Взгляд василиска - Оченков Иван Валерьевич (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
— Ну вот, извольте видеть, — прогудел привратник, — его благородие господин Ножин нас покинули!
— Это какой же Ножин, часом, не корреспондент ли «Нового края»?
— Они самые. И то сказать, господа офицеры его жалуют и даже сами и пригласили, а вот поди же ты. Как подвыпьют, так стрюцкий и шабаш!
Пока швейцар рассказывал все это внимательно слушающему Прохору, журналист поднялся из пыли и, отряхнув сюртук, принялся возмущаться:
— Этот черт знает что такое! Я не позволю так обращаться с представителями свободной прессы! Я дворянин! Я на дуэль могу…
— Господин репортер не извольте шуметь, — прервал его излияния отставной матрос, — у нас тут приличное заведение-с!
Газетчик внимательно посмотрел на его пудовые кулаки и заметно стих.
— А что, братец, их императорское высочество сегодня не появлялись? — тихонько спросил швейцара камер-лакей.
— А вам бы это за какой надобностью? — насторожился верзила.
— Ты тля худая отвечай, коли тебя спрашивают, — строгим голосом спросил незаметно подошедший старый матрос.
— Чего, — недоверчиво протянул швейцар в ответ, — ты чего старинушка, ополоумел?
— Это ты Пантюшка ум последний пропил в своем кабаке, — немедленно ответил великокняжеский вестовой, добавив для образности пару крепких выражений.
— Архипыч? — выпучил глаза тот в ответ, — живой еще старый черт!
— Не дождешься, паскуда. А теперь говори, а то пока я тут с тобой лясы точу, у нас, чего доброго, лошадей уведут.
— Не, не уведут, — осклабился верзила, — у нас тут не озоруют. А что до их императорских высочеств, так они оба у нас нынче. А потому опасаемся, как бы чего не вышло. Все-таки один по кавалерии, а другой по морскому ведомству, сами понимаете, всякое бывает.
— Что? — воскликнул подслушавший их репортер, — так они оба тут! Немедля пропусти меня обратно! Боже мой, такая удача, а меня выш… как они могли!
— Ваше благородие, — строго посмотрел на него швейцар, — людским же языком говорю, не извольте шуметь!
— А как бы узнать, Алексей Михайлович в порядке? — спросил Прохор, дождавшись пока представитель свободной прессы затихнет.
— А чего им сделается? Сидят в отдельном кабинете, да…
Рассказ привратника прервал звук бьющегося стекла и резанувший по ушам истошный женский крик. Следом из выбитого окна вылетел, отчаянно при этом матерясь, какой-то субъект и покатился туда, где пару минут назад валялся Ножин.
— Тьфу ты, пропасть! — вздохнул отставник и опрометью ринулся внутрь заведения.
Великокняжеские слуги, переглянувшись, побежали за ним, а следом воровато озираясь, направился репортер. В зале дым стоял коромыслом, со всех сторон слышалась ругань перемежаемая визгом дам местного полусвета. Откуда-то сверху двое лакеев тащили офицера в расхристанной гусарской венгерке, а еще один кавалерийский штаб-ротмистр прикрывал их отход, размахивая бутылкой шампанского. Друзья немедленно направились наверх, но как ни старались, отыскать хозяина им не удавалось. Какой-то прапорщик по адмиралтейству [93], увидев Архипыча попытался дать тому в ухо, но камер-лакей, походя ткнул его в бок, после чего он не удержался на ногах и рухнул. Поняв что ничего не больше не найдут друзья развернулись и так же организованно покинули поле боя. Тем временем, «соленый прапор», недоуменно озираясь, сумел-таки поднять свое бренное тело и, наткнувшись на Ножина, с самой искренней улыбкой дал ему по физиономии.
Покинув варьете, Прохор покрутил головой и немного удивленно спросил у старого матроса.
— Сколь служу с тобой, Никодим Архипович, а все не надивлюсь, нешто ты и впрямь всех флотских знаешь?
— Эх, Прошка-Прошка, сопля ты береговая, — спокойно отвечал ему тот, — зачем мне всех знать-то? Главное, чтобы они меня знали, так-то вот! Ты мне другое скажи, где наш сокол ясный летает, Алексей свет Михайлович?
Алеша открыл глаза и тут же зажмурился как от боли. Тусклый свет, едва пробивавшийся через занавешенное окно казался совершенно нестерпимым, а голова болела так, как будто они вчера… а что, кстати, было вчера?
— Как вы себя чувствуете, Алексей Михайлович? — раздался рядом знакомый голос с легким кавказским акцентом.
— Что? — недоуменно отозвался великий князь и обернувшись отпрянул в испуге от заросшего густой бородой лица.
— Я спрашиваю, как вы себя чувствуете? — невозмутимо повторил Микеладзе.
— Александр Платонович?
— Значит уже лучше, — обрадованно заключил порт-артурский жандарм.
