Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич (книги бесплатно полные версии txt, fb2) 📗
Воевода, слез с облучка, подошёл к саням, на которых угнездился Меркурий, и ласково так спросил:
– Ты какого рожна тут сел? Я тебе где велел быть?
«Макарий, ты вляпался! Проклятая дурь! Ты позволил себе командовать эпархом Кириллом! Это чудо, что ты ещё жив, Макарий… На месте Кирилла ты бы убил! Надо исправлять ситуацию и, дай Бог, чтобы это было ещё возможно!»
– Виноват, боярин-воевода! – священник вскочил и вытянулся в струнку. Слушаюсь, боярин-воевода!
– Ну так бегом! – рыкнул Корзень.
Отец Меркурий резво потрусил к воеводским саням.
– Стой! – воевода остановил священника на полдороги, неторопливо подошёл, жестом велел наклониться поближе к себе и тихо прошептал. – Додумался мне подыграть или случайно так вышло? Не отвечай – ни к чему. Сегодня ты правильно сделал, но так в последний раз. Приказывает один – ты сам всё понимаешь.
– Слушаюсь, боярин-воевода, – так же тихо и серьёзно ответил священник, пропустил воеводу вперёд, дождался, когда он усядется, и только потом сел в сани сам.
Скажите, уважаемые читатели, вы комедию «Чародеи» смотрели? Да-да, ту самую, что показывают по каждому второму каналу на Новый год? Конечно, смотрели, хотя бы один раз – избежать этого в нашей стране невозможно. А песню «Три белых коня» помните? Не сомневаюсь. А видеоряд из фильма на эту песню? Ясен пень – кто ж это забудет, при всём желании!
Так вот, торжественный выезд воеводы Корнея в Михайлов Городок был несколько на всё вышеописанное похож. Самого воеводу, лучших людей сотни и приглашённых гостей уносило в звенящую, снежную даль…
Снежная даль в наличии имелась, а вот с остальным вышла, как теперь говорят, корректировка проекта: кони оказались не белыми, а, скорее, какими попало – запрягали в спешке, и о подборе по мастям как-то не подумали; народу оказалось тоже побольше, чем в фильме, да и одет он был не со скромной элегантностью советских семидесятых, а как кому показалось удобнее и глазу приятнее. Наиприятственнейшим из приятственных претендовал оказаться лохматый треух Сучка, задорно размахивающий на ветру ушами, чем составлял изрядную конкуренцию пёстрым конским попонам, ярким лентам, лисьим и куньим хвостам, навешанным для красоты на дуги саней. Но и остальные гости тоже не подкачали – на Святках не так причудливо бывает. Там-то все относительно единообразно рядятся: личины, шубы навыворот да рожи мазаные, причём у всех, а тут кто во что горазд – свобода!
Музыка тоже имелась, да не просто так, а купно с песнями. Правда, герои сего действа упомянутую комедию по понятным причинам не смотрели, и оттого над санным поездом не звенел чистый женский голос, славящий застывшие реки и застывшую землю, а ревели кто в лес, кто по дрова крепко поддатые мужики, причём чуть не у каждого имелось своё мнение насчёт того, какая песня лучше подходит к ситуации.
И молодого красавца Абдулова с трубой тоже не завезли, впрочем, его, точнее, её с успехом заменял Бурей, изо всех своих немалых сил дудевший в глиняную свистульку. От такого напора свистулька издавала звуки, что издаёт обыкновенно хряк в процессе превращения в борова [128]. А вот красавцем вне всякого сомнения работал сам воевода, облачённый в распахнутую дорогую шубу на волчьем меху, сдвинутую на затылок шапку, и правящий стоя головными санями – даже деревянная нога не мешала! Словом, выезд удался – санный поезд, сопровождаемый восхищённым визгом ни свет ни заря разбуженных баб и не менее восхищённым матом мужей, уносился в непроглядную темень зимнего утра.
Ну, точнее, готовился унестись. Пьяные-то седоки пьяные, но соображения не гнать по селу хватило. Да и открытие ворот и проезд через них тоже времени требует.
Но вот наконец обоз миновал ворота. Корней встал на головных санях, орлом оглядел празничную кавалькаду и радостно, по-молодому, крикнул:
– Эге-гей, залётные! Н-н-нооо!
