадобится концлагерь, любой стадион в дело пойдет, как в Сантьяго.
Поднял товарищ Север пластиковый стаканчик, поднес к губам. Дрянь же здесь наливают, как раз под настроение! Спорить с Женей-Евой не стал, хоть было что возразить. Стадион – он сразу заметен, Би-би-си раструбит про права человека, про учительниц изнасилованных. А так: был человек – нет человека. Где он? А в Караганде – в Желтых Водах ванны родоновые принимает, скоро от счастья светиться начнет. Как говорит страшный человек Иван Иванович: "С оркестром, цветочками, речами".
И это – по плану. Значит, так и будет? Второй Чернобыль, 26 апреля?
– "Опир" из Львова соболезнования прислал. И раненым – по телеграмме. Жертвою, понимаешь, пали в борьбе роковой, сочувствуем, дорогие товарищи. Они у себя с ментами тоже грызутся, что ни день. Но мы их все равно сюда не пустим!
– Как ты их не пустишь, Хорст? Горсовет разрешит, милиция кордон поставит.
– Ой, не знаю, Женя! Только не пустим – и все. Реально!
Вновь не стал спорить Алеша. К чему? Все идет по плану, не зря группа АГ-3 работала. Чем ближе к 26-му, тем стрельба гуще. Адвокатов каждый день с Шопеном провожают, суды того и гляди остановятся, правозащитники воем воют, Европу кличут на помощь. Не очень их слушают. Если б либерастов злая госбезопасность щучила, тогда и вправду помогать примчались. А тут дело тонкое: был у борцов за права фонд – и нет фонда. Тех, кто им ведал, тоже нет. То ли на дно речное отправились, то ли на Багамские острова вместе с долларами.
…В Интернет и войти страшно. Вновь Эскадра СМЕРП объявилась. И не одна, сразу несколько. Рушатся сайты, слово башни-близнецы на Манхеттене. Кого бьют, за что бьют, и не разберешь. Осмос пополам с хаосом!
– Ева, твой отец… Профессор… Уезжать не собирается?
– Он у меня фаталист, Алеша. Мама собирается – в Белоруссию, к тетке. И меня тянет. А я… Погоди-ка!
Женя поставила недопитый стаканчик, шагнула вперед, прямо к очереди алкогольной. Переглянулись Хорст с Алешей. Еще за порцией, что ли? Не стала Профессорова дочка к продавцу подходить – к алкашу подошла, что пристроился в самый хвост. Присмотрелся Алеша, еще больше поразился. Не просто алкаш – псих. Пальто без пуговиц, ботинки без шнурков, на небритом лице такая улыбка, что и темноте не ошибешься.
– Псих! – это уже Хорст-Игорь. Тоже заметил!
Ева к психу подошла, взяла за руку…
На миг пропала усмешка, словно безумец сам себя вспомнить пытался. Не вспомнил – еще пуще заухмылялся.
Вернулась Профессорова дочку к столику, допила залпом коньяк.
Выдохнула резко.
– Друг отца, вместе работали. И в университете, и над N-контактами. Он занимался "снами о Прошлом" – "Dream of the Past". Очень опасное дело – химия, хуже наркотиков. Мозг не выдержал…
Алеша отвернулся, чтобы на психа не смотреть, потом не выдержал – поглядел. Улыбнулся Алексею Профессоров друг – радостно, искренне…
– Погоди, Хорст, я должна Алеше кое-что рассказать… Прожектора, что ты видел. Я зашла к Профессору порылась в его файлах… Да-да, такая я плохая! Он и его друзья с этим сталкивались. Знаешь, что это может быть? Некробиотика, предсмертный мозговой всплеск. Неужели не слыхал? В момент смерти…
– Знаю, Ева. Непонятное пока излучение, проникает сквозь любые экраны, впервые зафиксировано русским ученым Владленом Докучаевым. Кому-то вчера не повезло… "Кричи, не кричи, говори быстрей…"
– О чем ты?
– Все о том же. "Стена – кирпичи, приговор – расстрел…"