— А где это я?
— В тюрьме, мой дорогой! — с нескрываемой иронией ответил ему ротмистр.
— Как? — почти вскочил Алеша, но тут же со стоном опустился обратно.
Тем временем грузинский князь заботливо протянул ему какой-то сосуд с питьем, которое тот с благодарностью выпил.
В голове его сразу же прояснилось, и он смог более подробно осмотреть окружающую его обстановку. Обведя глазами стены обвешанные коврами и задержавшись на столе со стоящим на нем граммофоне, великий князь уже более уверенным тоном сказал.
— Я как то иначе представлял себе обстановку в пенитенциарных заведениях российской империи.
— Это хорошо, что к вам вернулась способность шутить, ваше императорское высочество. Что до обстановки, то все зависит от того, в каком именно качестве вы очутились в нашем заведении.
— А как я вообще здесь оказался?
— Вам подробно или в общих чертах?
— Пожалуй, в общих.
— Ну, если коротко, вас доставили сюда мои люди с целью избежать скандала.
— Скандала?
— Ну, да, вы, дорогой мой, некоторым образом собирались ударить по физиономии своего кузена.
— Я? Борису? По лицу?
— По крайней мере, именно так доложили мне мои осведомители. Сами понимаете, времени провести дознание у меня еще не было.
— Господи, какой стыд… как я теперь буду смотреть в глаза…
— Если вы о Борисе Владимировиче, то не стоит беспокоиться. Он к тому времени уже лыка не вязал и вряд ли что помнит. Что до прочих, то откровенных дураков там не было, а то что были, проспавшись, несомненно догадаются, что некоторые подробности лучше забыть.
— А как же…
— Сейчас придет цирюльник и поможет вам привести себя в порядок.
— Право, не знаю, как вас и благодарить.
— Не стоит, мой дорогой. Забота о членах императорской фамилии одна из обязанностей офицеров отдельного корпуса жандармов.
— А вы за мной следили?
— Ну, не то чтобы следили…. Вообще, у меня к вам было дело.
— Слушаю вас.
— Э… может быть, отложим его до другого раза?
— Я в порядке, Александр Платонович. Тем более, полагаю, ваше дело как-то связано с моей ситуацией…
— А вы проницательны. Да, я хотел поговорить с вами о Кейко.
— Говорите.
— Она шпионка, это совершенно точно. И ее бывший хозяин господин Генри Вонг тоже.
— Боже мой.
— Ну, не стоит приходить в такое отчаяние. Я вам, кажется, говорил, что вред бывает только от неизвестных шпионов, а из известных вполне можно извлечь пользу. У меня есть план, как это сделать.
Могучая российская гвардия отправлялась на фронт. Последний раз она участвовала в боях почти тридцать лет назад, во время Русско-Турецкой войны и вот теперь снова пришел ее черед. Части, сформированные из запасников, явно не справлялись с обученными по прусским уставам японцами, и им на помощь решено было отправить элиту элит. Возможно, в этот раз обошлось бы и без них, но трагическая гибель великого князя Кирилла Владимировича возбудила в высших кругах желание решительных действий. Особенную энергию в этом вопросе проявляли родители несчастного Кирилла, командующий войсками гвардии великий князь Владимир Александрович и его супруга. Разумеется, не все в старой гвардии горели желанием отправляться в далекую Маньчжурию, но после того, как генерала N, публично выразившего сомнение в необходимости посылки гвардии, с повышением перевели в Туркестанский военный округ, отказников более не находилось. Впрочем, отправлять всю старую гвардию не стали. Надо же кому-то охранять и священную особу государя. Выход был найден одним из молодых свитских генералов, наблюдавших за проходившими в столице патриотическими манифестациями. Надо сказать, что вероломное нападение японского флота пробудило во многих подъем верноподданных чувств. Купцы и промышленники жертвовали «на одоление супостата» немалые суммы. Армейские офицеры, а иной раз и нижние чины, заваливали начальство прошениями о переводе в действующую армию. Да что там говорить, патриотизм просыпался иной раз даже в тех людях, от которых его было совершенно невозможно ожидать. Бывало, студенты, прежде известные лишь своим нигилизмом, ходили к Зимнему дворцу, распевая «Боже, царя храни». По донесениям полиции, радикальные элементы при попытках вести антиправительственную пропаганду иногда встречались с таким отпором, что впору было их самих защищать. Многие из патриотически настроенных молодых людей записывались добровольцами в армию, и вот из них и армейцев решено было сформировать добровольческие части. От каждого полка старой гвардии был выделен один батальон, к которому присоединяли сводный батальон армейцев и разбавив их определенным количеством волонтеров, получали, таким образом, стрелковый полк, подлежавший отправке в Маньчжурию. Примерно так же поступили с гренадерами и молодой гвардией, получив на выходе стрелково-гренадерские полки.