Перестарался воевода, ой, перестарался: от его ликующего крика часть лошадей испуганно всхрапнула и присела на круп, часть забилась в оглоблях, а особо смелые попытались взвиться на дыбы. Ни одна с места не двинулась. А особо упорный и непокорный жеребец в воеводских санях, поняв, что вырваться из оглобель не удастся, зло захрапел, выгнул под невозможным углом лебединую шею, бешенно уставился злым лиловым глазом на воеводу и цинично с шумом помочился.
– Ах ты, падла! – сопротивления Корзень никому не прощал.
Неведомо откуда взявшийся кнут со свистом врезался в круп упрямца. Жеребец дико заржал, попытался встать на дыбы, но Корней рванул вожжи и оглушительно по-разбойничьи свистнул. Сани как ужаленные рванули вперёд, что-то мелькнуло в воздухе, а санный поезд рванул с места в галоп.
– Стой, Кондрата потеряли! – медведем заревел Бурей, удобно устраиваясь на священнике – от резкого рывка все в санях, кроме Корнея, повалились друг на друга, а Сучок выпал.
– Да хрен с ним! Подберут! – отмахнулся воевода, щёлкнул кнутом над головой и заорал: – Эге-гей, вольчья сыть!
Кони, как только этого и ждали, наддали, подняв вокруг себя облака снежной пыли. А Сучка за шиворот подхватил и втащил в сани ехавший замыкающим Егор сотоварищи. Плотницкий старшина заявил о своём спасении задорным матом, а Бурей, убедившись, что с другом всё в порядке, засунул в рот четыре толстых корявых пальца и засвистел не хуже, чем в свистульку.
– Φύγε με τριχωτό! Γαμώτο! [129] – полузадушенно захрипел мало что не раздавленный отец Меркурий. – Άντε ρε μαλάκα, κουνήσου!! [130]
– Извиняй, не нарочно, – хрюкнул Бурей и, не вставая, ухватил священника за что попало и волоком вытянул из-под собственной задницы.
Отставной хилиарх наяву услышал, как трещат его многострадальные кости, в глазах поплыли цветные круги, а дыхание перехватило так, что не мог даже выругаться.
– Живой? – осведомился обозный старшина, выдернув отца Меркурия наружу. – На, продышись! – И с этими словами Бурей сунул свою свистульку прямо в рот священнику.
Филимон, поддерживаемый с двух сторон Лукой и Лавром, зашёлся в беззвучном смехе. Тут сани подскочили на очередном ухабе, и отец Меркурий машинально дунул. Свистулька взвизгнула.
– Н-нноо, родной! – заорал Корней, а потом оглушительно свистнул.
Лошади ещё наддали.
– Ой, мороз, мороз, не морозь меня-я-а-а-а… – фальшиво завыли с замыкающих саней голосом Сучка.
– Моего коня-я-я-а-а-а белагривааа-гааа… – тут же заревел Бурей.
– У меня жена, ой, ревнивая, – красивым, но хрипловатым баритоном подхватил Егор.
– У меня жена, ой, красавица, – неожиданно присоединился Филимон.
– Ждёт меня домой, ждёт, печалится. – Хор сложился сам собой.
«Идиотизм какой-то! И при чём тут мороз?»
И отец Меркурий засвистел на своей свистульке сигнал: «Атаковать быстрым шагом».
Кавалькада пересекла окружающие Ратное поля и скрылась в лесу. На дозорной вышке вслед ей рыдал от хохота дозорный.
В лесу поневоле ход пришлось сбавить. Воевода присел на облучок, но вожжи не отдал. Ехали то шагом, то рысью. Петь в конце концов надоело, все затихли, а отец Меркурий поймал себя на том, что клюёт носом.
«Нет, спать нельзя! Есть что обдумать, да… Как нам притираться с Кириллом? Как забыть нутром, что он кентарх, а я хилиарх? Это сидит в костях… Да… Сидит… Пьёт… Потом спит… Потом проснётся и па-а-а-думает…»
Священник привалился в ложбину между Буреем и Лукой и заснул.
– Сморило попа? – спросил воевода полусотника Филимона.
– Сморило, – кивнул тот.
– Ну и как он тебе?
– Наплачемся мы с ним, Корней, – усмехнулся седой ветеран. – Нравный. Но лучше так, чем с отцом Михаилом покойным. Этот понимает. Видно – из настоящих. Говорите, он у греческого царя воеводой был?
– Был, если не врёт.
